Наметанным глазом оценив собранный аншлаг, магистр подорвал финальную петарду, оставившую на лакированном паркете черный след, и жестом фокусника извлек из сооружения, напоминавшего одновременно рождественскую елку и вешалку, с мутной жижицей пробирку, тотчас заткнутую пробкой.
– Привидение поймано! – возвестил Мессинг. – И силой передовой науки заключено сюда!…
Магистр водрузил пробирку на специальный постамент и рухнул без сил.
Публика безмолвствовала, пребывая в некоторой оторопи.
– Браво! – зааплодировал Ливнев, оборвав затянувшуюся паузу. – Вы гений!…
Мессинг, не поднимаясь с пола, раскланялся. Вперед выступил дворецкий, опасливо покосился на расставленный реквизит и приговорил:
– Убытки придется возместить!
– Извольте вычесть из наградных денег, – отмахнулся магистр
– Гм, – растерялся дворецкий. – Знаете ли!… Все это еще необходимо проверить…
– Как угодно, проверяйте! – Мессинг изобразил оскорбление в лучших чувствах. – Но ничто теперь не помешает мне принять ванну и поужинать…
– Нет, каков прохвост! – рассмеялся Ливнев, когда публика стала расходиться. – В нем определенно умер театральный постановщик!
– Вы находите? – скривился Вортош. – По-моему он преуспевает… На нас и так смотрят косо, а после подобных фестивалей, боюсь, выставят взашей…
Господа проболтались по дворцу до глубокой ночи и единодушно сошлись на мысли, что им до смерти успела осточертеть и фламанская живопись, и роскошная золоченая мебель. Чтобы не таскаться понапрасну всем скопом, решили установить поочередное дежурство. Йохан с Вортошем отправились отдыхать, а Ливнев с Ревиным сдвинули поудобнее кресла и приготовились коротать ночь в одной из зал, освещаемой лишь приглушенным фитилем керосинового фонаря. Медленно тянулись часы ожидания, отбиваемые четвертями большим напольным хронометром. Иногда из-за туч проглядывала луна, вытягивая из темных углов длинные тени. Некоторое время холодный молочный свет заливал помещение и истаивал, словно просачиваясь сквозь невидимые щели в полу.
Ливнев закивал носом, проваливаясь в дрему. Очнулся он оттого, что кто-то тихонько потряс за рукав. Извечно невозмутимый Ревин выглядел несколько обескураженным, приложив палец к губам, указал подбородком куда-то в сторону. Матвей Нилыч протер слезящиеся со сна глаза и… ощутил, как на затылке поднимаются дыбом волосы. Со стороны полутемной балюстрады по дорожке лунного света медленно плыло полупрозрачное облако. Облако меняло очертания, клубилось, как дым, и весьма напоминало очертаниями силуэт женщины, одетой по моде восемнадцатого века. Явственно просматривались пышные юбки, тугой корсет, парик. Ливнев мог поклясться, что разглядел даже мушку над губой. Призрачная фигура словно сошла из-под пера живописца того времени, однако меньше всего напоминала статичное изображение, напротив, женщина помахивала веером, а грудь ее вздымалась в такт шагам. Поравнявшись со столиком, дама одарила господ взглядом определенно осмысленным и живым, и слегка склонила голову. Господа, не сговариваясь, поклонились в ответ. Фигура прошествовала мимо и растворилась во тьме, исчезнув вместе со светом закрытой облаками луны.
– Вы видели? – Ливнев сглотнул.
– Вполне милая особа, – казалось, Ревин не терял самообладания ни на секунду.
Ливнев, напротив, выглядел крайне взволнованным. Распалив фонарь на максимальную яркость, обежал залу, высвечивая темные закутки.
– Что? Что это было? Опять ваши штучки?
– Матвей Нилыч, успокойтесь! Я не имею к происходящему никакого отношения, – заверил Ревин.
– Вот уж, утешили!… – всплеснул руками Ливнев. – Черт знает что!… Ну, какие-то предположения у вас есть?
– Да ни малейших, – Ревин пожал плечами. – Мне проще поверить, что перед нами действительно сущность убиенной фрейлины. Уж очень внешне похожа… А вообще, это вы у нас крупный специалист по привидениям…
Господа не сомкнули глаз до самого рассвета, тревожно вглядывались в сумрак, прислушивались к шорохам и скрипам, но более ничего необычного не произошло.
– Нет, сегодняшнюю ночь я, конечно, не забуду, – заметил Ливнев. – Но получается, что мы съездили вхолостую. Действительно, вынужден признать, имеет место наличествующий фантом женского пола… Это все объясняет…
– Я бы с выводами не спешил, – Ревин задумчиво покусал губу. – Мы с вами воочию лицезрели призрака, но рассудком, прошу заметить, не повредились. Это раз. К тому же, Белую женщину время от времени встречают, если не ошибаюсь, уже полтора века, но это обстоятельство не заставляло королей покидать резиденцию. А еще… – Ревин замялся.
– Ну, договаривайте же, – потребовал Ливнев.
– Довод крайне косвенный… Но я бы на месте нашего незваного гостя поступал бы также…
– То есть? – не понял Ливнев.
– Стремился бы навязать волю влиятельным особам и разного рода сильным мира сего. Германия – могучая держава. При известном старании может натворить дел на мировой арене. Людям, знаете, много не надо… Истребят себя сами… Помните Видимо? В глобальном масштабе – тьфу, сошка, ничтожная фигура. А сколько мог дел натворить. А тут монаршая особа…
– Вы полагаете…
– Если чужак явился во дворец, то именно за этим, – уверил Ревин. – Не попугать же горничных, в конце концов…
Этой ночью призрака придворной дамы видели не только Ревин с Ливневым. Среди немногих счастливцев оказалась и супруга главного дворцового распорядителя, напугавшаяся до икоты. За поимку привидения сразу же посулили сумму втрое. Впрочем, сия благая весть касалась уже не всех, Мессинга прямо по утру выставили за ворота вместе с кучей его псевдонаучного хлама. Напрасно магистр бранился и грозил наслать на монаршую резиденцию страшные напасти. Господ из России, наоборот, попросили задержаться. Может, потому что те не портили мебель, может, в силу того принципа, что утопающий рад схватиться и за соломинку.
Дни проходили за днями, но никаких следов пришельца не объявлялось. Ревин и сам стал сомневаться в своих догадках, коллеги же давно считали, попросту теряют время. Но чутье Ревина не обмануло.
Волею судьбы обнаружить чужака довелось отцу Фрументию, тому самому заезжему из России же попу, про которого все уже было позабыли. В тот злополучный вечер он занимался обычным своим делом – болтался по внутренним покоям дворца безо всякой схемы. Для виду мог покропить святой водицей по углам, помусолить молитвы. Паникадило ему закуривать не разрешалось, больно уж не жаловали бюргеры сладковатый чад. Собственно, означенным и ограничивались все доступные отцу Фрументию экзерсисы: освящаемая по ходу дела вода, распятие и божье слово.
