– А чего б тебе Маккинби не взять? Я его десять минут назад видел, он бродит, как медведь-шатун, и ищет себе занятие.
Я промолчала.
– А-а, вы поссорились, – гадким голосом сказал Павлов.
– Хочешь, по роже дам? – вкрадчиво спросила я.
– Руку сломать не боишься? У меня не только колени протезировали. У меня еще и лицевые кости карбоновые.
– Это ты лихо.
– Колени – это возрастное, как ни печально. А вот морду мне попортило, когда я на собственной закладке подорвался. Ладно, пойдем.
Он оставил запись в бортовом журнале, я свистнула собаке. Мы спустились на нижнюю палубу. Василиса запрыгнула в челнок так быстро, словно ей пообещали, что мы сейчас пойдем убивать шумных роботов, даром что они наши.
– План стандарт? – уточнил Павлов, садясь за штурвал.
– Да.
В сущности, отыскать группу людей у водоема – пара пустяков. Люди ходят за водой. Протаптывают дорожку. Обрубают ветви. Выкашивают камыши, если есть, и строят мостки. В первобытно-диких джунглях водопойные тропинки заметны, как белый волос на черной одежде.
Павлов вел челнок в двадцати метрах от земли на самом малом ходу. Я писала данные на чип. Отмечала пляжи, любые тропки, даже с виду звериные, устья ручьев. Через сорок минут мы вернулись к просеке.
– Ну? – спросил Павлов.
– Ни-че-го.
– А мне та речушка показалась вполне перспективной. Которая со стороны гор впадает.
– Если только…
Павлов снова поднял машину в воздух.
– Я вот чего подумал: у нас еще час с небольшим, и на хрена нам эти дорожки? Давай на горы поглядим.
– А что там есть?
– При съемке сверху – типичная вулканическая кальдера. Но что-то я снизу на эти пики глянул и засомневался.
В салоне стало холодать, Павлов включил обогрев. Василиса сзади демонстративно запыхтела, вывалив язык.
– Не прикидывайся, – лениво бросила я, – ты на Танире на самом солнцепеке валялась кверху пузом и не потела. А тут тебе жарко, видите ли.
Челнок приблизился к перевалу, несколько секунд – и мы оказались по ту сторону первого хребта.
– Ма-ать вашу… – Павлов протяжно засвистел и посадил челнок.
Я едва дождалась, пока поднимется купол. Выскочила наружу.
Под ногами расстилалась огромная круглая долина. Плоское дно с озером посередине. Стены, из которых словно вынимали шарики специальной ложкой, как вынимают из комка мороженого. Яркая зелень, перистые верхушки папоротников. Крики каких-то животных. Заходящее солнце.
Я уже видела эту картину. Таинственный храм Великой Мэри на Саттанге. Он стоял там, где в этой долине было озеро. Фотографии из дневника Фирса Ситона. Невероятное, фантастическое место. Я даже думала, это нарисовано.
Это космодром. Никаких сомнений. Тогда там, где мы сели, – карантинная площадка… Круглые выемки в крутых, но не отвесных стенах. Это ведь ангары. Ангары для таких же «тарелок», на какой улетела в неизвестность Сара Сэйер.
Сзади зашипело, дыхнуло горячим воздухом. Я оглянулась: ну конечно, Август Маккинби прилетел. Не мог он допустить, чтоб такое открытие без него произошло.
– Я так и думал, – сказал он, подходя и глядя на долину. – Просто не бывает таких случайностей.
Василиса вылезла вперед, застыла, нюхая воздух. И вдруг сорвалась с места, со всех лап кинулась вниз, то перелетая через валуны, то съезжая с осыпи на заду.
Мы кричали ей. Свистели. Орали русским матом.
Василиса исчезла в подступавшем лесу. Небо стремительно темнело, окрашиваясь в свойственный для Ядра синий цвет.
– Делла, сорок минут до отключения. Возвращайтесь с Павловым на корабль. Я найду собаку и переночую здесь, – распорядился Август.
Я не двинулась с места.
– Стоп. Никто никуда не поедет, – сказал Павлов. – Это самая большая дурость, какую можно придумать. Либо мы за десять минут поймаем собаку и вернемся, либо мы оставим ее здесь и вернемся, либо мы все ночуем здесь.
– Уж тебе-то с твоими коленями точно лучше вернуться, – сказал Август и пошел к своему челноку.
– Думаю-то я не коленями, – ответил Павлов. – Делла, пошли. С воздуха искать проще.
В два челнока, с включенными прожекторами, мы прочесывали джунгли, которые по мере понижения местности сгущались все сильнее, пока не стали непролазными. Некоторое время я различала путь, которым прошла Василиса – по сломанным мшинкам, источавшим душный аромат. Но потом мы уперлись в глухую стену папоротников, мхов, плаунов и лиан.
– Здесь не пройдет даже киборг, – донесся из динамика голос Августа.
– Ты хотел сказать, здесь даже лапа киборга не ступала? – поправил Павлов. – Правильно думаешь, она взяла левее.
В тяжелых сумерках я увидела Василису – далеко-далеко скакал по незаросшему склону рыжий стремительный мячик. Собака огибала долину по краю леса, торопясь так, словно опаздывала.
– Вон она, – сказал Август в тот же момент, когда Василиса с разгону нырнула в очередную круглую выемку.
Мы, не сговариваясь, полетели туда.
– Так, десять минут, – сказал Павлов. – Ищем ровную лужайку, чтоб поблизости был упавший, но не гнилой папоротник или плаун.
– Зачем он нам? – удивился Август.
– Костер развести, дурень.
– Мы и без огня не замерзнем. Температура ниже плюс восемнадцати не опустится.
– Ты видал, какие здесь комары?! У них хоботы как желудочные зонды! – возмутился Павлов. – Я не собираюсь спать в кресле. И не хочу, чтобы меня сожрали здешние многоногие.
Август помолчал.
– Вон, – сказал он, – сто метров по курсу. И по-моему, это не лужайка, а нормальная дорога. Нам сойдет. А комара я два часа назад на себе прихлопнул. Обычный земной комар. Наверное, их сюда со слонами вместе завезли.
Мы успели сесть за минуту до того, как послышался тонкий, не злой, но какой-то очень тревожный звук. Мы застыли. И тут же раздался стук, усиленный эхом.
Тишина.
– Разводим костер, – велел Павлов. – Где тут ты видел дерево?
У Августа в руке появился яркий луч.
– Иди ты, догадался взять фонарик? А я, старый осел, забыл. Береги его.
– Я еще и аккумуляторы к нему взял. На двадцать четыре часа хватит. К тому же здесь не очень темно, я силуэты различаю.
Нам пришлось повозиться, чтобы сложить костер. Найденное Августом деревце было не меньше полуметра в диаметре и высотой метров сорок. Павлов забыл фонарик, но зато прихватил лазерный резак. Маломощный, но с некоторыми усилиями им удалось отрезать «чурбачок» достаточной длины. Еще немного потрудившись, мужчины наконец развели огонь.
Я к тому времени уже совершенно адаптировалась и к температуре, и к освещенности. Тишина первотворения сменилась какофонией ночного экваториального леса. В папоротниках звучно трубили, пищали, топали, ломали мелкие растения и хрустели ужином, который еще дрыгал лапками. Я постояла, послушала, вытащила сухпай и воду из нашего челнока, принесла к костру. Августа не было, он пошел рубить ветки и листья, чтобы сидеть не на голой земле. Вскоре приволок такую охапку, что ее хватило бы на десятерых.
