Глава 1
К освещённым окнам ресторана то и дело подкатывали всё новые и новые пролётки, выгружая из свое чрева гостей — новых хозяйчиков жизни: пухлых, одетых в костюмы «по последней парижской моде», почти у каждого под ручку сногсшибательная подружка, строящая из себя эдакую женщину-вамп: короткие стрижки с завитыми локончиками, длиннющее платье в «пол», шляпки с перьями, как у индейцев. На руках тонкие перчатки или муфты, лицо спрятано за вуалью.
Дамы тщательно маскируют то, что по причуде этих лет считают недостатками — тщательно перебинтовывают груди, чтобы выглядеть плоскими как доска. Странно, что кавалерам это нравится.
Почти все курят, изящно отводя полусогнутую нежную ручку с зажатым в ней длинным мундштуком, стряхивая пепел в пепельницу. В разговорах упоминают модные журналы и зарубежные выставки, порой в речи то и дело всплывает фамилия Веры Мухиной — которую я знаю, как создательницу скульптуры «Рабочий и колхозница». Но, оказывается, она ещё и законодательница мод — обсуждают её эстрадное платье-бутон.
Хочешь — не хочешь, за смену наслушаешься всего и поневоле станешь вникать в такие вещи.
Кутят нэпмачи словно последний раз в жизни, выбрасывают за ночь сумасшедшие суммы. Лакают доставленное контрабандой из Одессы якобы французское шампанское, мажут на хлебушек икру, поднабравшись — заказывают ресторанному орекстрику любимые песни, в тёмных уголках вынюхивают дорожки кокаина и требуют, чтобы девчонки-танцовщицы исполнили на «бис» канкан.
Ни дать, ни взять новые русские, словно сошедшие из анекдотов девяностых. Только вместо «шестисотых меринов» собственные конные экипажи, а роль малиновых пиджаков играют смокинги, коверкотовые костюмчики и узенькие, по щиколотку, брючки-оксфорды. Золотых цепей на шее нэпмачи не носят, зато подружки щеголяют жемчужными брошками.
Пару раз чихнули моторы авто. На огонёк пожаловала другая категория посетителей — зарождающаяся партийная номенклатура: преимущественно мужчины средних лет, которые ещё не успели забыть, что такое вонь окопов, штыковая атака, солдатская гимнастёрка, галифе и ботинки с обмотками.
Костюмчики у этих «товарищей» качеством похуже, материалец дрянной, пошив явно не по фигуре, сидят как на корове седло.
Если кого-то вдруг «запалит» начальство, с утра будет жёсткий разгон в партийной ячейке, выговор и прочие меры, но запретный плод сладок, не все в силах избежать искушения и потому летят сюда как мотыльки на огонёк. Иногда и действительно, «обжигают крылышки», и больше мы в ресторане этого гостя не видим.
Я несколько раз прохожусь вдоль столиков, заглядываю через специальные дырочки в отдельные кабинеты. Прошёл месяц с лишним как меня сократили из губрозыска. На бирже труда, куда я встал, как и полагается всем законопослушным гражданам, мне подобрали только одну более-менее подходящую должность — вышибалы в нэпманском кабаке.
Через какое-то время владелец ресторана сообразил, что мой уровень куда выше и предложил возглавить охрану всего увеселительного заведения.
Теперь в моём подчинении трое крепких ребят вместе с которыми мы поддерживаем порядок в кабаке: следим, чтобы не было пьяных драк и разборок между посетителями, ловим мелких воришек, не даём гостям приставать к танцовщицам, отгоняем проституток, в общем, поддерживаем репутацию солидного учреждения, в котором могут собираться деловые люди и обсуждать разного рода сделки и операции.
Жалованье неплохое, работа простая и понятная, но после уголовки положение «халдея» претит и бесит. Пусть я забыл, что такое денежные проблемы и питаюсь не как раньше, даже толстеть начал — всё равно, это не моё. Я — офицер, все эти пляски вокруг клиентов — просто бред собачий…
И это сводит с ума!
Давно бы плюнул на всё и собрался в Питер: там тоже с работой не сладко, но остались знакомые, кое-какие связи — вдруг что-то удастся придумать, однако Смушко и Гибер в один голос уговорили пока остаться в городе.
Мои начальники всё ещё надеются, что смогут восстановить меня в прежней должности.
С того момента, как милицию и уголовный розыск проредили, ситуация с преступностью и бандитизмом почему-то не пошла на улучшение. Скорее — наоборот, гопота всех мастей распоясалась и ребятам, что остались на службе, приходится вкалывать за себя и «того парня».
Наряду проблемами с работой, возникла и проблема с жильём.
Из общаги меня попёрли не сразу, потерпели пару недель, но потом пришла комендантша и, стараясь не смотреть в мою сторону, с виноватым видом пояснила, что поскольку я больше не работаю в губрозыске, то прав на служебное жильё не имею, а на мои квадратные метры нашлись и другие претенденты. У них, в отличии от меня, и с работой, и с бумагами полный порядок.
Устраивать скандал не имело смысла: те две недели, что я тут прожил, вообще нечто из разряда чудес. Другого бы давно отсюда выперли и полетел бы голубчик турманом, куда глаза глядят.
А глядеть особенно было некуда. Родни в городе нет, с друзьями тоже как-то не сложилось…
Само собой, выходное пособие, как я его ни экономил, закончилось быстро — инфляция набирала ход, в магазинах регулярно переписывали ценники и, конечно, не в меньшую сторону. Деньги таяли как снег весной.
Нищему собраться — только подпоясаться. Все мои нехитрые пожитки поместились в тонком, обитом потёртой кожей, чемоданчике, с которым я вышел из освобождаемой комнаты и сразу оказался перед добрыми и светлыми очами Степановны, давно взявшей надо мной что-то вроде шефства.
- Жора, а ты куда собрался? — участливо спросила она.
Я пожал плечами, поскольку действительно не имел ни малейшего представления, куда направлю стопы, как только покину ставшие негостеприимными стены общаги.
- Пока не знаю, Степановна. Что-нибудь придумаю — чай, голова на плечах есть.
- Дурная у тебя голова! — запричитала женщина. — На улице жить собрался?
- Ну почему на улице? Я ж говорю — что-нибудь придумаю, — с показной уверенностью заявил я. — Спасибо за всё, Степановна. Мне пора.
- А ну стой! — приказным тоном объявила Степановна. — Ишь ты какой — придумает он что-то, — передразнила женщина меня. — В коледорчике обожди, пока я с комендантшей покалякаю. Отпроситься надоть у неё ненадолечко.
В принципе мне было всё равно — подождать, так подождать. Спешить всё равно некуда.
Степановна вернулась через пару минут, взбудораженная и словно слегка помолодевшая.
- Отпустила меня комендантша. Пошли, Жора.
- Куда?
- На кудыкину гору. Ко мне пошли, у меня пока поживёшь.
У меня перехватило дыхание.
- Степановна, ты это… у меня пока с деньгами напряг, но это временно. Я тебе потом заплачу, сколько скажешь.
- Я тебе дам — заплачу! — обиделась Степановна. — Чтоб я даже слова такого от тебя больше не слышала! Мне, старухе, одной жить скушно. С тобой, глядишь, будет повеселее. Если захочешь — девок приводи, возражать не стану.
Не выдержав, я от всей души обнял эту добрую и милую женщину.
- Прости, Степановна. Ты… ты такая! У меня слов нет…
- А они нам и не нужны, — отмахнулась Степановна. — Что такое слова? Ничего, окромя сотрясания воздуха.
С того дня я и поселился в её небольшой деревянной избушке, стоявшей почти на окраине города.
И даже, когда получил первое — весьма приличное по всем меркам жалование, съезжать не стал.
Мне нравилось общество Степановны, я просто купался в её доброте, которую она бескорыстно дарила. В свою очередь тоже старался помочь: дров наколоть, огородик прополоть… да мало ли мужских дел по хозяйству. Денег подбрасывал, продукты покупал.
В общем, уживались неплохо. Она заменяла мне мать, а я стал для неё сыном, пусть формально мы были совершенно чужими людьми. Но… жизнь на то и жизнь, чтобы приводить к неожиданным ситуациям.
Я замер. Этот тип мне не понравился сразу. Не благодаря внешности, с ней как раз всё в ажуре: смуглый, тонколицый, по поведению — дамский угодник… Вот только ни к первой, ни ко второй категории посетителей он точно не относился — ни разбогатевший фирмач, ни номенклатурщик. Денег особых не водится — сидит уже второй час и за всё время как-бы нехотя выпил пару стопок самой дешёвой водки да вяло поковырялся вилкой в салатике, но при этом видно, что глазки-то голодные.
