И где-то там, в неведомых Глебу исторических глубинах, уже начали слагаться слова…
«И сей град Болший Китеж невидим бысть и покровен рукою божиею, иже на конец века сего многомятежна и слез достойного покры господь той град дланию своею. И невидим бысть по их молению и прошению».
Тысячи вопросов оставались без ответа, и Глеб понимал, что ответы ему придется искать самому, возможно, всю оставшуюся жизнь.
Из-за спины Страбора, сквозь медленно сужавшийся проем пандуса, Глеб видел огромную неуклюжую голову Нелады с ее печальными, уставившимися в его сторону глазами. Даже сейчас, про себя, он не решался произнести ее настоящее имя.
Вспомнился их последний ночной разговор. Безмолвный разговор, которому не мешали слова, произносимые вслух.
— Тебе придется уехать с этим чужим человеком, он обещает помочь тебе.
— Помочь мне? Разве мне можно помочь?
На секунду ему показалось, что в ее огромных глазах мелькнула искра неожиданного интереса, что где-то в глубине своего искалеченного сознания она понимает все и все помнит.
— Однажды его друзья помогли мне. У меня был поврежден позвоночник, не действовали обе ноги, осколочное ранение в Афгане.
— Что такое Афган? — спросила она, словно поняла все остальное.
— Это место… Место, в котором люди убивали друг друга. Хирурги из мира Страбора способны творить настоящие чудеса. Ты хочешь, чтобы они тебе помогли?
Она долго молчала, и, когда он уже начал думать, что так и не получит ответа на свой вопрос, в его сознании вновь возник ее бесцветный и четкий голос:
— Мне очень страшно, Глеб, только рядом с тобой мне кажется, что мир перестает падать. Но ведь ты хочешь, чтобы я согласилась, я чувствую твое желание…
— Я хочу, чтобы ты снова…
Он не договорил, не рискуя переступить ту роковую черту, за которую оба старались не заглядывать.
Поняла ли она все, что он ей сказал? Наверняка она понимала гораздо больше того, в чем решалась признаться самой себе…
Человеческий разум, помещенный в такое тело, не может не исказиться, а специальная психогенная обработка должна была превратить ее в послушное орудие своего хозяина, но этого не случилось, не могло случиться. Существовало нечто, не укладывающееся в арифметические формулы современной психологии, рассчитанные манфреймовскими подручными.
Страбор обещал очистить ее разум от всех посторонних наслоений, но даже лучшие хирурга Аромета не смогут вернуть ее прежнего облика.
— Мы не будем и пытаться — все равно получилась бы лишь жалкая подделка, к тому же ей пришлось перенести за свою короткую жизнь так много, что она сама не хочет возврата в свое прежнее тело. На Землю вернется совершенно другая женщина — вы оба должны понимать это, и только от нее будет зависеть, захочет ли она увидеть тебя снова…
Теперь, глядя на закрывающуюся шлюпку Страбора, Глеб чувствовал печаль и то самое облегчение, которое заставило Неладу сразу же согласиться на это путешествие в неизвестность.
Огромный груз ответственности свалился с его плеч. Он снова сам хозяин своей судьбы. Рядом с ним стояли два верных друга, важнейший перекресток остался позади, и сейчас лишь одно имя как рефрен звучало у него в голове: «Манфрейм». Он должен заплатить за все свои черные дела, за страдания и кровь, за искалеченные судьбы, поруганную любовь. «Я скоро приду, Манфрейм, теперь уже совсем скоро», — шептали его губы, а пандус все поднимался, превращаясь в узкую щель. Наконец, исчезла даже эта щель.
Фыркнули двигатели шлюпки, и она мгновенно растворилась в пространстве. Лишь ураганный ветер, пригнувший ближайшие вершины деревьев, напоминал о том, какие силы бушевали над этой поляной, но и он вскоре стих.
— Ты уверен, что корабль арометян существует на самом деле?
— Уверен.
— Но отчего тогда его не засекли радары базы?
— Цивилизация Аромета насчитывает миллионы лет. Они обладают технологиями, которые и не снились мудрецам с базы.
— Почему ты ему поверил?
— Потому что его зовут Страбор.
— Не понимаю.
— Я тоже понял не сразу, но, похоже, цивилизация Асилов стояла у истоков нашей. И хотя мы сознательно оттолкнули их от себя, привязанность к своему детищу осталась. К тому же сегодня они нуждаются в нас — их влияние на нашу эпоху с момента принятия христианства весьма ограничено. Манфрейм стал нашим общим врагом — вот почему я ему поверил.
— А он выполнил свое обещание, рассказал, как проникнуть в замок Манфрейма?
— Конечно. Я думаю, он ради этого и прилетал. Все остальное, даже Книга, было для него второстепенно.
— Может быть, просветишь? — Крушинскому не удалось скрыть обиду за легкой насмешкой.
— Тут нет никакого секрета. Чем больше людей об этом узнают, тем лучше. Если не удастся нам, попробует кто-нибудь еще. Мы пытались проникнуть в замок не с того конца, вот и потерпели неудачу.
— Ты хочешь сказать, не с той стороны?
— Да нет, пожалуй, именно с конца. Мы пытались найти подземный ход, ведущий к замку снизу, но снизу он совершенно неприступен. И все же каждая крепость имеет свое слабое место. Первоначальную самую мощную защиту над этим замком построили задолго до Манфрейма, ее поле питается от магнитного поля Земли.
— Но в таком случае у нее неограниченный источник энергии и она практически непреодолима.
— Я тоже так подумал, но весь фокус в том, что силовые линии этого поля сходятся в узкий пучок, сконцентрированный над шпилем центральной башни замка. По форме они напоминают неплотно завязанный мешок…
— Ты хочешь сказать, что в защитном поле есть отверстие?
— Похоже на то, во всяком случае, Страбор в этом не сомневается. А так как эта узкая горловина расположена довольно высоко над замком, человек, не знающий о ней, никогда не попадет внутрь.
Мы пытались атаковать замок снизу, теперь нужно попробовать с другого конца.
— Но для этого нам понадобится соответствующее транспортное средство.
— Точно. Боевая десантная ракета подойдет лучше всего.
Вечером, никому не сказав ни слова, Глеб тихо встал, скатал свой спальник и ушел в сторону болот.
С самого начала этого похода, с момента, когда он узнал, где должна состояться встреча со Страбором, он ждал подходящего случая, чтобы проверить свое предположение.
В последний миг погибающий электронный мозг Меконга передал ему ослепительно яркую картину местности, последнее, что он видел, и она навсегда запечатлелась в памяти Глеба.
Много позже, перевернув ворох географических карт, доставленных Крушинским из библиотеки базы, он нашел это место — оно называлось Оленьей топью…
