Поэтому звезда Дженнина Эльвагана поднялась на недосягаемую высоту.
По Хадрамауту поползли разговоры, вкратце сводящиеся к тому, что правлению Дайнити Нерая пора положить конец и возвести на престол молодого и блестящего шаммемма, чтобы он упрочил и умножил могущество и славу страны. И таких разговоров было великое множество.
В конце концов начальник Тайной службы встревожился настолько, что направился с докладом к самому понтифику Дайнити Нераю, чтобы ознакомить его с положением дел в государстве.
Понтифик принял его сразу, как только сановник доложил о своем прибытии, и даже, выслушав, отчаянно старался изобрести средство, чтобы пресечь подобные слухи. Сын Океана и Муж Моря ужасно боялся молодого шаммемма, но показывать этот страх подданным считал ниже своего достоинства да и понимал, что его боязнь обернется против него - вот и весь результат. Никаких толковых распоряжений он не дал, а начальник Тайной службы не предложил ничего конкретного, потому что с упомянутым докладом явился исключительно из соображений собственной безопасности и волновался только за свою шкуру.
Рассудил он довольно здраво: если понтифику донесут о том, что творится в стране, то Нерай не сможет упрекнуть его в том, что он утаил что-то. Ежели все останется на своих местах - ему это только на руку. Втайне практически все придворные Дайнити Нерая уже согласились с его скорой и неизбежной гибелью, а также с воцарением на престоле Хадрамаута основателя новой династии - потомка древнего и славного рода Эльваганов. Без своего верного Вегонабы Лина понтифик был столь беспомощен, а многочисленные придворные так отчаянно интриговали, что было просто опасно оставлять государство в этом состоянии на неопределенный отрезок времени. Даже талисман Джаганнатхи не мог бы добиться лучших результатов. Можно, конечно, объяснить происходившее тогда в Хадрамауте и влиянием темных сил, но не к чему. Дайнити Нерай просто пожинал плоды своего безразличия и лени.
И когда шаммемм наконец явился с докладом о результатах своего славного похода к понтифику, никто не сомневался в том, что неизбежно должно было произойти в дальних покоях дворца Да Зоджи.
Стражники сами отдали себе приказ покинуть свой пост - во избежание недоразумений. Не могли же они стоять у дверей, затыкая себе уши. А так всегда могли отговориться тем, что ничего не слышали. И даже клятву принести.
Сановники, слуги и челядь тоже нашли себе массу дел подальше от покоев понтифика. Кто отправился в винные погреба, кто - на кухню, находившуюся в полуподвальном помещении. Кто вообще с важнейшим поручением вышел в город.
Тих был дворец Да Зоджи и пуст.
Дайнити Нерай почувствовал свое одиночество кожей, и приближающуюся смерть тоже почувствовал. Он лихорадочно шарил в памяти, стараясь вспомнить, что нужно делать в подобных случаях. Но мудрый Вегонаба не предвидел такого ужасного развития событий, а потому никаких наставлений на сей счет не давал. Когда шаги приближающегося шаммемма гулко прозвучали на мраморных ступенях, понтифик внезапно хлопнул себя по лбу, встал со своего любимого кресла и проковылял в соседнюю комнату, где на стене висел фамильный меч Нераев - старый и в потрепанных ножнах, свидетельство былой славы старинного рода. Встав на цыпочки, Нерай, пыхтя и обливаясь потом, вытащил его. Меч был затупившийся и тусклый. Первое время, в дни юности понтифика, его еще чистили и точили, однако с годами стали забывать об этом, и теперь клинок пошел пятнами ржавчины.
Когда, прогрохотав каблуками по мраморным плитам абсолютно пустого дворца, шаммемм Дженнин Эльваган рывком распахнул двери в покои Дайнити Нерая, тот поднялся ему навстречу с клинком в руках.
С первого же взгляда было ясно, что меч понтифика такой же старый и несчастный, как и его владелец. И все же Эльваган сумел оценить этот жест по достоинству. Ведь именно о достоинстве и шла здесь речь.
Носитель талисмана Джаганнатхи сильно изменился - и жестокость, мрачность и ненависть, а также жажда славы и власти стали основными его чертами; но все же...
Все же он отдал салют грузному и нелепому понтифику, прежде чем скрестить с ним свой клинок.
Самаэль двинул свои войска на Бали.
Это было одной из главных новостей последних дней, и даже внезапная смерть понтифика Хадрамаута Дайнити Нерая и воцарение нового владыки - Дженнина Эльвагана прошли почти незамеченными в свете этого события.
Бали сопротивлялось отчаянно. Армии Урукура и Эреду шли на помощь с такой скоростью, какая только была возможна. Однако саракоям нужно было пересечь необозримое пространство пустыни, отделявшее Урукур от Бали и служившее естественной границей, а в Эреду стояло только два полка тхаухудов, и, естественно, выступить по первому зову союзников мог лишь один из них - а этого было крайне мало.
Зу-Л-Карнайн прекрасно понимал, насколько этого мало, но его в железные тиски взяли Джералан и Мерроэ.
Аджа Экапад вернулся в Кайембу абсолютно неожиданно, когда все уже считали его без вести пропавшим. Гуахайока Гейерред успел оплакать старого своего друга - графа Коннлайха - и две сотни отборных рыцарей; король уже назначил пенсии семьям погибших солдат, и жизнь в королевстве постепенно вошла в свою колею. Возвращение мага принесло всем не облегчение, а только горе и боль.
Аджа Экапад ни много ни мало обвинил аиту Зу-Л-Карнайна в том, что его люди напали на отряд рыцарей Мерроэ и безжалостно истребили их всех до единого. Ему же, магу, чудом удалось выжить; долгое время он прятался и залечивал раны, пока не набрался сил настолько, чтобы вернуться в столицу, к своему королю, и поведать ему правду об этом печальном событии. Экапад выступил перед королевским советом с обвинительной речью, и голос его звенел и срывался, когда он описывал последние минуты жизни доблестных воинов.
В королевском совете было много друзей и ровесников Коннлайха, и никто из них не остался равнодушным к рассказу Аджи Экапада. А внешний вид мага заставил их поверить и в перенесенные им страдания: отощавший, весь покрытый свежими струпьями и рубцами, оборванный, с лицом изборожденным морщинами, он казался старше лет на сто. Уже потом, спустя долгое время, члены совета недоумевали, как же получилось, что они оказались настолько легковерными и бездумными; как забыли, что имеют дело с одним из самых могущественных чародеев мира и что ему ничего не стоит околдовать их или принять какой угодно жалкий и измученный облик?
Никто из тридцати вельмож и военачальников, в том числе и гуахайока Гейерред, не знали о существовании талисмана Джаганнатхи и о его невероятных возможностях. Они не подозревали, что Аджа Экапад, столь гневно и пламенно говоривший перед ними, носит на груди украшение, в котором заключены страшные силы, - и этому кусочку золота ничего не стоило подчинить себе разум окружающих. Маг говорил, а все остальные верили, ибо так хотел талисман Джаганнатхи волею своего господина Мелькарта.
