Выбор у меня невелик — умереть быстро или медленно. Я знал, что наложить на себя руки мне не дадут, не для того они растянуты цепями. А то, что сразу не убили, не радует — значит долго потрошить будут.
Мысли текли вяло, лениво, страх мелкими шагами ходил по краешку сознания, но предстоящее дознание не пугало. Опоили на славу.
В Троаду меня доставили ночью, и я не увидел ее знаменитых спиральных башен, не слышал золотого пения эоловых арф на куполах ее дворцов, и никогда теперь не гулять мне по мраморным плитам широких улиц, нисходящих к морю… Здесь, в нижних палатах Высокого Дома я найду то, чего не искал.
Время тянулось нещадно. Искусники пытошных ремесел забыли обо мне, наверно. Я уже готов признаться во всех недостойных деяниях, лишь бы судьба моя скорей определилась, а там конец мучениям. Каждое движение теперь отдавалось болью, в суставы будто насыпали песок, а кровь загустела и тяжелой смолой душила меня. Светлое пятно, что казалось прежде выходом, зловеще наливалось раскаленным металлом, а пышущие жаром стены готовились сомкнуться вокруг меня. В следующий миг оказалось, что это не огонь грозит испепелить, а холод сводит внутренности в комок, сердце обрастает льдинками, кости же растрескиваются на острые иглы…
Потом все исчезло.
А когда возникло, я обнаружил, что сижу на узкой скамье перед суровым краснолицым мужчиной, нос которого вырастал изо лба. Он разглядывал меня своими круглыми глазами, а сросшиеся брови грозно насупились. Вот тут меня и пробрало!
Наверно, все мои приключения навеяны дурманом, а на самом деле я попал в лапы к тольтекам. Доходили до нас странные вести с той стороны океана о суровых обычаях, царящих в Антиопе. До сих пор, говорят, не могут блюстители жизни смирить крутой нрав тольтеков, которые за малейший проступок убивают на месте. Хотя так и этак мне выходил конец, но в Троаде кара все-таки полагалась за дело! Потом я разглядел на его шафранном одеянии властные знаки Высокого Дома, и немного отлегло. Наверно, большой чин…
— Назови свое имя, ничтожный, — тихо проговорил тольтек, и я сообразил, что дознание началось.
Поначалу он долго и с непонятной для меня настойчивостью выпытывал, не являюсь ли я самозванцем, кто были мои отец и мать, помню ли о своей семье и все такое, что живо напомнило мне общение с добрым старичком Гуптой. Та встреча превратила меня в преступника, эта сделает покойником.
Отвечая, я осторожно водил глазами по сторонам, но ничего интересного не увидел в помещении с низким потолком и без окон. Только две скамьи одна напротив другой да круглые отверстия в пустых стенах.
Тольтек заметил мой взгляд и усмехнулся.
— Не надейся, ничтожный, на случай! — сказал он презрительно. Неосмотрительность служителей микенского Дома Лахезис нам дорого обошлась! Мы не сразу узнали о свойствах черной воды из мира Воителя, упустили время. Теперь ее не осталось ни капли — в этом ты тоже повинен! Брачный сезон его обитателей завершен.
Смутная картина мелькнула в голове. Вряд ли поможет, но почему бы не попробовать!
— Если мне будет позволено сказать, — начал я, опустив глаза, выказывая послушание, — есть еще место, где можно добыть этой жижи немеренно. Пусть я ничтожен, но услужить готов безвозмездно.
— А ты хитер! — осклабился тольтек в нехорошей улыбке. — Хочешь попасть на Кхаанабон, да? И немножко побегать от нас? Ничего не выйдет! Эта жижа везде в прах обратилась, развеялась бесполезной пылью.
Странное дознание! Я ждал, что меня засунут в одно из ужасающих приспособлений и начнут резать вдоль и поперек тупыми ножами, а тут почти беседа!
Носатый тольтек словно читал мои мысли.
— Ждешь пыток? — доверительно наклонившись ко мне, спросил он. — Будешь хорошо вести, будут и пытки. Для таких, как ты, это милость. А то поставлю тебя перед Ментором, он тебе вмиг мозги прочистит. И нам хлопот меньше!
Удивление мое возрастало — разговор становился идиотским. Даже Гупта, и то вел дознание более толково. Мозги прочистит, как же! Ментору делать нечего, как за вас, неумех, работать.
Наверно, я улыбнулся, потому что он впился глазами в мое лицо и прошипел:
— Сейчас твои поганые губы оторву и засолю на память!
Но исполнить свою угрозу не успел, потому что створка двери ушла вверх, в комнате появился длиннолицый молодой человек в белом хитоне и без всяких знаков на головной повязке. Два соратника неслышно скользнули в комнату за ним, один из них показался мне знакомым, хотя я ничего пока слышать не мог. Тольтек вскочил с места, опрокинув скамью, и сложил ладони.
— А, вот где вы; — мягким голосом сказал молодой человек. — Можешь идти, Катль. Скажи наверху, чтобы не беспокоили.
— Однако же, высокородный, мое присутствие благотворно сказалось бы…
— Я ценю твое рвение. Пока свободен.
— Уже исполнено, высокородный Стамак! — Тольтек злобно сверкнул глазами, попятился к двери и сгинул.
Не таким большим чином он оказался, как я понял. Вот теперь этот юноша с добрыми глазами возьмется за дело всерьез.
Высокородный между тем подошел ко мне и сказал:
— Не надо бояться дознания, Таркос, сын Эвтимена. Твои страхи — ничто по сравнению с нашими.
Не поднимая головы, я уставился на черную бахрому его туники. Голос Стамака был мне знаком, я лихорадочно вспоминал, при каких обстоятельствах мы встречались.
Вспомнил! Да ведь тогда и начались мои злоключения…
— Твои слова утешают ничтожного Таркоса, — ответил я. — Но смысл их ускользает, о царственный советник!
— Смысл… Смысл ускользает и от нас, достойный Таркос.
Я поднял глаза. Советник вытянул губы трубочкой и задумчиво смотрел на меня.
— Высокочтимый Гупта не успел тебя подготовить. Нам стало известно, что роковая неосторожность стала причиной твоего бегства. Вызволить тебя следовало иначе, а затем проследить, нет ли какого заговора. По мере наших сил мы следили за тобой. Не случись измены Верта, беседа наша состоялась бы гораздо раньше.
Мысли мои внезапно приобрели ясность, остатки дурмана рассеялись полностью. Пусть даже одновременно с этим ко мне вернулся страх в полной мере, злость все же оказалась сильнее осторожности. Не на это ли намекал Варсак, говоря, что за мной придут?
— Так, значит, все это было подстроено! — Мой голос насторожил соратников, один из них приподнял клешни, но тут же опустил. — Где же моя семья? В чем были мои преступления?.. — Я хотел еще что-то спросить, но остановился.
Можно долго притворяться несведущим, но вряд ли это поможет. Все догадки и предположения, которые месяц за месяцем накапливались в моей бедной голове, разом встали на место, подобно каморам совмещения в неуловимое мгновение перехода.
