Ломовик распаляясь набирает воздуху, и дальше уже почти орет:
– И он еще хочет, чтобы я выполнял его дурацкие указы, когда вокруг на пять селений три стражника! Во! – следует неприличный жест. – Подавися! Так-то. Вы, мальчики сейчас и дорогу узнаете, и у костра посидите, и дальше со мной поедете. Только вот что, ваши панцири придется припрятать. Здесь хоть и мало кто знает, как уртазы выглядят, но расспросы с разговорами будут. А пусть обожрутся своими разговорами. А, кстати, вы-то голодные?
Студент впервые за беседу подает голос:
– Вообще-то нет, но за компанию не против.
– У, хитрец! А я уж тебя за немого считать начал, – сообщает ломовик, и приступает к делу.
Ужин удается на славу. В три приема разогретая смешанка из грибов с капустой, да на пару с нашими консервами, да с довольно крепким зельем, которое оказывается булькало в чайнике и согревают, и настроение поднимают. Даже хозяин наш подобрел, хотя и не перестал ежеминутно поминать «сволочную» погоду, и не менее «сволочного» короля. Наконец, уставши, он разматывает еще два полотнища, из ткани наподобие провощенной кисеи, и подвешивает так, что при любом повороте ветра и дождь не попадет, и дым от костра уходит. Собака выпихнута «на улицу», а в нашем воздушном замке объявляется отбой. За ночь костер несколько раз гаснет, и приходится вставать – ни я, ни Студент обогрев не включали. Встанешь, передвинешь угли, подкинешь свежих обрубков, а на теплину ломовик переползает, на правах хозяина. Утром ничего нового. Дождь не то чтобы прекратился, но явственно выдохся. Ломовик – он, кстати, попросил: «Зовите меня по простому, Кривозубом, а имя ни к чему, пусть его этот, тьфу, в короне, запоминает», – итак, он безжалостно рушит наше убежище, сворачивает полотнища, а потом с помощью Студента начинает волнообразно изгибать получившиеся колбаски. Из торцевых срезов льются небольшие водопадики – хитро! Затем то же самое делаем уже втроем с навесом над упряжкой. Кривозуб доволен:
– Один я бы так не сумел. Да и не хотел я ночевать в дороге, да из-за проклятого дождя не успел в Бальдеронгиху. Поселок это, Бальдеронгиха. Там, вишь-ли, в свое время гном Бальдеронг жил, ну и осталось.
Студент уже лезет разоблачаться, и я следом. В фургоне полутьма, равными рядами уложены мешки семенной ржи или там пшеницы из Хафлингшира. Студент без доспехов оказывается неожиданно худым, и вообще смешно его видеть в одном белье. Мне тоже очень непривычно, но что поделаешь. Вопрос – как быть с оборудованием? Не хочется бросать все эти хитроумные устройства, в которые угроблена уйма труда и мысли, и без которых вдвое возрастает количество ситуаций, опасных для нас. Но выбора особого нет, и поэтому оставляем лишь оружие и всякую карманную мелочь. Одежды, которую предлагает Кривозуб, хватило бы на одного приличного господина и на одного оборванца. Обоих мы делим пополам, и получается, что я красив и импозантен снизу до половины, а мой спутник наоборот. Свои же доспехи сворачиваем и прячем на днище фургона, а по крыше продолжает с монотонным упрямством долбить дождь, словно желая ее во что бы то ни стало продырявить. Затем лезем к Кривозубу, готовить легенду.
– Ну ладно, стало быть, так. Ты, – на меня палец, – будешь доверенным хозяина груза. Обычно мы сами хозяев представляем, а бывает и ездят специально – разнюхать как и что. А ты, значит, за моего пособника сойдешь, только отдай ему свой кафтан, и забери лохмотья. С лошадьми управишься?
Студент:
– Не шибко, но смогу.
– Значит, усе. Садись за вожжи, вникай, а ты, купец, хе-хе, полезай за мною.
И после этого битых полтора часа Кривозуб натаскивает меня не хуже инструктора разведшколы – кто хозяин, да где я жил, да родню запомнить заставил, и как товар идет. Пожалуй, я так могу и впрямь осесть и безбедно торговать, барыши загребая. Кстати о барышах. Я сую Кривозубу десяток золотых южной чеканки, и он берет, но добавки не просит, а даже предупреждает:
– Ты смотри, деньги вам еще пригодятся, дорога длинная.
К середине дня открывается пресловутая Бальдеронгиха – довольно крупное селение, торчит на всхолмье, окруженном невысокой, но крепкой на вид оградой. Посреди холма сторожевая вышка. Есть несколько каменных зданий, а остальные – дерево. Ого, это целый город! У входных ворот нас даже останавливает кто-то вроде таможенника – осматривает груз, выясняет цели и получив мзду, пропускает нас за стену. Я пока со своей ролью справляюсь, а Студент вообще никого не интересует. В самом селении Кривозуб уверенно берет курс на трактир, до которого оказывается совсем недалеко.
– Тут до завтрашнего утра задержимся. Мне неохота второй раз на дороге ночевать, да и сам понимаешь – можно теперь из расходу вылезти.
Намек ясен, но не радует. Кто его знает, каков Кривозуб в веселом настроении. Да и нам не улыбается торчать в постоянном контакте с неизвестно кем. Но куда денешься? И приходится раскланиваться с хозяином, объявлять ему имя и приказывать слуге – Студенту то есть, чтобы комнату осмотрел и потом шел в залу к нам. Студент ничего, не тушуется, он ведь на бербазе уже работал с населением. В зале шумновато и многолюдно. В основном публика простецкая – торговый люд, за непогодой застрявших здесь.
– Да, – говорю хозяину, – тесновато тут у вас?
– Да, да, но что поделать – хоть и не очень важный, но перекресток ведь. Тут и на загорный тракт дорога ведет, и на Железный путь. А тут еще непогодь эта… Но ничего, мальчики справляются!
И уплывает хозяин в сторону кухни. «Из расходу» Кривозуб вылезает основательно. Наверное, все, на что способны здешние повара, стоит на нашем столе и рядом на полу. Студент уже тут, и мы с ним на пору в некотором страхе наблюдаем, как наш проводник гулко поглощает пиво вперемешку с малиновой брагой. Уважительные взгляды с других столов удовольствия мне тоже не доставляют, а вот Кривозуб весь аж наслаждается. Так проходит часа два, сначала просто в жратве, а затем, когда вокруг нас образуется тесный кружок вольных слушателей, в громкогласных сплетнях Кривозуба о «жизни в западных землях». Хозяин трактира усердно мечется от стола к столу, и пара мальчиков тоже, хотя мальчиками они пожалуй перестали быть лет так пять назад. Они наперебой уговаривают проезжих постояльцев не торопиться – пока дорога подсохнет. Выгоду этой заботливости видно невооруженным глазом, но на уговоры все кивают и соглашаются.
Наконец уже ближе к вечеру Кривозуб выдыхается, и центр шума переходит к соседям через стол – то ли день рождения там, то ли еще что, разобрать трудно. Честно говоря, мне уже и уходить не хочется – живот полный, тепло, весело и главное – никто не пялится. А на гулянье уже и песню затянули – местный оркестрик в две свирели и один гуслеподобный ящик ведет мелодию, а сборище орет слова и грохочет ладонями по столу для ритма. Веселая песня про то, как разбойник ограбил проезжего волшебника, а тот в наказание превратил его в комара, а разбойник не унывает и мечтает чародея в нос укусить. Заканчивается она бурным финалом, кто-то поджигает шутовское кадило, и из него валит серая струя с запахом какой-то травы. Это еще ничего, я помню, как-то на Южном форпосте был я на свадьбе, так там какой-то весельчак из такой же штучки обкурил все сборище тухлой рыбой – кому смех, а кому и не очень. А сейчас даже приятно. Кадило хорошее, и дым стоит буквально коромыслом – он то серый, то красный, то желтый. Через полминуты он должен опасть, ага, вот, светлеет – и галдеж тихнет как по команде. На одном столе стоит хозяин, и в руках у него натянутый двухзарядный арбалет, а у дверей оба «мальчика» с такими же штуками. А вдоль стен растекаются неслышными легкими силуэтами эльфы-лучники. Хозяин жестко, безо всякого елея в голосе объявляет:
