Annotation
Надоело Брехту в Раю. Скучно там. Ни тебе гурий, ни подраться с кем. Да ещё ангелы жить мешают, беседы беседуют, жизни учат. Попросился на Землю. И был послан... И попал. Вот попал так попал.
Уродина. Книга первая. Возвращение блудного Брехта
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Уродина. Книга первая. Возвращение блудного Брехта
Глава 1
Событие первое
Арха́нгел — в христианском вероучении одна из высших категорий (чинов) ангелов. В системе ангельской иерархии Псевдо-Дионисия Ареопагита это восьмой из девяти чинов ангельских. В канонических книгах Библии архангелом непосредственно назван только лишь Михаил (Иуд. 1:9), но, согласно традициям Церкви, архангелов восемь. В Православной церкви встречается упоминание о восьми архангелах: Михаиле, Гаврииле, Рафаиле, Урииле, Салафииле, Иегудииле, Варахииле и Иеремииле.
— Ты чего это, сучонок, творишь? — дедок свёл лохматые брови на переносице.
Вообще, субъект, сидящий напротив, был колоритный. Если, к примеру, взять настоящего такого русского Деда Мороза из кинофильма какого и снять с него красную шубу, потом обойти по кругу, покачать головой, и шапку красную с белым мехом тоже снять. А интересно, у какого животного мех белый? Заяц, должно быть? То есть, дед Мазай зайцев спасает в поте лица, а дед Мороз истребляет и долгими летними вечерами шкуры потом выделывает и шьёт себе шубу… С шапкой. Ага, ещё одну часть одежды нужно снять со святого Николая. У него и варежки красные с белой заячьей оторочкой. Блин сколько бедных зайчат перевел дедушка на свою одежду.
С товарища, что напротив сидел, рукавички красно-заячьи тоже сняли. Опять по кругу походили. Хрень получается. Бородатый дедок в красных штанах, рубахе, с вышивкой по вороту, навроде как косоворотка, но ворот прямой. Как уж там фасон этот называется? Срачица? В смысле — сорочка. Пусть будет в сорочке. И валенки белые на ногах. Ну, хрень.
Валенки тоже стащили с дедка и вместо них сланцы из ротанга какого нахлобучили. Красота? Да нет, всё одно — хрень. Не гармонируют штаны красные со шлёпанцами. Тогда и штаны сняли. Срачица оказалась длинной. До колен почти. Она чуть замята спереди, видно, что из штанов вынули.
Что получается? Из одежды на деде только срачица и шлёпанцы. А борода и брови, как у настоящего Деда Мороза. Интересный видок получается. И ещё сдвинутые косматые брови и рассерженный вид с помятой сорочкой, у которой ворот золотыми оливковыми ветвями вышит, ну совсем не сочетаются.
Спросил дед, другими словами. Смысл этот.
— Ты чего, чадо, творишь?
Брехт сидящего на скамье дедка знал. Это была уже их третья беседа. И все именно с этих слов начинались.
— Дал пару раз в морду. Так сказать, чтобы святой этот обликом своим прозвищу соответствовал. Он же «Кровавый».
— Он — причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских, явленных и неявленных.
— Читал давно, что Николай Кровавый и все члены его семьи канонизированы Сербской православной церковью.
— Тебе-то, чадо, какое дело? — не стал вступать в спор архангел Игудиил, а именно этот индивид воплотился перед Брехтом, когда после избиения Николая II тот омыл руки в ручье на их с Суворовым полянке от крови и устало присел на скамью, довольный проделанной работой. Ох, и классно он этого святого отделал. Вся святая рожа бородатая одно сплошное кровавое месиво. Жаль, что мгновенно тут в раю всё заживает. Уже уходил, когда с места побоища Брехт, то святой этот Николай стоял целый и невредимый и с сочувствием и состраданием смотрел вслед Брехту. Ничего. В следующий раз при встрече не так отгребёт.
— Я за справедливость горой. Во-первых, он — мученик, вот и пусть мучается. А во-вторых, он — «Кровавый», вот и пусть ходит в крови. Оборзели вы тут, на его руках миллионы жизней, а он тут святого из себя корчит.
— Не суди, да не судим будешь. На твоих руках, чадо, сколько крови?
— На моих? — Брехт оглядел свои белые чуть пухлые от безделья и отсутствия упражнений с шашкой руки, — Я с врагами России — богом избранной страны боролся. Его детище защищал.
— И кто же тебе такую задачу поставил? Кто довёл волю Его до тебя?
Вот! Да⁉ Урыл.
— Чувствовал я.
— Чувствовал… В прошлый раз с Толстым подрался и непотребство над ним учинил…
— Да какое непотребство? Он же сам босиком по Руси пошёл, вот я сандалии с него и снял.
— Опять волю Его выполнял? — показалось Брехту, что искорка смеха брызнула из насупленных глаз архангела Иегудиила.
— Волю! — главное не признавать вины.
— А с Суворовым чего подрался? Славы не поделил?
— Так он первый начал. Спорили о тактике, а он мне бумс в ухо. Пришлось вразумлять. Мы же помирились потом. А где он, тут должен быть? — Брехт огляделся, ища спрятавшегося за кустами Александра Васильевича.
— Знаешь какая обязанность на меня Господом возложена? — отмахнулся рукой от Суворова Иегудиил.
— Говорил уже. Нормально у меня с памятью. Ты, святой отец, славитель Бога, укрепляющий трудящихся для славы Божией и ходатайствующий о воздаянии им за их подвиги и труды, споспешник и наставник в работе, заступник в пути, помощник нуждающимся в чем-либо ради славы Божией.
— И что получается, чадо? Ты избил — обидел душу, которую я защищать обязан. Что с тобой делать мне? Советам моим ты не внемлешь и в Гиену Огненную отправить тебя прав у меня нет. Что мне делать? — Хорошо хоть руки Дед Мороз не заламывает, уж больно театрально бы получилось.
— Отправь меня на Землю…
— Ого! Точно этого хочешь⁈ И в какое же время? В двадцать первый век, в двадцатый, в девятнадцатый? Не могу. Везде тела уничтожены. Не бережёшь ты, чадо, тело, что тебе создатель вручил.
— Бог же всесилен?
— Я не бог.
— Ну, в восемнадцатый, по порядку получается.
— В восемнадцатый⁈ — архангел опять брови косматые свёл, но не грозно — задумчиво.
Улыбка, когда брови встали на место, появившаяся на челе бородатом Иегудиила, Брехту не понравилась.
— Эй, эй, ты чего задумал⁈ — вскинулся он.
— В восемнадцатый. Быть по сему. Удачи.
Событие второе
Если бы деньги, минуя промежуточную стадию, сразу превращались в головную боль и пустые бутылки, никто бы и не пил…
Трещала голова. Не болела. Болит не так. Именно трещала. Как вот если взять доску, чуть надпилить её, и через колено. Хрясь! И доска с треском разваливается на две половинки. Вот так трещала. В мозгах что-то с треском ломалось, рвалось. Иван Яковлевич хотел глаза открыть и осмотреться, но в последний момент передумал. Сначала решил проверить содержимое рвущихся и трещащих мозгов. Проверил. А там голый Васер. Нет ничего кроме треска. Брехт запаниковал и решил было глаза открыть, чтобы хоть какую информацию получить, куда это его Иегудиил запулил. И опять передумал. Попытался про три предыдущие жизни вспомнить. Сквозь треск вспомнилась молодость в СССР, потом так же отчётливо жизнь в тридцатых годах. Катя — Куй. Как там она, успела ли сбежать в Америку? Как там Блюхер младший? Светлов? Эх, может надо было проситься в себя же, но за несколько часов до перестрелки. Отсиделся бы в лесу несколько дней, а там война и его восьмая армия обрушила бы левый фланг гитлеровцев. Если и были у кого планы его грохнуть, то такой успех их бы похоронил.
