Ознакомительная версия.
Эти ассоциации не позволили ему в должной мере насладиться искусством, и Младший уже собрался отойти от «Индустриальной женщины», когда заметил четвертаки. Три монеты лежали на полу у ее ступней из шестеренок и согнутых лезвий секачей. Раньше их там не было.
Металлические руки женщины по-прежнему прикрывали грудь. Художник приварил к кистям-скребкам большие шестигранные гайки, имитирующие костяшки пальцев, и на одной гайке покоился четвертый четвертак.
Словно «Индустриальная женщина» в отсутствие Младшего разучивала фокус с монетами.
Словно кто-то приходил сюда этим вечером, чтобы обучить ее этому фокусу.
Пистолет и патроны остались на столике в прихожей. Трясущимися руками Младший вскрыл упаковку с патронами, зарядил пистолет.
Пытаясь не замечать фантомного пальца, который страшно зудел, обыскал квартиру. Двигался медленно, осторожно, чтобы, не дай бог, вновь случайно не подстрелить себя.
Ванадия не нашел, ни живого, ни мертвого.
Младший позвонил в фирму по установке замков, работавшую круглосуточно, и по тройной ночной ставке оплатил установку новых замков и двойных засовов.
Наутро он отказался от уроков немецкого. Невозможный язык. Невозможно длинные слова.
Кроме того, он более не мог тратить бесконечные часы на изучение нового языка или походы в оперу. У него слишком много увлечений, и приходилось ограничивать себя, чтобы оставлять время на поиски Бартоломью.
Животный инстинкт подсказывал Младшему, что четвертак в ресторане и четвертаки в квартире связаны с неудачами в поиске Бартоломью, незаконнорожденного ребенка Серафимы Уайт. Логически он объяснить эту связь не мог, но, как учит Зедд, животный инстинкт — единственная непреложная истина, в которую можно верить.
В итоге он стал проводить больше времени за телефонными справочниками. Приобрел справочники всех девяти округов, которые, вместе с городом, образовывали район Залива.
Кто-то по имени Бартоломью усыновил ребенка Серафимы и дал ему свое имя. Медитация научила Младшего терпению, без которого он не смог бы решить поставленную задачу, и интуитивно он придумал мотивирующую мантру, которая не выходила у него из головы, пока он просматривал телефонные справочники: «Найди отца — убей сына».
Ребенок Серафимы прожил ровно столько, сколько пролежала в могиле Наоми: почти пятнадцать месяцев. За пятнадцать месяцев Младшему давно следовало найти маленького мерзавца и избавиться от него.
Иногда он просыпался ночью и слышал, как бормотал мантру вслух, вероятно, повторяя ее и во сне: «Найди отца — убей сына».
* * *
В апреле Младший нашел трех Бартоломью. Наводя справки, готовясь совершить убийство, он установил, что ни у одного не было сына с таким именем и никто не усыновлял ребенка.
В мае всплыл еще один Бартоломью. Не тот.
Младший, однако, заводил досье на каждого, на случай, если инстинкт подскажет, который из них его смертельный враг. Он мог бы убить их всех из соображения безопасности, но множество убитых Бартоломью, пусть и жили они на территории разных полицейских управлений, рано или поздно привлекло бы к нему очень уж пристальное внимание копов.
Третьего июня он нашел еще одного ни на что не пригодного Бартоломью, а двадцать второго произошли два тревожных события. Он включил радио на кухне и тут же узнал, что еще одна битловская песня, «Писатель дешевых романов», заняла первую строчку чартов, а потом ему позвонила мертвая женщина.
Томми Джеймс и «Шонделы», хорошие американские парни, занимали в мартах более скромное место с песней «Ханки Панки», которая Младшему нравилась куда больше, чем творение «Битлз». Нежелание соотечественников поддерживать доморощенные таланты огорчало его. Нация, похоже, отдавала свою культуру на откуп иностранцам.
Телефон зазвонил в три часа двадцать минут пополудни, аккурат после того, как он с отвращением выключил радио. Сидя за столиком с гранитным верхом, на котором лежал раскрытый телефонный справочник Окленда, он, взяв трубку, едва не сказал: «Найди отца — убей сына», — вместо «Алле».
— Бартоломью здесь? — спросила женщина. Остолбенев, Младший не нашелся с ответом.
— Пожалуйста, мне надо поговорить с Бартоломью. — По голосу чувствовалось, что действительно надо.
Она не говорила — шептала, очень тревожно и — что было, то было — сексуально.
— Кто это? — просипел Младший.
— Я должна предупредить Бартоломью. Я должна.
— Кто это?
В трубке воцарилась тишина. Но женщина слушала, он это чувствовал.
Осознав, что лишнее слово может оказаться роковым, что он может подставиться, Младший ждал, сцепив челюсти. Наконец голос донесся, из далекого далека:
— Вы скажете Бартоломью?…
Младший так крепко прижимал трубку, что заболело ухо.
— Вы скажете?… — Расстояние увеличилось.
— Что мне ему сказать?
— Скажите ему, Виктория звонила, чтобы предупредить его. Щелчок.
Связь оборвалась.
* * *
Он не верил в мертвых, которым не лежится в могиле. Совершенно не верил.
Голос Виктории он слышал только два раза, женщина, которая позвонила ему неизвестно откуда, говорила очень тихо, поэтому Младший ничего не мог сказать об идентичности голосов.
Нет, такого просто не могло быть. Он убил Викторию чуть ли не за полтора года до этого телефонного разговора. Если человек умирает, то умирает навсегда.
Младший не верил в богов, дьяволов, небеса, ад, жизнь после смерти. Верил он только в одно — себя.
Тем не менее летом 1966 он вел себя словно преследуемый. Внезапное дуновение ветерка, даже теплого, пробирало его до костей и заставляло поворачиваться на все триста шестьдесят градусов в поисках источника ветра. Глубокой ночью самый невинный звук выдергивал его из кровати и отправлял на осмотр квартиры. Он обходил тени и шарахался от воображаемых чудищ, которых вроде бы выхватывал из темноты уголком глаза.
Иногда, бреясь или причесываясь, стоя перед зеркалом в ванной или прихожей, он улавливал какое-то отражение, темное и бесформенное, словно клуб дыма, стоящее или движущееся за его спиной. Случалось, что этот «клуб дыма» находился в зеркале. Разглядеть его не удавалось, потому что «клуб» исчезал в тот самый момент, когда Младший замечал его присутствие.
Разумеется, в квартире никого не было. Причину следовало искать в разыгравшемся воображении.
Чтобы снять напряжение, Младший все чаще прибегал к медитации. И действительно, медитация сосредоточения без визуализации, в которой он стал асом, помогала: получасовой сеанс освежал, как ночной сон.
Ознакомительная версия.
