Турболет вошел в атмосферу, и Арториус прервал его размышления:
— Командир Нолл, совершайте посадку перед зданием Сената.
— Где? — опешил Джим. Даже у невозмутимого Билла отвисла челюсть.
— На площади Мира, перед зданием Сената. Свяжитесь с диспетчером, воздушный коридор для нас уже должен быть готов к открытию.
— Но как можно снимать щит с жилых районов! И… господин Арториус, там же… в Сенате Древние! — В первую секунду Нолл не поверил своим ушам, однако вышедший на связь диспетчер купола доложил о готовности открыть коридор прямо над площадью Мира.
— Жилым районам под центральным куполом хуже уже не будет, — тон Арториуса исключал всякие возражения. — Приземляйтесь. Мне предстоит разговор с Древними. Я должен прекратить это бессмысленное кровопролитие. На этой многострадальной планете должен навсегда воцариться мир, и я сделаю всё, чтобы так и произошло! Выполняйте!
Через три минуты тяжелый турболет замер на усеянной телами площади. Арториус подошел к люкам и приказал:
— Выставляйте щит и ждите моего возвращения, — он покинул турболет и направился к входу в мертвое здание Сената.
Джим с замирающим сердцем смотрел вслед человеку, без колебаний шагающему навстречу смертельной опасности. Нолл поклялся, что больше никогда не назовет этих людей кротами.
Сознание возвращалось медленно. В ушах стоял монотонный звон, перед глазами висела красная пелена, а голова нестерпимо болела, словно в отместку за столь небережное с ней обращение. Глаза наотрез отказывались открываться, и стало ясно, что голова объявила забастовку. Надо было принимать меры. Тринадцатый силой заставил неподъемные веки разомкнуться. Мутное изображение обрело резкость, и он увидел над собой потолок, стены и посеревшее лицо Четвертого. Майор попытался сесть, и тут же резкая боль пронзила лопатку. Он злобно выругался.
— О! Слышно, что живой, — Серебряков помог майору приподняться. — Я знал, что ты оклемаешься, ты живучий.
— Андрюха, давай полегче. — Тринадцатый поморщился. — Похоже, лопатка сломана.
— И всё? — удивился Четвёртый. — Да ты влетел в фойе, будто снаряд.
Пока Серебряков помогал ему усесться около стены, майор осмотрелся. Они находились в одном из кабинетов здания Сената на втором этаже. Один боец занял позицию у выхода в коридор, еще один из глубины помещения наблюдал за площадью через окно.
— Где остальные? Что с Коробочкой? — острая боль снова напомнила о себе, и пришлось развернуться, чтобы облокотиться о стену неповрежденной половиной спины.
— Нет больше Коробочки, — Четвертый сплюнул. — И здесь все, кто остался, — он протянул майору бутылку с водой. — Похоже, они долбанули ядерным. Видимо, с той летающей хреновины. Прямое попадание по Коробочке. Рвануло, прям как тогда, в Гвинее, когда негритосам кто-то продал снаряды в одну десятую килотонны. Ты, небось, застал?
— Застал, — Тринадцатый сделал пару глотков. В голове прояснилось, боль стала терпимой, только звон в ушах не прекращался. Это еще что, вот когда контузия начнет отходить…
— Радиация? — майор вопросительно посмотрел на друга.
— Фон заоблачный, — хмуро кивнул Серебряков.
Значит, действительно, ударили ядерным. Хреново. Без средств защиты так долго не протянуть. И антирада нет.
— Сколько я провалялся? — язык слушался плохо, слова выходили невнятными. Ладно, не в первый раз. Не самая великая трудность. Мог бы вообще заикаться пару суток.
— Часа три.
— Обстановка?
— После ядерного удара летающая хрень сделала еще пару кругов и ушла на восток. С тех пор всё чисто. А точнее, очень грязно. Мы перебрались на второй этаж, подыскали место с обзором поудобнее, — Четвертый запнулся, резко отвернулся и его вырвало. Он отплевался и протянул руку к бутылке с водой. — Противника нет, все как вымерло. Сидим вот, тебя дожидаемся, — он смочил кусок тряпки и принялся вытираться. — Везучий ты, командир, даром что Тринадцатый. Когда рвануло, я, было, подумал, что всё, остаюсь от тебя одно только воинское звание…
— Рано обрадовался, — майор поднял руку и попытался ощупать голову, но словно налитая свинцом рука слушалась плохо, и попасть ладонью в собственную голову не удавалось. — Что у меня там?
— Ты погоди пока, не дергайся сильно, — Четвертый поднялся и, пошатываясь, пошел к выходу. — Надо бы тебе повязку на голове сменить. Пойду поищу чего-нибудь.
Он вернулся минут через пять с какой-то тряпкой и занялся перевязкой. Боль в голове вспыхнула с новой силой, и Тринадцатый снова высказался на русском народном.
— Поспи пока. Слабый ты еще, на ноги не встанешь, — Серебряков покачал головой, но пошатнулся, и его снова вырвало. — Да и мы тоже не очень… далеко тебя не унесем.
— Разберемся, — майор закрыл глаза. — Передохнем и будем выбираться отсюда. Саня, ты там с окном поаккуратнее…
— Хорошо, командир, — слова дежурившего у окна бойца глухо прозвучали в гудящей тишине ускользающего сознания.
Он проснулся от резкой вспышки чувства опасности. Тринадцатый открыл глаза и осмотрелся.
В комнате ничего не изменилось. Двое бойцов спали, один, сидя на полу, нес дежурство. В ушах надрывно свистело. Майор потряс головой. Тут же пришла боль, а вот свист не ушел.
— Воздух! — Тринадцатый потянулся к автомату. — Саша, окно! Боец тяжело поднялся и нетвердо приблизился к оконному проему.
— Самолет этот без крыльев. Вроде того, на котором мы летели. Садится на площади, прямо перед зданием.
Бойцы начали изготавливаться к ведению огня. Майор попытался встать, опираясь на автомат.
— Что-то долго они собирались. Андрей, помоги встать, — Четвертый подал руку. Спина выплескивала боль, словно расплавленное железо. — Без команды не стрелять, подпустим поближе.
— Выходят, — доложил наблюдатель. — Один человек всего. В скафандре, как у нас дома.
Тринадцатый осторожно, из глубины помещения, выглянул в окно. Прямо перед златим стоял турболет, и от него к крыльцу шел небольшой человек в скафандре максимальной защиты. Неуклюжая походка тщедушной фигурки, широко разворачивающей ступни при ходьбе, показалась ему знакомой. Где-то я его уже видел…
— Это Арториус, — узнал Тринадцатый. — Саша, Андрей, встретьте его, но аккуратно.
Бойцы, пошатываясь, вышли. Спустя десять минут руководитель подполья стоял перед майором.
— Господин Тринадцатый! Господин Серебряков! Господа! Как я рад вас видеть! Мы боялись, что вы погибли! — глухо кричал сквозь гермошлем Арториус. Он был безгранично счастлив. — Я торопился, как только мог! Какое счастье, что вы живы! Скорее пойдемте на борт турболета, здесь нельзя оставаться, радиационный фон огромен!
