— Горе есть горе… Смерть есть смерть… Неправильно! Не должно быть горя! Не должно быть глупой, бессмысленной смерти!.. Человек должен жить сто пятьдесят принадлежащих ему лет!
Коля едва не сбил с ног Степана, наскочив на него у дверей общежития.
— Где ты был? Что это такое, в конце концов? Да, знаешь ли ты, что Лена ревмя ревет и в сотый раз умоляет звонить в милицию? Не знаешь? А то, что Таня сегодня установила интерферентные свойства «болотницы», ты знаешь? А ты читал четвертый выпуск «Британского вестника», о котором сообщал профессор Климов в телеграмме? Ты знаешь, кто уничтожил наш вирус и украл нашу первую тетрадь наблюдений? Ты знаешь, что твоего боцмана Кэмпбелла убил какой-то изверг Меджиссон? Ты ничего не знаешь, ты удираешь от нас, а я должен бегать за тобой, высунув язык! Стыдно, Степан!
Степан действительно ничего этого не знал.
— Коля, прости меня! Я даже не мог предположить…
— Думать надо, а не предполагать! Пойдем быстрее — третий час ночи.
Когда Степан открыл дверь своей комнаты, он понял, в каком состоянии были его друзья. Лена, увидев его, радостно вскрикнула, но затем вновь залилась слезами.
Миша сконфуженно переминался с ноги на ногу, не зная, радоваться ему или возмущаться; Таня смотрела встревоженно, грустно, укоризненно.
— Друзья! Борьба продолжается! — сказал Степан. — Это слова Семена Игнатьевича. Мы будем бороться!
Облегченно вздохнул Миша Абраменко; всхлипнув в последний раз, Лена подняла голову; Таня порывисто откинула прядь волос.
Коля подал Степану толстый журнал в глянцевой обложке.
— Ты видишь? Дж. К., тридцати восьми лет. Это и есть твой боцман. Читай теперь здесь; ты видишь, что это же в точности наш опыт прививки вируса Иванова при повышенном проценте солей в организме. А тут дословно повторяется утверждение профессора Климова! Вот кто уничтожил вирус Иванова, вот кто украл нашу первую тетрадь наблюдении!
Степан хватился за карман. Обе тетради были там.
— Они, конечно, у тебя. Но вспомни, когда ты положил в карман первую тетрадь? Ведь ты сам дал ее для записей Мише, она и лежала рядом с ним. Теперь такие тетрадки не крадут, их просто фотографируют… Шито-крыто — и концы в воду! Им мало было того, что они хотели убить Мишу, — им надо было доказать, что именно он — виновник катастрофы… Наше счастье, что вторую тетрадь ты всегда забирал с собой.
В последующие дни раскрылось очень многое. Окончательно выяснилась история с препаратом и формулами профессора Брауна. Было также установлено, что так называемая докторская диссертация Великопольского является плагиатом, тем более гнусным, что Великопольский, не сумев разобраться в интересных и ценных наблюдениях вирусолога Нечипоренко, извратил их и втиснул в ошибочную, вредную, подхваченную формальными генетиками теорию. Великопольский попросту не заметил, что вопрос о канцерогенных веществах для Нечипоренко был вопросом третьестепенного порядка, нужным лишь для фактического подтверждения основной мысли. Основную же мысль о том, что, воздействуя на вирус изменением внешних условий, можно перестроить его структуру, заставив накапливать приобретаемые каждым поколением наследственные изменения, Великопольский упустил.
Большой труд остался неоконченным, смерть прервала исследования вирусолога Нечипоренко. Но даже и в том виде, в каком находилась эта работа, она давала очень много для изысканий в отрасли изменчивости вирусов, заполняя значительный пробел в теориях Зернова и Ивлева. Нечипоренко сделал почти все для объяснения течения раковых процессов, предсказал необходимость существования вирусов, проходящих стадийный путь развития, и теоретически обосновал возможность создания интерферентных вирус-вакцин.
Именно эта работа Нечипоренко, переданная институту после ареста Великопольского, помогла аспирантской бригаде сделать первый важный шаг.
Вирус «болотницы» был к тому времени уже изучен достаточно хорошо. Тане Снежко и Мише Абраменко удалось заметить, что некоторые из вирусных частиц «болотницы» разрушают частицы других вирусов. Но это было слабое, едва заметное действие, и долгое время усилить его не удавалось.
По совету профессора Ивлева бригада решила испытать предложенный доцентом Нечипоренко способ выращивания микроорганизмов в активных средах. И сразу же обнаружилось, что новый способ открывает неограниченные возможности. Непрерывным длительным воздействием на частицы вируса был получен неизвестный вирус, обладающий совершенно новыми свойствами.
Изменился внешний вид вирусных частиц: в поле зрения электронного микроскопа вместо черных сдвоенных точек — вирусных диплококков — появились длинные цепочки. Значительно увеличился период видимости вируса. Легче происходило заражение: достаточно было ввести каплю вируса какому-нибудь животному, и через некоторое время проявлялись первые симптомы заболевания: общая вялость, ослабление сердечной деятельности, падение кровяного давления. Но самое главное заключалось в том, что такое животное очень легко переносило заражение другими вирусными болезнями.
Девятого июля был произведен опыт, который впервые показал: идея создания интерферентных вирус-вакцин себя оправдала.
Подопытному шимпанзе в девять тридцать утра был введен вирус «болотница-3». В двенадцать пять были отмечены первые признаки заболевания. К шестнадцати часам стало совершенно ясно, что шимпанзе заболел.
Большими грустными глазами он смотрел на людей в белых халатах, склонившихся над ним. Как человек, он прикладывал руки к груди, вздыхал и закрывал глаза, когда ему поднесли ярко-оранжевую, пахнувшую свежестью, морковку. Он не хотел есть, он не хотел двигаться и, казалось, молил только об одном — чтобы его оставили в покое.
Лена Борзик, измеряя у шимпанзе кровяное давление, шмыгала носом:
— Миша! Ну ты посмотри, посмотри, как он печально взглянул на меня. Он все понимает!
— Ничего, мы его вылечим! — оправдывался Миша.
Степан слушал, хмурясь. Ему тоже было жаль шимпанзе, но ведь только таким путем и можно испытать новую интерферентную вирус-вакцину.
— Лена, хватит! — сказал он резко. — В каждой борьбе бывают жертвы.
У Лены сразу высохли слезы. Чем-то неуловимым: интонацией, жестом, взглядом — она не знала, чем именно, — Степан Рогов напомнил ей в эту минуту профессора Петренко.
Она внимательно посмотрела на Степана и подумала: «А ведь правда, в нем есть что-то такое, что ободряет, заставляет верить и итти вперед».
Степан взглянул на часы и взялся за шприц. В эту минуту он был внимательным, спокойным и холодным и только чуть подрагивающие уголки губ выдавали его волнение.
