«Красная машина». Юниор - Павел Барчук

— Славик! Славик, вставай! Валить надо! Я не могу больше тебя тащить. Все. Амба…

Голос доносился сквозь тяжелый, низкий гул в ушах. Что за ерунда? А…черт…Шайба. Удар оказался настолько неожиданным, что меня, похоже, вырубило. Я медленно поднял голову. Повернул ее направо. Потом налево. Насколько это было возможным, конечно, в лежачем положении.

Затылок тут же отозвался тупой болью. Не понял… Шайба летела точно в шею. Помню это. При чем тут голова? Вернее, сначала не сообразил, куда именно придется удар. Заметил черное пятно слишком поздно. Отвлекся. Подумал, только не в кадык, иначе может быть хреново. Мужики кричали, предупреждали, но на меня напал какой-то тупняк. В последнюю секунду мелькнула мысль, увернусь. Хотя, если упал и сильно звезданулся башкой…

Проморгался. Сфокусировал взгляд. Лучше бы этого не делал… Либо я охренеть, как прилично долбанулся об лед и у меня проблемы. Либо… Да нет. Не «либо». Реально проблемы. Очевидно, с головой.

Должен быть каток. А катка нет. Только кусты с пожухлыми листьями, мусор и неподалеку — полуразрушенное здание старого цеха. Из-за которого, кстати, доносится шум. Крики. Там прям толпа народу, похоже. Если судить по характерным звукам, я бы решил, что драка. Причем, какая-то массово-коллективная. Слишком много голосов.

Голова болит, ни черта не соображаю. Пустырь огнеупорного, что ли? Почему пустырь? Я же был на льду. А вообще, на минуточку, между Москвой и родным городом — расстояние в пятьсот километров. Я его преодолеть никак не мог. Это не считая того, что подобная дурь однозначно никогда не пришла бы мне в голову даже в виде порыва. Даже в пьяном угаре. А я не пью уже лет пять. Бред какой-то… Серьезно.

— Славик, нам сейчас мандец придет. Вставай, кореш. Угандошат они нас, если заметят… Гадом буду, угандошат. Ну, хочешь, ползи, а я буду за руки тянуть. Только нужно смыться за территорию. Там уже помогут.

Голос — знакомый. Но очень, очень далеко знакомый. Будто мне показывают старую фотографию, я точно уверен, что людей, изображенных на ней, знаю, но не могу сообразить, откуда.

Поднялся на локтях, чтоб найти взглядом обладателя этого голоса. Рядом подпрыгивал от нетерпения пацан лет четырнадцати. Он каждые две минуты убегал вперёд, вытягивал шею, пытаясь что-то рассмотреть вдалеке, хотя, кроме облезлых стен не видно не черта, потом возвращался обратно.

Пацан был ядерно рыжий. Огненный. Такой цвет бывает редко. Я за всю жизнь видел лишь единожды. Как герой старого мультфильма. И такой же конопатый. Выглядел он мелким, значительно младше, чем есть на самом деле. Просто, это странно, но я точно знаю его возраст. Легкая осенняя куртка была разодрана в нескольких местах, рукав оторвался почти полностью и держался на своем месте каким-то чудом. На лбу у пацана красовалась здоровая ссадина, губа разбита. Шапки не имелось вообще, при том, что по ощущениям, точно не лето. Ветер был достаточно холодный и пробирал насквозь. Ближе к концу октября, наверное. Вот тоже не понятно. Сейчас же весна в самом разгаре.

— Ржавый? — Я не поверил своим глазам.

Быть того не может. Ржавый. Петька. Петька Филимонов. Это как? Его в живых уже нет лет десять. Слышал, вроде, спился. Но он выглядит, как подросток. Говорит, как подросток. Да е-мое… Он просто подросток и все!

Петьку я знал когда-то очень давно, относительно неплохо. Друг старшего брата. Мне в то время было лет девять, наверное. Славику, брательнику … Четырнадцать? Да, по-моему так. У нас разница в пять лет. Брат родился в 1972, а я в 1977. Может, они с Петькой и раньше дружили. Понятия не имею. Просто мне запомнился именно тот период. Когда Славику и Ржавому исполнилось четырнадцать. Это был тяжелый год.

— Славик, я тя прошу! Будь человеком! Не могу бросить кореша, в рот компот! Давай, поднимайся.

Ржавый чуть не плакал. Я осторожно принял сидячее положение, опираясь одной рукой о землю, и осмотрелся уже по полной.

Ни черта не могу понять, почему он зовет брата? Мы вдвоем здесь. Рядом — никого.

Хотя, это точно не самая большая из проблем. Почему я вообще нахожусь на старом заброшенном пустыре?

Место тоже мне знакомо. Один из цехов огнеупорного завода. Быть здесь меня не может никак. Вообще, в принципе, не может. Даже в детстве сюда не ходил.

Я, в отличие от Славки, был хорошим, послушным мальчиком. Черт… Звучит как-то стремно. Тем не менее, если братец сто́ил матери всех седых волос, то я наоборот — оставался примером для подражания до самого института. К чему это? Да к тому, что на пустырь мне бы и в голову не пришло сунуться. А для фантазий это место точно не подходит. Быстрее, оно идеально для кошмаров.

Естественно, я и раньше знал о существовании пустыря. Все знали. Особенно подростки. Здесь собиралась местная шпана. К тому же, Зона неподалеку. Буквально пять минут ходьбы. «Строгач». Ясное дело, ее обитатели по городской улице свободно не гуляют, но все же мне, например, всегда было муторно вблизи от высокого забора с колючей проволокой.

В отличие от большинства пацанов нашего небольшого городка, считавших зеков примером для подражания, олицетворением блатной романтики, я по таким местам, как пустырь, не таскался. Я ходил в музыкальную школу. До определенного момента.

Неожиданно из-за разрушенного цеха, с той стороны, где раздавались крики, гам и периодически — мат, показались четверо. Петькины ровесники. Может, чуть старше.

— Все… Хрен мы теперь уйдем…Живыми… — Зло процедил сквозь зубы Ржавый, уставившись на новых участников моего персонального бреда.

Ясное дело, правдой происходящее быть не может. Точно бред. Причем, достаточно насыщенный, реальный. Чувствую запахи, слышу звуки. Ощущаю под ладонью холодную землю. Интересно, это что? Мгновенное сумасшествие? Интересно, бывало такое раньше? Чтоб от удара шайбой человек впал в маразм. Или мой случай станет единственным и уникальным?

Во-первых, я не Славик. Я — Алексей Витальевич Белов. Сорока шести лет отроду. Во-вторых, в родном городе не был со времен выпускного. Уехал на следующий же день. Так мне не терпелось оказаться, как можно дальше. Почему галлюцинации закинули мое сознание именно сюда, не пойму. Тоски по малой родине никогда не испытывал. Наоборот. Всячески старался ее забыть, как страшный сон. Московским друзьям о детстве и юности вообще не рассказывал. Они уверены, я — из хорошей,