Когда я оканчивал работу, за спиной у меня появилась Абрайра.
- Что ты делаешь? - крикнула она.
- Спасаю людей. Они не сопротивляются. Помоги мне! Раздобудь еще одну медицинскую сумку, - крикнул я в ответ, и она, отбросив ружье, побежала вверх по холму. Я прошел по улице и нашел старика с остекленевшими глазами, девочку лет двенадцати, спасти которую было уже невозможно, полную женщину с очень широкими бедрами: похоже, она родила множество детей. Она лежала, и с ноге ее торчало множество метательных стрел. Одно колено отрезано. Из раны била кровь. Женщина тяжело дышала, как раненое животное, и цеплялась пальцами за землю, пытаясь уползти от меня.
Я наложил ей турникет на ногу и сделал инъекцию болеутоляющего. Она покорно смотрела на меня, не мешая работать. Трудно спасти ей ногу, времени на это нет. Лучше стабилизировать ее положение, сохранить турникет, хотя при этом она ногу потеряет. Но всегда можно отрастить новую.
Подошла Абрайра с новой медицинской сумкой. Она крикнула:
- Там внизу! Целая толпа! - И указала в сторону берега.
Мы побежали к берегу и на углу одной улицы обнаружили человек тридцать. Десять были еще живы. Я начал лихорадочно работать, один случай за другим: мальчик с развороченным бедром, старик со стрелой в спине, девочка, которой плазма попала в грудь и у которой хватило ума упасть и дать плазме стечь. Я быстро работал, вокруг стреляли, но ни разу не выстрелили по мне. Казалось чудом, что можно заниматься медицинской работой посреди боя, но ябадзины на нас не нападали, а из наших компадрес никто не выстрелил по ошибке.
Время замедлилось, мгновение тянулось бесконечно. Я работал, а Абрайра бегала от машины к машине и приносила медикаменты. Один раз я поднял голову и увидел, что стрельба почти прекратилась. Не знаю, сколько времени я работал: минуты или часы. Подсчитал, что помог примерно двадцати, в среднем на одного уходило две минуты. Но не может быть, чтобы я работал меньше часа. Земля подо мной дрогнула, взорвалось соседнее здание.
И всякий раз как я поднимал голову, чтобы перевести дыхание, Абрайра указывала на нового раненого, и я хватал свои вещи и бежал к нему. Постепенно мы приблизились к какому-то складу, здесь грудой лежали десятки раненых. Я занялся молодой девушкой, услышал скрежет и поднял голову.
Кто-то в зеленой защитной броне тащил раненую женщину в угол. Наемник уложил женщину и побежал в поисках других раненых. Подошел еще один компадрес, снял шлем. Химера с деформированными ушами. Он порылся в моей сумке. Сказал, что его зовут Фаустино, и бегло объяснил, что работал санитаром в полевом госпитале в Перу. Он работал очень хорошо. У него оказались быстрые и искусные руки.
Еще двое компадрес, неразличимые в защитной броне, стали подтаскивать раненых. Меня это очень удивило. Я вдруг понял, что создается что-то вроде военно-полевого госпиталя, и скоро нас завалят ранеными.
Я слышал настойчивое "бум-бум-бум" в здании всего за три двери от нас по улице. Это было единственное место поблизости, где еще стреляли. Абрайра несла на плечах старика. Я подумал, что стреляющий добавляет нам много ненужной работы, и рассердился.
Я побежал к дому, откуда доносилась стрельба. Абрайра в это время вошла под арку большого промышленного здания, и неожиданно все это здание вздрогнуло от взрыва. Подпрыгнуло на дециметр в воздух, и все его стены рухнули. На Абрайру обрушилась груда кирпичей и изогнутых стальных балок.
Я побежал к ней. Под камнями Абрайры не видно. Я стоял потрясенный, глядя на эту груду, потом начал растаскивать кирпичи. Посчитал, что они покрывают ее слоем толщиной в метр, и старался убирать их как можно быстрее. Поблизости продолжали стрелять.
"Когда откопаешь, она будет раздавлена, - подумал я. - Нужно спасать людей. Спасать миллионы". Я знал, что от Абрайры ничего не осталось под камнями.
Побежал к большому куполу, откуда раздавались выстрелы, и даже снаружи услышал женские крики. Я вбежал внутрь. Купол оказался театром. Сквозь круглые окна под самой крышей лился свет, впереди располагалась сцена. В здании укрылась сотня женщин, и один человек в броне стоял у входа и стрелял в женщин из самострела, а они прятались за сидениями. У меня на глазах одна из женщин метнулась к запасному выходу, человек повернулся и выстрелил в нее. Действовал он с удивительной скоростью и уравновешенностью, точно и изысканно, погруженный в состояние munen, одновременно достигнув Мгновенности и Полного Контроля. Он стрелял по своим жертвам, словно это учебные цели, и делал это исключительно точно. Он символизировал все то, чему научили нас самураи. Женщины отчаянно кричали.
Я крикнул "Muchacho!" и подбежал к этому человеку сзади. Он повернулся ко мне - я увидел, что это латиноамериканец, - потом снова принялся стрелять в женщин. Я выбил самострел у него из рук и закричал: "Не нужно!" Он взглянул на меня, потом на ружье, словно хотел подобрать его.
Я стал расстегивать его шлем, кричал "Не нужно!", хотел посмотреть, узнаю ли я его. Темноглазый человек средних лет. Для меня он безымянный. Лицо может принадлежать любому из тысяч знакомых мне рефуджиадос. Глаза его горели, он был покрыт потом munen.
Он ошеломленно смотрел на меня, не понимая, почему я на него кричу, как человек, очнувшийся от сна. Лицо его сияло восторгом. Неожиданно его взгляд сфокусировался, он увидел меня.
- Que glorioso! Как славно! - удивленно сказал он.
Снаружи звуки выстрелов стихли. В городе слышались радостные возгласы: наши люди осознали, что победили. И хоть меня тошнило от того, какими мы стали, в то же время я дрожал, сознавая, что мы приобрели целую планету. Я вышел наружу. Счастье, словно пот, сверкало на лицах моих товарищей. Я видел cоmpanero со снятым шлемом, с его волос стекала радость.
Я повернулся и побежал помогать раненым.
День тянулся бесконечно. Мы обрабатывали сотни раненых и переправляли их в больницу. Огромная работа, в которую постепенно было вовлечено около восьмидесяти человек. Город принадлежал нам, и ябадзинов к полудню согнали в огражденный лагерь. Гарсон провозгласил себя президентом Пекаря. Командование ОМП, находившееся на орбите, с радостью приняло нашу просьбу о вхождении в Объединенные Нации в качестве единого члена, и наше пребывание на планете было узаконено. Объединенные Нации предпочитают иметь дело со стабильным правительством, единым для всей планеты, независимо от того, чего это стоит населению. Захватив обе столицы, мы доказали, что являемся таким правительством, и получили признание: закон признает любое правительство, добившееся объединения планеты. Объединенные Нации счастливы, что мы прекратили распрю на Пекаре. И потому одобрили нашу победу.
Мы узнали, что ябадзины не смогли соорудить огнестрельное оружие, потому что их фабрики оказались разрушены. Через несколько часов после того, как дирижабли ябадзинов вылетели в город, наемник по имени Овидио Гардоса с помощью амигос нагрузил шаттл камнями. Потом со стороны моря подлетел к Хотоке но За и на скорости в 1500 километров в час ударился в промышленный комплекс Ро. Он погиб сам, но уничтожил и несколько сотен самураев, которые лихорадочно готовили там оружие. Все говорили об Овидио, и многие считали, что нужно почтить его героизм и назвать его именем город. Мне казалось, что Овидио - хорошее название для города.
В полдень подъехал Гарсон, он привез с собой в больницу Тамару, и она молча смотрела, как мы заботимся о ябадзинах. Я чувствовал, как она смотрит мне в спину, как ворон.
Я наполнил ее сосуд для внутривенных вливаний. Она поблагодарила меня, но больше мы не разговаривали. Работая, я вдруг вспомнил, что на спине у меня по-прежнему лазерное ружье. Я достал из него образец плоти Перфекто и поместил в холодильник, а потом продолжал работать далеко заполночь. В полночь вернулся Гарсон и увез Тамару, обращаясь с ней так, словно она собака на привязи. Он негромко разговаривал с ней, рассказывая о своих планах немедленной депортации всех мужчин японцев. Я работал, пока эмоционально и физически не выдохся совершенно, потом вышел на улицу и поискал места, где бы поспать.
Пошел к театру, где в последний раз видел Абрайру живой. Улица была хорошо освещена и это меня удивило, потому что большая часть города разрушена. Никто не разбирал камни в груде, под которой лежит Абрайра, и я подумал, что это должно быть сделано ее амиго. Что случилось с Мавро, я не знал. Спина у меня болела, глаза устали, но я начал поднимать камни из зеленой пемзы.
Каждый камень большой, весит не менее пятидесяти килограммов, даже при меньшем тяготении. Я боялся взглянуть на Абрайру, боялся, что она будет изуродована до неузнаваемости. Но когда я снял большую часть камней, увидел тело старика, которого несла Абрайра, изломанное и изуродованное, а из-под трупа торчала рука Абрайры. Она светилась теплым платиновым светом, выделялись горячие и ясные вены.
