Пистолет звякнул о металлическую плиту палубы, я отодвинул его в сторону и показал им пустые ладони.
Начальник корабельной службы безопасности лейтенант Лоуэлл был худ и излишне молод. Его сухие руки, без всякого видимого смысла, перебегали по разложенным на столе бумагам, словно не знали, на какой из них следует остановиться.
Я сразу же узнал в нем того самого представителя Тетрасоюза, что держался в стороне во время посещения моей камеры, и понял, что наш словесный поединок окажется не из легких. Меня обнадеживало лишь то, что Гагарову сейчас очень нужен штурман, и если мне все же удастся добраться до управляющей рубки — мы вполне можем поменяться с этим мальчишкой местами на следующем допросе.
Наконец он заговорил куда-то в сторону, стараясь не смотреть на меня, словно я был ядовитой гадиной и он боялся заразиться исходящими от меня миазмами даже на расстоянии.
— Мы получили медицинское заключение о вашей смерти. И, должен сознаться, вы неплохо выглядите для трупа.
— Надеюсь, в этом меня не обвиняют?
— Вас обвиняют в убийстве работника корабельной охраны и еще во многом, гораздо более существенном.
— В чем же?
— Например, в государственной измене.
— Я хотел бы встретиться с капитаном.
— В этом нет ни малейшей необходимости. Государственной изменой занимается служба безопасности.
— Возможно, вы правы, но я буду разговаривать только с капитаном.
Он продолжал так, словно не слышал моего требования.
— Вашему положению не позавидуешь, Крайнев. Из досье явствует, что вы заговорщик. Кроме того, вы убийца, и уже одно это дает мне право расстрелять вас без всякого суда. К тому же официально вы уже мертвы. — Он демонстративно подержал в руках медицинское заключение. — Мне даже не придется отчитываться за ваше исчезновение перед своим начальством. Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь, Крайнев, сейчас ваша судьба полностью зависит от того, какое решение я приму. А ведь мы могли бы договориться… Например, я мог бы оставить на вас эту форму… Мне нужны хорошие охранники.
— Чего вы хотите?
Он подался вперед, и в лицо мне пахнул запах несвежих зубов этого юноши, жаждущего очередного повышения на своей долгой, ведущей в никуда служебной лестнице.
— За вами присылали специальный скуттер с группой космодесантников. Ни один преступник за всю историю Комора не удостаивался такой чести. Я хотел знать, почему это было сделано?
К сожалению, я и сам этого не знаю. У Лоуэлла неплохое чутье. Он понял, что судьба предоставила ему в руки кусок важной государственной тайны, он не желал оставаться в стороне. И, похоже, понимал, насколько велик этот кусок…
— Возможно, Комор испытывает огромную нужду в штурманах.
Наверно, мне не следовало иронизировать. Есть люди, совершенно не понимающие юмора. Он размахнулся и ударил меня но лицу. Впрочем, и ему не следовало столь грубо обращаться с человеком, о котором он знал не слишком много.
Удар был слабым, я почти не почувствовал боли, но зато ощутил гнев, естественный для каждого мужчины, оказавшегося на моем месте.
Не знаю, что со мной случилось, — может быть, сработали какие-то скрытые подсознательные рефлексы или сказалась практика, приобретенная в подземельях Лимы. Неожиданно для самого себя, точно рассчитанным движением, я выбросил под столом ногу и попал носком ботинка в коленную чашечку лейтенанта. Он громко вскрикнул от боли и согнулся, открыв шею для второго удара, после которого рухнул лицом на стол. Я двигался стремительно, не раздумывая, словно всю жизнь только этим и занимался.
Прежде чем стоявший за дверью охранник успел ее распахнуть, я уже был под столом. Ему потребовались какие-то доли секунды, чтобы оценить обстановку и понять, куда я делся. Этого оказалось достаточно. Я вытащил пистолет из кобуры на поясе у лейтенанта и успел выстрелить практически одновременно с охранником.
Поскольку тот стрелял через крышку стола, мой выстрел получился удачнее. В прихожей никого больше не было. Я бросился к офицерской транспортной кабине.
Слава богу, Стрим снабдил меня ключевым кодом. Слишком мало оставалось времени, и координаты следовало задать так, чтобы меня не успели заблокировать во время движения. С другой стороны, хорошо бы уйти как можно дальше… В конце концов я рискнул подняться на два яруса, наугад набрав остальные цифры. Я знал код запуска, но не имел представления о том, в каком именно помещении остановится кабина. Это походило на игру в русскую рулетку. Смертельный риск и надежда на удачу…
Прежде чем нажать кнопку старта, я бросил взгляд на свой наручный секундомер. Он показывал сто восемьдесят минут, отделявших меня от начала операции. Мы долго ломали голову над тем, какой резерв времени оставить, чтобы мне успеть добраться до управляющей рубки. Слишком большой срок был так же опасен, как и недостаточный.
В конце концов, после долгих споров и расчетов, остановились на двенадцати часах, и теперь я, к собственному ужасу, обнаружил, что уже истратил большую часть этого времени. Правда, мне удалось пробиться на верхние палубы. В девятом ярусе, куда несла меня транспортная кабина, располагались все основные управляющие помещения крейсера.
Теперь все зависело от удачи. К счастью, она не подвела меня на этот раз.
С легким шипением двери кабины раздвинулись, и я оказался в роскошном холле приемной капитанской каюты.
Дежурный офицер еще только поднимался со своего места мне навстречу, когда я, небрежно козырнув, преодолел два шага, отделявшие меня от двери капитанского кубрика.
— Остановитесь! — прогремел за моей спиной решительный приказ. Я нажал ручку, и она, конечно, не поддалась, заблокированная с дежурного пульта. Моя рука тянулась к оружию, и я весь похолодел, понимая, что, начав здесь стрельбу, я ни за что не попаду ни к Гагарову, ни в управляющую рубку корабля…
Но удача не покидала меня сегодня. Прежде чем дежурный офицер успел разобраться в моих намерениях, дверь, открытая изнутри, распахнулась. Едва не сбив выходящего из кабинета Гагарова человека, я очутился перед его столом.
— Какого черта?! — Глаза Гагарова, смотревшие в разные стороны, медленно наливались гневом.
— Я решил согласиться с вашим предложением.
— Да неужели?! В эту комнату без моего вызова не может войти ни один человек!
Я пожал плечами.
— Уверен, что среди ваших бумаг есть рапорт о моей смерти. И это не первый такой рапорт. Ваши медики продавали людей Барету, и он использовал их в горячих помещениях. Когда защищаешь свою жизнь, можно пренебречь субординацией.
Гагаров встал, резким движением оттолкнул кресло. Несколько секунд мы стояли, впившись глазами друг в друга. Рука Гагарова медленно потянулась к интеркому.
— С вами, Крайнов, связано слишком много странных событий. И слишком много беспокойства. Не сдать ли мне вас попросту службе безопасности?
— Служба безопасности будет только рада такому случаю. Лоуэлл давно его ждет…
Рука слегка заметила свое движение.
— Что вы знаете про Лоуэлла?
— Достаточно, чтобы понять, что этот юноша готов использовать любой шанс в своих собственных интересах и не слишком считается с вашими.
— Хорошо. Давайте сначала поговорим. Начнем с того, что вы не могли выйти из машинного отделения без специального пропуска. Как вы здесь оказались?
— В моем положении выбирать не приходилось. Как вы понимаете, Барет, да и лейтенант Лоуэлл, сделали все от них зависящее, чтобы воспрепятствовать нашей встрече. Мне пришлось применить силу.
Я отлично понимал, что именно это в глазах Гагарова должно служить мне лучшей рекомендацией.
— И что же, Лоуэлл со своими головорезами не сумел вас остановить?
— Он вовремя потерял сознание.
Гагаров усмехнулся.
— Значит, теперь вы согласны занять должность штурмана?
— Близкое знакомство с жизнью рабостов не оставило мне другого выбора.
— Похвально. Весьма похвально. Мне нужны решительные и разумные люди. Можете быть свободны. Я отдам соответствующий приказ.
— Еще только одно, капитан. Я хотел бы осмотреть рубку. Если можно, прямо сейчас.
— Что за спешка? Туда нужен специальный пропуск. Завтра заступите на вахту, тогда и осмотрите.
— A если тревога? Я даже не знаю, где она находится. Вы, помнится, собирались подготовить какой-то сложный маневр?
Почти с минуту Гагаров что-то прикидывал, рассматривая панели у меня за спиной.
Я старался казаться этаким исправным служакой: стоял навытяжку, напустив на себя все равнодушие, на какое был способен.
— В этом уже нет необходимости. Ждите моих дальнейших распоряжений.
И это было все, чего я добился. По-военному козырнув, я повернулся и вышел.
