Аэры неслись в сумерках над штормовым морем городских огней внизу, где все мелькало, мигало, сверкало, светилось и куда-то неслось. Стрелять по-прежнему было нельзя – во всяком случае, Галу. Но не Юозову. И тот не замедлил воспользоваться этой возможностью.
Стеклопластик перед Галом расплавился и брызнул в разные стороны, разнесенный очередью из лучевика. В лицо тут же ударила стена воздуха. Гал почувствовал, что аэр перестает слушаться управления. Неимоверным усилием он выровнял машину и последним всплеском чихавшего движка сумел догнать аэр, захваченный Юозовым.
Оставалось только поставить управление на автоматику – чтобы аэр не рухнул хотя бы на центр города, – откинуть разбитый колпак и прыгнуть. Что Гал и сделал. Чудом ему удалось зацепиться за шасси преследуемого аэра и повиснуть, беспомощно раскачиваясь, под брюхом машины. Воздушный поток стремился сорвать его с шасси. О пользовании Уподобителем не могло быть и речи: одной рукой не удержаться…
И все-таки Гал попытался это сделать. С третьего раза ему удалось, схватившись за перекладину шасси, удержать в той же руке Уподобитель. Он вспоминал блок-схему аэра. Вроде бы основной пучок силовых кабелей должен проходить вон в той части фюзеляжа… Он развернул раструб Уподобителя к хвостовой части аэра и полоснул по ней тонкой черной струйкой. От фюзеляжа отлетел кусок обшивки, из перебитых проводов полетел пучок разноцветных искр, и в ту же секунду аэр стал рушиться, падая вниз подбитой птицей.
Море огней внизу встало на дыбы и перекосилось. Поток воздуха ударил в лицо, и Гал удерживался с трудом, болтаясь в воздухе, как тряпичная кукла.
В последний момент пилот сумел выровнять аэр, сбросить скорость, и аппарат, заваливаясь косо вбок, плюхнулся на какую-то широкую поверхность – перед самым приземлением Светов успел разжать руки и откатиться в сторону. Уподобитель выпал у него из рук еще раньше, но сейчас по команде Гала он вернулся к нему.
Только теперь Гал заметил, что они находятся на крыше высотного здания: поверхность, куда опустился аэр, резко обрывалась, открывая взору пропасть, на дне которой тек поток стремительных росчерков турбокаров.
Дверца аэра распахнулась, из кабины, в которой, навалившись лицом на штурвал, лежал пилот, выскочил бывший десантник Юозов и устремился к краю крыши. Еще секунда, и он спрыгнет вниз, а там – ищи его среди потока машин и прохожих…
– Стой, Цал! – крикнул Гал. – Не дергайся, ты у меня на мушке!
Зачем он окликнул объекта преследования, он и сам не знал. Во всяком случае – в тот момент. Потом-то до него дошло – зачем, просто мозг работал в интуитивном режиме, просчитывая возможные варианты и выбирая из них те, которое диктовало ему сердце…
Юозов остановился как вкопанный. До края крыши ему оставалось сделать всего каких-нибудь три шага. Он повернулся лицом к Светову. По лицу его перекатывались цветные всплески рекламы с соседнего небоскреба, и казалось поэтому, что оно искажено причудливой гримасой. Возможно, так оно и было на самом деле.
– Ну что ты от меня хочешь? – спросил надрывно он. – Что вам всем от меня надо? Почему вы не хотите оставить меня в покое?.. Может быть, ты хочешь, чтобы я покаялся в том, что произошло в баре? Только зачем оно тебе, мое покаяние?
– Мне хочется услышать от тебя одну вещь, Цал, – сказал Гал, выпрямившись, но не отводя от Юозова ствол Уподобителя. – Почему вы так цепляетесь за свою вечность? Какого черта, а? Ну почему, почему вам не хочется прожить нормальную человеческую жизнь… посадить хоть одно дерево… построить себе дом… родить и вырастить ребенка… а когда придет ваш черед покинуть этот мир – с чувством исполненного долга сказать самому себе: «Я прожил так, как подобает человеку»?.. Подумай сам, ведь бессмертие не принесет такого морального удовлетворения, как честно прожитая жизнь!..
Юозов сделал непристойный жест в сторону Гала.
– Да пошел ты на… со своей нормальной жизнью! – выкрикнул он. – Это блядское прозябание в нищете и скуке ты называешь нормальной человеческой жизнью?! Каждое утро просыпаться с заботой о том, где бы урвать кусок пожирнее да побольше, тащиться на опостылевшую работу, делать вид, что любишь ненавистную тебе жену, и воспитывать ремнем свой выводок – это, по-твоему, нормальная жизнь? Семьдесят лет жить в страхе и ожидании того момента, когда на тебя наденут лучший костюм и ласково уложат в гроб – в этом ты видишь счастье человека?.. Да ты, оказывается, такой же придурок, как и все остальные!
– Ну что ж, – сказал, вздохнув с притворным разочарованием, Гал. – Я окончательно убедился в том, как лучше всего наказать тебя…
Светов вскинул Уподобитель, но Юозов опять опередил его. Он прыгнул спиной назад с крыши. В распоряжении Гала было не больше одной десятой доли секунды, чтобы принять решение. Впрочем, он принял его еще тогда, когда окликнул своего противника.
Едва заметный при свете реклам луч Уподобителя уперся в грудь Юозова, обращая его в смертного, а потом раскоряченный в прыжке силуэт бывшего десантника исчез за кромкой крыши.
Гал успел не торопясь подойти к перилам ограждения – и только тогда тело Юозова, превратившееся в черную точку, достигло дна уличного ущелья. В потоке турбокаров возник сбой, раздались судорожные автомобильные сигналы, видно было, что на трассе образовалась небольшая пробка. Через минуту откуда-то с неба, издавая надсадный вой сирены, к месту затора ринулся полицейский аэр, и тогда Гал вызвал на связь Вицентия Морделла.
– Вицентий Маркович, это я, – сказал он в микрофон браслета. – Можете вычеркнуть Юозова из вашего списка.
– Вы все-таки догнали его? – спросил профессор. – Поздравляю! А мне тут, знаете ли, Рапопорт сообщил, что операция провалилась… Объекту, мол, удалось уйти.
– В общем-то, он прав, – сказал мрачно Гал. – Юозову действительно удалось уйти. Только на тот свет… Понимаете, когда я выстрелил, он был на краю крыши – ну и не сумел удержаться… Чувства равновесия у него не было, оказывается…
Морделл кашлянул.
– Послушайте, Гал, – сказал он после паузы, – а вы уверены, что… что вы не нарочно… надеюсь, вы понимаете меня?..
– Да бросьте вы свои интеллигентские штучки, доктор, – грубо оборвал его Светов. – Да, сознаюсь, я хотел этого…
– Но почему, вы можете мне сказать?! – в отчаянии вскричал профессор.
– У нас с покойным были слишком разные взгляды на жизнь, – ответил Гал.
Говоря так, он с некоторым наслаждением наблюдал, как вытягивается и бледнеет лицо его собеседника.
– Собственно, – продолжал Гал, – вашего согласия мне теперь и не требуется. Во-первых, вы давно уже не живете вместе, а во-вторых, бессмертие есть болезнь, а болезнь лечат, не спрашивая согласия больного… Дабы общество не оказалось в опасности… Значит, говорите, пансионат в Стокгольме?
