«Баритон», кажется, понял. Пальцы разжал, поглядел прямо в глаза.
– Полицай по-русски не понимает?
Ричард Грай, в очередной раз подивившись «полицаю», молча покачал головой. Сонник криво усмехнулся.
– Оно и к лучшему. Задержитесь на минуту, о-о-от…
Помедлил и добавил.
– Пожалуйста.
Бывший штабс-капитан, немного подумав, вновь снял шляпу. «Баритон» пожевал губами, стер с лица улыбку.
– Удивляюсь я, вам Родион Андреевич, о-о-от… Вроде бы, Крым и Рим прошли, а увидели этого слизня и нюни распустили. Друг ваш? Товарищ полковой? Кормить его вздумали? Ох, эти мне интеллигенты, о-о-от… Глядите, что сейчас будет. Только нервничать не надо, я к этому говнюку и пальцем, о-о-от… И пальцем не прикоснусь.
Поглядел на Прюдома, вновь натянул улыбку на лицо:
– Господин комиссар! С вашего разрешения я задам несколько вопросов задержанному.
На этот раз его французский был почти безупречен. Не дожидаясь помянутого разрешения, Сонник подошел к столу, за которым тосковал несчастный Лев, постоял секунду-другую…
– Встать, с-сука! Не то яйца папиросой насквозь прожгу!..
Снова по-русски – негромко, с легким присвистом. Гершинин дернулся, попытался подняться. С грохотом упал опрокинутый стул. Лев, не без труда распрямившись, оперся ладонями на край стола.
– Руки по швам, вражина!..
Гершинин икнул, оторвал пальцы от столешницы, бросив безумный взгляд в сторону Прюдома.
– Не поможет! – отрубил Сонник. – Тебя, с-суку, мне на два часа отдают. Запру кабинет и стану ногами метелить, пока в говно не превратишься. И никто тебя, гада фашистского, не спасет. Понял? Спрашиваю, понял?
Лев утробно вздохнул и внезапно всхлипнул.
– Понял. Не бейте, не на-адо.
– Тогда колись, бобер! У нас и не такие, как ты, кололись, о-о-от… На немецкую разведку работал? Работал, ну!..
Слушая отчаянное Лёвино «Нет! Нет! Нет!», бывший штабс-капитан едва сдержался, чтобы не кинуться на «баритона». Не поможет! Друг Даниэль отвернулся, «ажаны» кофе смакуют. Вмешаешься, и Гершинина, того и гляди, в самом деле кинут под майорские сапоги.
– А кто работал? Кто? Говори, о-о-от… Колись, вражина, а то сейчас нос сломаю. Гравицкий работал? Ну? Сотрудничал с немцами? Тебе что, рыла твоего не жалко?
Сонник взмахнул рукой. Лев, вжав лысую голову в плечи, вновь всхлипнул:
– Ра-аботал… Господин следователь! Родю… Шта-абскапитана Родиона Гра-авицкого в немецкую разведку за-авербовал майор абвера Теодор фон Липпе-Липский в 1934 году. Они регулярно встреча-ались в Лиссабоне и Ка-асабланке, и Гравицкий получал от него за-адания…
Теперь и сам Ричард Грай предпочел отвернуться. Прекрасная реакция у Льва, сходу целую историю сплел, хоть статью пиши. Профессионал!
Липка не служил в абвере. Его «контора», надежно спрятанная в недрах гигантского аппарата Generalstab des Heeres [54], была куда менее известной, однако Фёдор вовсе не стремился к популярности. Если спрашивали, кивал на свой мундир. Пехота, ja! Что мог слышать об этом Гершинин? Ничего – или даже меньше. Но опытный журналист даже из обглоданной кости легко вырастит любого размера утку.
– Какую работу, о-о-от… Какую работу Гравицкий выполнял для немцев? Говори, ну!..
Бывший штабс-капитан невесело вздохнул. Сейчас польется!.. Бедный Лев! Поди придумай то, о чем знать не знаешь, ведать не ведаешь. Покойный Липка был все-таки офицером Вермахта, а он? Нейтральный турок, французский капитан, да еще и герой Сопротивления…
– Гра-авицкий… Родион Андреевич Гравицкий по за-аданию немцев выследил и убил известного фра-анцузского ученого. Убил! Он – убийца!
Негромкий, чуть надтреснутый голос Гершинина ударил иерихонской трубой.
– …Укра-ал документы. Два больших портфеля, господин следова-атель. Франция разра-аботала уникальное лекарство на основе обычной плесени, я писа-ал об этом статью, я зна-аю! Гравицкий взял в за-аложницы дочь убитого, он ее изна-асиловал, сделал своей ра-а-абыней. У меня у самого дочь, господин следователь, я не могу одобрить та-акое. Потом он уехал в Португалию, добился личной встречи с премьером Салазаром и прода-а-ал ему документы за очень большую сумму. В долла-арах, господин следователь, деньги едва влезли в чемода-ан. Португалия нача-ала выпуск лекарства и передала технологию Рейху. За это Гра-авицкий был на-агражден немецким орденом. Железным крестом, я точно зна-аю…
Да, сэндвичи и кофе определенно пошли на пользу. Лев уже почти не сбивался, повествуя гладко, с немалым выражением.
Обличал врага.
Чемодан долларов! Бывший штабс-капитан прикинул, как это могло выглядеть в реальности. Доктор Антониу в своем безупречном костюме с кряхтением складывается вдвое, поднатужившись, выволакивает из-под стола чемоданище в три пуда весом. «Aqui estão eles, o seu dinheiro de sangue, senhor Gray» [55] Раскрывает, садится прямо на ковер и, слюнявя пальцы, принимается пересчитывать. А он, немецкий прихвостень, не удержавшись, хватает первую же попавшуюся пачку, подносит к губам, облизывает, кусает зубами.
И Железный крест на груди…
– Гра-авицкий регулярно встречался с ма-айором фон Липпе-Липским. Во время встреч они руга-али советскую власть, лично това-арища Сталина, произносили речи провока-ационного содержания…
Бывший штабс-капитан заставил себя повернуться. Повел плечами, неторопливо шагнул к столу. Гершинин умолк на полуслове, даже забыв закрыть рот, «баритон», напротив, даже не повел ухом. Ричард Грай вдруг понял, что это ему напоминает. Следователь добрый, следователь злой…
Поглядел на бывшего друга, улыбнулся.
– Я стихи вспомнил, Лёва. Твои! Ты их в октябре 1920-го написал, перед самой эвакуацией. Представляешь, забыл напрочь, а сейчас само собой всплыло.
Покосился на безмолвного майора.
– Провокационного содержания, говоришь?
Осень безскорбная, синяя осень.
Небо спокойное нам не тесно,
Скорби у Господа разве попросим
Мерзлой душой, не увидевшей снов?
Просьба о скорби без просьбы о радости?
Нет, мы для этого слишком честны.
Если мы сгибнем, то сгибнем без страсти.
Осени нет тем, кто был без весны…
Надел шляпу – и повернул к выходу, по дороге не забыв подмигнуть слегка растерянному Прюдому. Тот действительно не понимал по-русски и сейчас мог лишь гадать о происходящем. Но много ли увидишь в глубинах таинственной славянской души?
Ричард Грай уже открывал дверь, когда в спину ударил отчаянный визгливый вопль:
– Родя! Я не винова-ат, Родя!.. Я не выношу боли, я очень чувствительный. Я от одного уда-ара могу умереть, мне вра-ачи категорически запретили волнова-аться…
