Дорога выделывала замысловатые кружева на широком поле. Тут пахло свежескошенной травой и пылью. Я тащился под жарким солнцем, обливаясь потом, и думал об Олеге Богданове.
Собственно, в тот момент меня занимали только два вопроса: действительно ли этот пастух — тот, кто мне нужен, и как узнать, обладает ли он паранормальными способностями? Потом всплыл и третий вопрос: раз этот парень — немой, то как мы с ним будем общаться — письменно, что ли? Хорошо, если у него есть чем писать и на чем писать, потому что у меня в карманах не завалялось ни клочка бумаги, если не считать удостоверения профилакта.
Может быть, лучше отложить этот разговор на потом, а пока попросить Тютёва установить за Богдановым тайное наблюдение?..
Тут до меня донеслось мычание, и я увидел, что поворачивать уже поздно.
Справа от дороги начинался небольшой перелесок, и на его опушке паслись коровы. Стадо было небольшим — десятка полтора голов, не больше. Пастух сидел в тени высокой березы и внимательно смотрел на меня.
Он был худым и сильно загоревшим. Однако одет был не так, как я представлял себе деревенских пастухов. На нем было не одеяние, состоящее из предметов воинского обмундирования, а чистая белая рубашка и вполне приличные брюки (по-моему, даже с наглаженными стрелками). На ногах — не болотные или кирзовые сапоги, а крутейшие кроссовки «Рибок», правда, успевшие почернеть от дорожной пыли.
Словом — обычный городской парень.
Только подойдя ближе, я осознал наличие двух несоответствий.
Во-первых, у Олега (в том, что это был он, я уже не сомневался) не было с собой кнута, этого непременного пастушеского атрибута, и я спросил себя, как он управляет стадом, если не в состоянии прикрикнуть на какую-нибудь капризную буренку.
А во-вторых — глаза Богданова. Я не мог определить точно, что мне в них показалось странным, но у обычных людей таких глаз не бывает. Они были словно взяты с портрета работы девятнадцатого века, когда живописцы старались добиться эффекта «живого персонажа». Взгляд их был одновременно и пронзительным, и в то же время заторможенным, а поэтому пугающим.
И еще одна деталь: опершись спиной на ствол дерева, мальчишка сидел и читал какую-то толстую книгу. Обложки и корешка ее не было видно, но по пожелтевшим страницам и ветхому переплету можно было сделать вывод, что книга — очень древняя и явно не художественная, потому что текст в ней шел сплошняком, длинными абзацами, без вкраплений прямой речи героев.
— Здравствуй, Олег, — сказал я, подойдя к парню вплотную. — Я хотел бы с тобой поговорить. Не возражаешь?
Он взглянул на меня, не мигая и не шевелясь. Во взгляде его почему-то не было ни удивления, ни интереса ко мне.
— Извини, — продолжал я, — я знаю, что ты... что ты не можешь говорить, но если тебе не на чем писать, можешь отвечать мне с помощью жестов — я постараюсь понять...
Олег долго и безучастно разглядывал меня, а потом неожиданно открыл рот, и я оторопело услышал, как он произносит, тщательно выговаривая слова, словно взвешивая их на незримых весах:
— А кто ты?
Вот тебе и немой! Если верна моя версия насчет того, что ржевский волшебник прибегал к открыткам, чтобы выразить свои пожелания, потому что не мог изъясняться иным способом, то этот притворщик может не иметь никакого отношения к моей миссии.
— У-у, — вслух протянул я, — кажется, я ошибся. Ты действительно Олег Богданов?
— Я первым спросил, — немного по-детски возразил пастух. — И я хочу, чтобы ты назвал себя и сказал, зачем я тебе нужен.
И вот тут произошла первая странность.
Дело было даже не в том, что он обращался ко мне, как к равному, хотя мог бы быть вежливее с незнакомцем, который старше его лет на десять.
Я вовсе не собирался открывать все карты этому любознательному пастушку. Пока я шествовал по полям да лугам, у меня созрела вполне приличная легенда насчет того, что я — новый следователь прокуратуры, который расследует убийство сестры Олега, и потому имею право задавать любые вопросы, в том числе и такие, которые показались бы не относящимися к этому делу.
Однако не успел я и глазом моргнуть, как губы мои зашевелились сами собой и принялись выдавать все подробности моей секретной миссии. Я попытался вернуть себе власть над «врагом своим», но мышцы лица словно свело судорогой, и язык продолжал выбалтывать сокровенные тайны Профилактики, и все это смахивало на гипноз без предварительного усыпления.
С внутренним ужасом я слышал, как рассказываю этому коровьему вожаку и про наши поиски Всемогущего, и про анонимные письма, и про мои подозрения на его счет.
Теперь-то я понял, почему парню был не нужен кнут, чтобы управлять стадом. Да у него коровы, наверное, ходили по струнке, как роботы! И не только коровы...
И мне стало страшно. Теперь я уже не сомневался, что этот любитель старинных книжек действительно — Всемогущий. И достаточно ему произнести одно-единственное слово, как невидимая сила сотрет меня в порошок, не оставив и следа. Или я напрочь забуду, зачем приезжал в Ржев. Я был в полной власти пастуха, и не допрашивать его уже было надо — разве марионетка вправе допрашивать своего хозяина? — а лишь просить его открыть мне правду.
Вопрос лишь в том, захочет ли он быть со мной откровенным.
Когда я закончил, то почувствовал, как меня сразу отпустило. И, спеша воспользоваться этим, спросил:
— Ты ведь обладаешь этими способностями, верно?
Олег усмехнулся, но с каким-то оттенком горечи.
Потом сказал:
— Присядь, а то солнце бьет мне в лицо, когда я смотрю на тебя.
Я опустился на траву у его ног — на этот раз сам, без его воздействия. Значит, мелькнуло у меня в голове, не все волеизъявления юного мага выполняются автоматически. Должно быть какое-то условие для этого, но какое?..
Олег закрыл книгу, однако оставил ее у себя на коленях, и теперь я видел, что это был за фолиант. Евангелие — вот что это было такое. Причем бог весть какого издания. Эпохи великого раскола, не иначе...
О нет, подумал я. Верующего в Бога волшебника нам только не хватало!..
— Что ж, — сказал Богданов, по-прежнему четко произнося слова. — Давай поговорим, Альмакор Павлович. Раз уж ты проделал такой путь, не стоит отпускать тебя неудовлетворенным. Все равно скоро мир станет другим. Знаешь, я не хочу от людей ни славы, ни поклонения. Именно поэтому я до сих пор действовал тайно. Но когда случится то, что я задумал, весь мир узнает обо мне, и тогда каждый сможет обратиться ко мне...
Ого, да этот пастушок отсутствием скромности явно не страдает!
— Тебя наверняка волнует, — продолжал Богданов, — как я стал таким. Если честно, иногда мне хочется вернуться в прошлое и никогда не знать, на что я способен. Но мне этого не дано...
