– А разве у вас есть выбор, доктор? – Печально сказал Немаляев. – Делайте, что говорят.
Врач продолжал капризничать. Немаляев увеличил сумму до тридцати и пригрозил в случае отказа сжечь квартиру – вместе с семьей.
– Если все закончится неудачей… – тоскливо произнес доктор.
– Безусловно. Живым вас отсюда не выпустят. Я могу дать вам гарантии, но чего они будут стоить после моей смерти? Так что мы с вами одинаково заинтересованы.
– Когда последний раз пили? – Буркнул он.
– Пять дней без алкоголя.
– Заранее готовились? Вы, уважаемый, больны. Психически. Хотя, сейчас это модно. Утром завтракали?
– Само собой.
– Много съели-то?
– Так… Вообще, да.
– Прекрасно. Заблюете весь свой евроремонт.
– Это вас забавляет, доктор?
– Утверждает в мысли, что все люди равны. Поверьте, блевать икрой и перловой кашей – практически одно и то же. Сколько вы весите?
– Восемьдесят два.
– Возраст?
– Шестьдесят один.
Немаляев ответил еще на дюжину вопросов, часть из которых, как ему показалось, не имела к делу никакого отношения. Врач тем временем открыл чемодан и выложил часть своего хозяйства на стол. Шприцы и ампулы рядом с пачками долларов выглядели, как стандартная обложка детектива.
– Тридцать минут, – предупредил врач.
– Мало. За полчаса не успею.
Доктор посмотрел на него, как на летающую лошадь.
– Сорок, это максимум. Или нас обоих вынесут отсюда вперед ногами. Так, ложитесь на диван. Он у вас под пленочкой? Это хорошо.
– Почему?
– Отмывать легче. Работайте кулаком. Энергичней. Хорошие вены…
– Мне все это говорят. С детства.
– Просто вас хвалить больше не за что. – Доктор ввел толстую иглу и развязал резиновый жгут. – Не передумали?
– Нет…
Свет мгновенно погас. Немаляев увидел звезды – такими, какими их не видел никто. Крупные и близкие, словно яблоки на дереве, они не слепили, наоборот – дышали ледяным холодом, заставляя его сжиматься в комок и, главное, чувствовать себя комком. Точкой.
– Борис… Борис! Черных! Ты мне нужен!..
Немаляев не знал, действительно ли он кричит, или ему только кажется. Впрочем, это было не важно. Проваливаясь дальше, глубже, в самый холод, он преодолел ту черту, до которой еще хотелось вернуться, и теперь ни о чем не жалел…
Прежде, чем открыть глаза, он заслонил их ладонью – солнце стояло в самом зените. По небу неслись маленькие затейливые облака, но ветра совсем не чувствовалось. Под спиной, угодливо проминаясь, лежал шелковый песок. Впереди ласково бултыхалось бесконечное ярко-синее море.
Нет, это должен быть океан.
Он положил на лицо футболку и заставил себя задуматься. Против пляжа Немаляев не возражал, но все не мог сообразить, как здесь оказался. Он ожидал чего-то другого.
В сознании постепенно стала собираться мозаика, некое подобие объяснения, но пока это было слишком обрывочно и недостоверно.
Пляж – его собственность… Вон от тех пальм и до той скалы – все принадлежит ему. Бунгало из тонких узловатых стволов, крытое почерневшими листьями – явная стилизация, но в пейзаж вписывается идеально. Внутри – огромный холодильник с пивом, с местным отвратительным пивом…
Из леса выходит тропинка. Если по ней подняться на холм… правильно, его особняк. Два этажа, восемь комнат. Не дворец, но жить можно. Да, там он и живет. Не один. Племянница. Единственная, кого он успел вытащить из России. Людмила. Любимая дочь нелюбимой сестры. В истребителе оставалось только одно место, и ему пришлось выбирать.
Вон она, красавица. Желтая шапочка в лазурной воде. Дальтоникам этого не оценить. С брызгами поднимает руку и машет.
Немаляев махнул в ответ и глотнул из теплой бутылки. Какая красавица!
Он перекатился на живот и попытался вспомнить что-то еще.
Стена.
В доме на холме – Габриэль: шофер, повар и переводчик в одном лице. Вот, на полотенце, радиотелефон. Можно его вызвать. Нет, не то. Несущественно. Близко, совсем близко вертелось что-то важное. Именно это он из себя и вытягивал, но оно постоянно ускользало, пряталось в пустоте пропавших фрагментов. Он даже не мог сказать, как давно здесь находится. Особняк, бунгало, пляж. Спешный вылет с резервной полосы под Ростовом. Все – мелочи…
– Буэнос диас, сеньор Немаляев.
Он поднял голову, но увидел лишь матерчатые тапочки.
– Э…
– Не беспокойтесь, я говорю по-русски. Здравствуйте, Александр Александрович.
Немаляев перевернулся и сел. Перед ним стоял крепкий, но не накачанный мужчина в полосатых шортах. Под мышкой он держал доску для серфинга, в другой руке – бутылку пива, такого же, как у Немаляева. Здесь все пили одно и то же. Своеобразное проявление демократии.
– Хотел покататься, да погода подвела, – сказал незнакомец. – Штиль. Зачем только пер? – Он качнул доской и, улыбнувшись, опустился рядом.
– Это частные владения, – заявил Немаляев.
– Я знаю, Александр Александрович.
– Никакой я не Александр. И не Александрович, – процедил он, двигая к себе полотенце с телефоном. – Убирайтесь отсюда.
– Ну вот, – расстроился незнакомец. – То ищете встречи, то гоните.
– Я? С вами встречи?..
– Авантюры всякие затеваете. В вашем возрасте это опасно. Надеюсь, хоть под присмотром? Врач там есть?
– Там – это где? – Растерялся он, начиная, наконец, что-то припоминать.
– Там, где вы сейчас находитесь.
– Черных?!
– Зря вы собой рискуете…
Немаляев внимательно посмотрел на Бориса, потом оглянулся на пальмы, на океан, и вдруг осознал. Вот, что его смущало в этих тропиках. То, что их нет. Реальность – душная Москва, кабинет и укол.
– Что это за пляж? – Спросил он.
– Пансионат для военных преступников. Эквадор.
– Почему я здесь?
– О-о! Долгая история, и к делу она не относится. Она не про вас, Александр Александрович.
– Моя другая жизнь?
– Другая. – Черных улыбнулся и приветственно покивал купальщице. – Племянница? Хорошо, что вы ее вывезли. Сестре вашей, как и прочим родственникам, повезло меньше.
– На Родине опять репрессии?
– Вы что же, газет не читаете?
– Э-э…
– А, ясно. Вас, наверно, недостаточно умертвили. Ваше сознание там, где ему положено быть. Ну и ладно. Не нужно вам этих подробностей. Возвращайтесь к себе, Александр Александрович, и впредь со смертью не заигрывайте. Нехорошо это.
– А как же насчет «смерти нет»?
– Вы поняли, о чем я. Давайте-ка прощаться.
– Я хотел поговорить о ваших записях. – Немаляев не заметил, как перешел на «вы», от чего давно уже отвык. – Если принять все ваши постулаты, то теряется смысл.
– Смысл чего? – Лукаво прищурился Черных.
– Жизни.
– А он есть? Можно подумать, до того, как вы открыли тетрадь, он у вас был.
