Я помог Аглаусу встать, потом спросил Пасикрата, что он такого сделал, чем вызвал такой гнев у этих людей; но он не желал ни смотреть на меня, ни отвечать мне. Полос попросил дядю позволить Пасикрату сесть.
- Ты хотел, чтобы я любил тебя, - сказал Полос спартанцу, - и я действительно этого хочу. Честное слово.
Что-то шевельнулось в моей груди, точно паук в своих сетях.
- Я непременно полюблю тебя, - сказал Полос. - Обещаю.
Стоя рядом с женщиной, я наклонился над Пасикратом, желая что-то ему сказать, и он потянулся ко мне своей искалеченной рукой. Но она показалась мне совершенно такой же, как моя собственная. Где-то вдали раздался голос: "На сегодня все. Боюсь перенапрячь голос".
Я смотрел, как восходит солнце. Я действительно все забываю, но я не забыл той ночи, что сокрушила мою жизнь, как тот человек-конь Амикл из моего сна; и вот я пишу, надеясь, что, если все вернется, я сумею это перечесть.
Жизнь человеческая и в самом деле коротка, а кончается смертью. Если бы она была длинна, ее дни значили бы мало. Если бы не было смерти в конце она не значила бы ничего. Так пусть человек наполняет каждый свой день славой и радостью. Пусть он не винит ни себя, ни другого, ибо он не знает законов, по которым существует в этом мире. Если спит он смертным сном, пусть спит. Если во время сна он увидится с богом, то пусть бог сам решает, хорошо или плохо этот человек жил.
Тот бог, которого он встретит, пусть правит жизнью этого человека, но не сам человек.
42. ПАВСАНИЙ В ГНЕВЕ
Ио говорит, что когда Кихезипп пришел поговорить обо мне с Павсанием, тот его ударил. По-моему, стыдно бить старого ученого человека. Так же думает и сам Павсаний - я видел это по его лицу, - и тем не менее он его ударил.
- Я стал игрушкой в руках богов, - сказал он Тизамену при всех. - Они дали мне величайшую в истории победу, но желают вырвать плоды ее из моих рук!
- Эллины в долгу перед тобой, в большом долгу! - попытался успокоить его Тизамен.
- Но я же не могу просить их о милости!
- Ну конечно же нет! - Тизамен потер пухлый подбородок и, округлив глаза, возвел их к небесам. - И все же кое-кто мог бы потребовать от них благодарности - даже не упомянув имени великого регента. Для этого есть и Фемистокл, и Симонид.
И вот что случилось далее. Я узнавал об этом как бы по частям, а самое важное узнал на рынке, когда поговорил с жителями Пурпуровой страны, то есть с финикийцами, которые считались пленными и содержались под стражей. Павсаний, оказывается, погрузил свои военные трофеи на их корабль; Коринф обещал им безопасное плавание, однако на них неожиданно напало судно из Аргоса, и аргивяне заставили финикийцев зайти в гавань у подножия горы и полностью их ограбили. Таким образом, Павсаний лишился огромных богатств.
Капитан финикийцев меня узнал сразу. Его зовут Муслак. Не желая, чтобы он понял, как быстро я все забываю, я приветствовал его тоже как старого знакомого. "Левкис" (*83) - примерно так он назвал меня, и возможно, это и есть мое настоящее имя; разве может мать назвать своего сына "наемником", а ведь "латро" и означает "наемник".
- Я знал, что ты еще вернешься, - сказал мне Муслак. - Ты ведь не хотел, чтобы тот старик понял, что мы с тобой знакомы, верно? Хотя мы надеялись, что ты придешь раньше.
Я сказал, что не видел в том смысла, пока не узнал об обстоятельствах, в которых они оказались. На самом деле я понятия не имел, как им помочь. Когда ничего не помнишь и не понимаешь, но все же должен что-то говорить, лучше всего задавать вопросы. Я задал их великое множество. Но стоило мне спросить, смогут ли они отвезти меня на родину, если я помогу им освободиться и вернуть свой корабль, как Муслак, глядя мне прямо в глаза, поклялся, что непременно сделает это. Он заверил меня, что прекрасно знает, где мой дом, и все время указывал на запад, называя живущих там людей "лухиту", что, возможно, должно было означать "латины" (*84) - мы нарочно говорили только по-финикийски, чтобы не поняли стражники.
Я по-прежнему не знаю, что можно сделать для них, одно мне совершенно ясно: ради золота эти эллины готовы на все и на все будут смотреть сквозь пальцы. У Ио есть какие-то деньги - я сам видел, как она доставала монету, когда я расплачивался с Аглаусом.
Павсаний наблюдал, как мы деремся на кулаках с Диоклом. Мы надели гиманты, чтобы защитить руки. Диокл очень быстрый и осторожный; как раз то, что нужно.
- А ты сегодня довольно веселый, - заметил мне Павсаний.
Я сказал, как мне трудно справляться с Диоклом, который умело совершает разные обманные движения левой рукой, поскольку управляется ею так же хорошо, как и правой.
- Зато, господин мой, я обучился многим новым приемам, - продолжал я. Я, конечно, забуду, где этому научился и у кого, но самих уроков забыть не смогу.
Павсаний улыбнулся и хлопнул меня по полечу. Из-за шрамов лицо его порой кажется злым, но, по-моему, сердце в груди его бьется не злое.
- Это ведь ты его вылечил, верно, Диокл? - спросил он.
Диокл сплюнул:
- Да он сам себя вылечил, великий регент. Ну может, и я чуточку помог. Просто он поступал так, как я ему советовал.
- Конечно, это ты ему помог! Я все время следил за тем, как Латро лечат наши великие целители Кихезипп и Тизамен (у последнего, кстати, вчера ночью было удивительное видение), да еще Амикл, хотя он так и не испросил на это моего разрешения. И маленькая плутовка Ио о нем тоже все время заботилась. Уже четверо. Да еще ты и сам, Латро. Шесть человек заботились об одном! Может, еще кто найдется? Полос, например?
Вспомнив свой сон, который я записал в дневник на рассвете, я сказал:
- Да, регент, и Полос, и Пасикрат. Но больше, конечно, Полос.
- Значит, всего восемь? Я просто должен получить лавровый венок! Кстати - о Полосе. Латро, ты помнишь, что говорил о нем Тизамен сегодня утром?
- Конечно. Что он должен скакать на твоем Аргасе.
- Тебе нашептывают боги, Латро! Это я уже говорил, не знаю - помнишь ты об этом или нет. Значит, ты согласен?
Я пожал плечами:
- А сам Полос этого хочет?
- Я его не спрашивал.
Диокл снова сплюнул и сказал:
- Хочет он, хочет, да еще как! Он меня все расспрашивал насчет юношеских соревнований - во всем ему поучаствовать хотелось. Пришлось сказать ему, что он пока маловат; старшие мальчишки все равно бы его побили. Но как наездник он значительно легче и лучше Ладаса. Да и с лошадьми никто так обращаться не умеет.
Аглаус растирал меня после тренировки, а Диокл - Пасикрата.
- Ах, какой мне снился сон! - сказал Пасикрат. - Ты сперва сбил меня с ног, а потом помог встать.
Я уже успел забыть свой собственный сон, но прочел о нем в дневнике, а потому спросил, уверен ли он, что это был именно я.
