Тут кашель взял свое, и юноше оставалось только распечатать медицинскую салфетку и дышать в нее, пока приступ не закончился.
– Что ж, – прищурился комендант. – Попробуй… брат смерти.
– К… как вы меня назвали? – Дик выпрямился.
– Разве это не твои слова – что смерть твоя сестра и все такое? Вроде бы ты сказал именно это в «Морской звезде». Или слухи, как обычно, врут?
– Это… меня неправильно поняли, – справа удивленно смотрел Торвальд, слева таращился господин Занда. – Да, христианин может сказать, что смерть – его сестра, потому что…
– Неважно, – отмахнулся комендант. – Если она твоя сестра, то ты – ее брат, таковы законы логики. Брат смерти, Апостол крыс, имперский синоби – кем бы ты ни был, сделай то, что обещал. Если Сога прекратят нападать на мои навеги, я помогу тебе… чуть подольше не встречаться с сестрой.
После этой встречи Дику выправили фальшивое удостоверение личности и пропуск в порт, так что на «Фаэтон» он возвращался уже не под юбками госпожи Элайны. Официально его назначили помощником эколога по технической части. В обязанности эколога входило наблюдение за экосистемой моря, а в обязанности техника-помощника – обслуживание ботов наблюдения.
Дик полагал, что теперь-то ему не нужно будет жить в доме госпожи Элайны, но ошибся. Торвальд, опасаясь еще одного обыска на навегах, оставил его при себе – только перевел из гардеробной в свободную комнату для слуг. В тот же день Дик получил подержанный сантор и несколько патронов памяти с техническими описаниями наблюдательных ботов. Этого ему хватило на все три дня до отхода навег. Неприятных столкновений с госпожой Элайной больше не было – но Дик так и не смог вызвать в себе хоть какой-то приязни к Торвальду. Помимо благодарности, не получалось ничего. А нужно было нечто большее, очень было нужно, потому что предстоял нелегкий разговор.
Конечно, его можно было и не начинать прямо сейчас… Отложить на завтра. На послезавтра. На когда угодно…
Дик тихо вздохнул и поднялся по трапу.
– Отчего не спишь? – спросил Торвальд.
– Мне трудно, – честно признался юноша. – Когда кругом…
Мужчины…
– люди, я… как будто опять на пиратском корабле. Душно, и…
Страшно…
– …душно.
– К сожалению, я не могу предложить тебе отдельную каюту. Как и себе.
Дик посмотрел на него и не увидел никаких признаков насмешки в лице. Только подлинное сочувствие.
– Я тебя понимаю. У меня те же проблемы. У большинства.
Дик знал, что большинство на навегах – и вообще в «колонии прокаженных» – составляют офицеры в чине не ниже капитан-лейтенанта или полковника. Простых военных не тащили на Картаго. Такие, как Грегор, были скорей исключением – «Сокол» попался уже под самый конец войны, когда пленных девать было больше некуда…
Да, эти люди привыкли к комфорту – хотя бы относительному. Торвальд явно думал, что понимает его – но у Дика были немножко другие проблемы, чем у этих офицеров.
– Если бы вы… разрешили мне перебраться в четвертый кубрик, – сказал он.
– К гемам, – Торвальд приподнял брови.
Дик провел рукой по глазам. Торвальд опять понял его неправильно, но… лучше уж так.
– Я ведь работаю с ними. Чиню боты в цеху… вообще… Сэр, я…
Смертельно устал проповедовать…
– Я бы там просто лучше спал. Они не такие… шумные, и…
И что бы ты ни утверждал, ты не воспринимаешь их как полноценных мужчин…
– И я привык к ним, – сказал он с гораздо большим напором, чем хотел.
– Ричард… Или тебя лучше называть Кайзер? Нет? Хорошо, Ричард… Я должен быть откровенным – мне совершенно не хочется получить приговор за этологическую диверсию.
– Да, я понимаю… сэр, мы должны были давно поговорить, и именно об этом. То, что я предложил господину Сейта… оно совершенно невозможно без этой… этологической диверсии. Хартия с домом Сога, если она состоится, должна включать пункт о признании гемов людьми. Иначе это будет просто еще одна грязная перепродажа.
– Я понимаю. Но эта хартия еще не состоялась. И если ты начнешь проповедовать здесь…
– Я уже проповедую здесь, – сказал Дик.
Торвальд поднял глаза к пасмурному небу.
– Ну я же просил, – просочилось у него сквозь зубы.
– Вы меня не дослушали, сэр. Вы тоже проповедуете, и все здесь. Мы живем с ними рядом, они смотрят на нас, слушают нас… Они похожи на детей, это правда – но дети не глухие. И не тупые. Они очень многое понимают. И если кто-то работает рядом с ними… Они ведь не могут не видеть, кто и как к ним относится.
– Разве мы относимся к ним хуже, чем вавилоняне? – удивился Торвальд.
– Мы иначе относимся, сэр, вот в чем дело. Мы не можем относиться как вавилоняне, у нас другое воспитание. Мы к ним относимся как не пойми кто. Христианского отношения себе не разрешаем, вавилонского не умеем, а они… они непривычны к такому. И мы тоже. Сэр, какая бы это ни была идея, купить рабов на навегу – она обернется скверно для имперцев прежде всего. Мы должны… разрешить себе быть христианами. Иначе мы станем чем-то много хуже вавилонян. Приговора за этологическую диверсию нужно было бояться раньше. Нужно было не набирать гемов в экипаж. А теперь уж поздно. Я не благовествую им словами, но я… отношусь к ним как должен относиться, и иначе не могу. Этологиеская диверсия будет по-всякому, вы можете только решить, кого подрывать: гемов или своих людей.
Торвальд смотрел ему в глаза все время этого монолога, потом сказал:
– Поднимается ветер. Не хотелось бы его перекрикивать. Пойдем внутрь.
В капитанской каюте он заварил кофе, плеснул в чашки немного синтетического бренди.
Незнакомый сладко-горький запах был как смешанное чувство радости и грусти.
– Это была плохая идея, – согласился Торвальд, грея ладони о свою чашку. – Но другого выхода не осталось. Набрать людей-вавилонян означало повести их на верную гибель. А имперцы со мной идти не хотят. В прошлый раз я потерял корабль и людей. Хельга не замедлила воспользоваться случаем и раздуть этот страх и ненависть ко мне. Теперь я в общих глазах едва ли не больший мерзавец, чем Дельгадо. Почему ты не пьешь?
– Спасибо, сэр, – Дик ради приличия глотнул.
– Так что ты предлагаешь?
– Я всего лишь прошу, чтобы мне разрешили спать в четвертом кубрике.
– Мне нетрудно разрешить, но чего ты этим добьешься?
– Я хоть объясню им, что происходит. Они… теряются, сэр.
Торвальд встал из-за стола и принялся расхаживать по каюте. Что-то не давало ему покоя, и Дик догадывался, что именно. Торвальд понимал, что Дик прав – верней, он наверняка сам давно думал о том, что Дик сейчас проговорил вслух. Но он понимал и другое. Здесь, на навеге, жили и работали люди, которые в Империи жили другой жизнью. Они были офицерами, многие – из старинных фамилий. Они были, что называется, люди из общества. Нет, не тяжкий труд и лишения смущали их – и даже не потеря своего положения в обществе, а то, что их отношения становились неясными. Привычная иерархия дала трещину. И ко всему этому добавлялись гемы. Разделять доктрину Церкви – это одно, а жить бок о бок с такими… странными людьми – несколько иное.
