– Ростбиф, – быстро ответил Джонатан. – И сливовый пудинг.
Официантка окинула его оценивающим взглядом – взглядом, в котором ясно читалось, что у Джонатана много общего с ее покойным мужем.
– У нас в кладовке есть холодная говядина и буханка черного хлеба. Еще найдется немного сыра и бочка соленых огурцов. Но никаких сливовых пудингов у нас нет.
– Тогда мы возьмем все это, – решил Профессор. – И еще кувшин эля и блюдечко с молоком вот для этой собачки.
Он не глядя ткнул пальцем в сторону высовывающейся из-под стола крокодильей пасти. Ахав незаметно для него отошел к двери и уснул там, в прохладе, которую давал залетающий с реки свежий ветерок.
– Все, что скажете.
Официантка медленно кивнула, нагнулась и со словами «хороший песик» потрепала облезающий нос аллигатора, а потом повернулась и скрылась на кухне.
– Она думает, мы сошли с ума, – констатировал Джонатан.
– По-видимому, да. То, что мы таскаем с собой эти наряды, может иметь непредвиденные последствия. Люди довольно редко смотрят на вещи объективно.
Джонатан согласно кивнул, и в этот момент в дверь вошел Лонни Госсет, галантерейщик.
– Господин Госсет! – воскликнул Джонатан. – Боже мой!
Удивленный Госсет присел за их столик, заказал официантке пинту эля и сказал:
– Ну-ну. Как дела, а? Опять гоняетесь за призраками, да? Или перевозите сыр?
– Ни то, ни другое. Мы в отпуске, – объяснил Профессор. – Направляемся к землям коротышек – там, за Лесом. Собираемся навестить Сквайра.
– Значит, Сквайра, – Госсет был одним из самых ярых его почитателей. – Подумать только. В отпуске. Я не был в отпуске с юношеских лет. Мне нужно присматривать за лавкой. Торговля оживляется. В такую жару всем нужны соломенные шляпы. Я не успеваю их делать.
Все трое принялись обсуждать торговлю галантерейным товаром; при этом Джонатан с Профессором не забывали отрезать себе куски говядины, сыра и хлеба. Ахав присоединился к ним почти сразу после того, как принесли еду, и вылакал молоко, которое официантка поставила перед аллигатором. Джонатану, как, возможно, и Профессору, не терпелось взглянуть на карту сокровищ, но инстинкт подсказывал ему, что это опасно – выставлять такие вещи на всеобщее обозрение. В конце концов, однако, любопытство и предвкушение взяли верх над инстинктом, поэтому позже вечером, когда они с Профессором и Госсетом остались в трактире единственными посетителями, он предложил Профессору развернуть «бумаги», найденные ими в сундуке.
Вурцл развязал полоски ткани, стягивавшие скрученный в трубку пергамент, и разгладил его на освобожденном от посуды столе. Джонатан и Госсет склонились над картой, и Профессор начал прослеживать линии и читать отдельные выцветшие надписи. Изображенная на карте территория, совершенно очевидно, располагалась на берегах крупной реки – реки, которая была гораздо шире, чем Ориэль, и явно протекала неподалеку от моря. Названия были незнакомы всем троим, даже Профессору, который в свое время изрядно попутешествовал.
Госсет считал, что эта карта – великолепная вещь, но, будучи дальнозорким, ничего не мог на ней разобрать. Ни Джонатан, ни Профессор не потрудились объяснить ему, что на карте обозначено место, где спрятаны сокровища. Естественно, они с большим уважением относились к своему старому другу Лонни Госсету, но это, что вполне разумно, в данных обстоятельствах было несущественно.
Самым загадочным из всех примечаний на карте была нацарапанная сверху надпись – одно слово «Бэламния»; возможно, это было название города, раскинувшегося вдоль реки, или страны, где протекала эта река. Все это было загадкой. И Джонатану, и Профессору название казалось смутно знакомым, хотя ни тот, ни другой не знал почему. Джонатан вроде бы видел упоминание о Бэламнии в книге Глаба Бумпа, а Профессор припомнил, что слышал как-то о бэламнийском зубатом ките, хотя и не мог сказать точно где и когда. Госсет заметил, что в отношении галантерейной торговли это слово – пустой звук. В результате их положение было немногим лучше, чем без карты, и, если говорить честно, они чувствовали некоторую подавленность. Один только возраст и внешний вид карты, не говоря уже о том удивительном факте, что она была вычерчена осьминожьими чернилами, казалось, обещал сундуки с жемчугом, монетами и драгоценными камнями. Трое приятелей молча сидели над скорбными остатками ужина. У Джонатана и Профессора Вурцла было странное ощущение, будто их в чем-то обманули. Лонни Госсет крепко спал и несколько раз чуть не упал со стула. В конце концов он покачнулся, вздрогнул и проснулся. Глядя вокруг дикими глазами, он громко крикнул: «Габардин и шерсть!» – ткнул пальцем в сторону Джонатана и, окончательно очнувшись, спросил:
– Что? Я спал? Полагаю, да.
– Совершенно верно, – подтвердил Джонатан.
– Я работал весь день, – объяснил Госсет, словно извиняясь. – Делаю шляпы для одного волшебника. Знай я, что с этим связано, ни за что бы не взялся за этот заказ. По мне, так все это сплошное баловство. Все то время, что я простегиваю и вымачиваю материал, он тут как тут, трясет над ним жабами, распевает то да се и что-то над ним шепчет.
– Кто? – возбужденно перебил его Джонатан. – Что за волшебник? Ему была нужна высокая шляпа?
– Высокая? Да уж не иначе. Я ему сказал, что она ни за что не будет держаться у него на голове, но он ответил, что заставит ее, наложив заклинание.
– Волшебник Майлз? – вмешался в разговор Профессор.
– Милейз, – поправил Госсет, правильно произнося имя. – Он самый. Вы его знаете?
– Да, – кивнул Джонатан. – И провалиться мне на этом самом месте, если он не тот человек, к которому как раз и следует обращаться, когда речь идет о непостижимых тайнах и далеких землях.
Профессор кивнул и жестом подозвал официантку, которая читала книгу возле стойки бара.
– А где этот волшебник? – спросил Джонатан у Госсета. – Он остановился в городе?
– Он остановился в этом самом трактире. – Госсет положил на стол несколько монет, однако Профессор настоял на том, чтобы заплатить за его эль, и когда официантка принесла сдачу, осведомился у нее:
– У вас тут случайно не живет один волшебник?
Женщина закатила глаза.
– Так, значит, вы друзья этого колдуна, – констатировала она ровным голосом, который давал понять, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. – Мне следовало догадаться. Он сейчас наверху, жжет травы в четвертом номере.
– Я, наверно, поднимусь и перекинусь с ним парой слов, – сказал Джонатан, вытаскивая обезьяний костюм. – Добрый старина Майлз. Ему это должно прийтись по душе больше, чем тем гоблинам.
Профессор, казалось, считал, что сейчас уже слишком поздно для шуток. А у официантки был такой вид, словно она все это время знала, что дело дойдет до таких вещей, как обезьяньи костюмы. Госсет же опять спал.
Джонатан надел костюм, вытряхнул из маски мусор, натянул ее на голову, опять снял и повернулся к Профессору:
– А что если я ворвусь к нему в обезьяньем костюме, но с головой аллигатора?
– Он сразу поймет, что что-то не так.
– Возможно, ты прав, – согласился Джонатан. – Не нужно портить эффект.
Официантка кивнула и будничным голосом спросила:
– Вы ведь не собираетесь его убить?
– Убить его! – в ужасе закричал Джонатан. – Мы же не сумасшедшие!
Официантка опять кивнула. Джонатан направился вверх по лестнице, посмеиваясь под своей обезьяньей маской над предполагаемой реакцией Майлза. Четвертый номер найти было легко, поскольку на втором этаже находилось всего два пронумерованных помещения. Даже сквозь маску Джонатан слышал, как за филенчатой дверью кто-то поет. Из-под двери просачивался запах курящихся трав – в особенности шалфея, померанца и сирени. Джонатан постучал два раза, надеясь, что не прерывает ничего более серьезного, чем безобидная медитация.
Пение тут же смолкло.
– Да, – послышался писклявый голосок Майлза. – Кто там?
– Горничная, – крикнул Джонатан, как он считал, женственным фальцетом, гадая про себя, как звучит этот фальцет после прохождения сквозь маску.
