Желаем успехов'
И закорючка вместо подписи.
Любопытно. Но, думаю, это кто-то шутит. Шутников везде хватает. «Отнюдь», как же. Хотя… Айшет и Кумыскин — то ли фамилии, то ли прозвища. Можно спросить у Тритьякова, кем, собственно, были те уголовники, что участвовали в налёте.
А можно и не спрашивать.
В конце концов, что следует из этого письма? А ничего не следует. Если это шутка, то пусть и остаётся шуткой. А если это написали «воры в законе», то что? То опять ничего. Грабить меня в Сосновке — затея так себе. Во-первых, территория дач — не всех, а некоторых — охраняется, во-вторых, если что, искать преступников будет вся королевская рать, и, в-третьих, получить пулю в голову — то ещё удовольствие. Да и какая особая пожива их ждёт? Доходы мои они предположительно могут узнать через сберкассу. Ничего особенного. С марта я стал больше платить Вере Борисовне, больше и садовнику, Андрею Петровичу, увеличил суммы на расходы, но не сверхъестественно, а в пропорцию. Так что налички в доме немного — ну, в мировом масштабе. Редко более тысячи. Обстановка? Её могут видеть газовщики, столяры, водопроводчики, прочий мастеровой люд, который под надзором Веры Борисовны время от времени выполняет необходимые работы. И что они видят? Телевизор большой, но чёрно-белый. Старый радиоприемник без колонок. Мебель? Мебель хорошая, но вынести что шкаф, что кровать, тем более рояль? В нашем посёлке?
Конечно, в газетах о налёте в Доме на Набережной ни слова. Но слушок пошел, даже догадываюсь, кто его пустил. «Да, был налёт. И Чижик всех положил из наградного пистолета. Откуда наградной пистолет? А вы фотографии в газетах видели? У этого Чижика орденов — не счесть. И боевые есть. У нас зря боевыми орденами не награждают. Да он и с Брежневым был вась-вась, и со Стельбовым на короткой ноге, вот и стреляет без предупреждения. У него и удостоверение есть, с правом на убийство. Ну нет, не всякого, но диверсанта или бандита — легко. Вы знаете, он ведь целый теплоход спас! Деталей не знаю, но у сестры двоюродный брат на Волге буфетчиком на теплоходе работает, он врать не будет!»
Потому я письмо в папочку положил, в особую, но и только. Нет, не уголовники меня тревожат. Не они.
А кто? Или что?
Заполночь меня вдруг осенило, и я достал из стола чудную вещицу, привезенную из Японии. С виду авторучка, а на самом деле комплексный дозиметр. Хиросима и Нагасаки потихоньку отходят в историю, но не в Японии. На радиофобии капиталисты делают бизнес, и в Японии налажен выпуск гражданских дозиметров, измеряющих различные виды радиации, высчитывающих дозы, подающих сигнал тревоги, и прочая, и прочая. Вот я и купил один. На память.
И вот теперь подумал: а вдруг!
А вдруг у меня в «Дровосеке» (пусть будет Дровосек, это из Баума) давешние обладатели «Юпитера» оставили какую-нибудь радиоактивную закладку. Ну, вдруг!
Понимаю, что чушь, а почему бы и не проверить, если всё равно уснуть не могу.
Оделся, прошел по пустому дому, спустился в гараж.
Дозиметр, как пионер. Всегда готов. Батарейка стоит японская, надолго хватит.
Подошёл к автомобилю. И там посмотрел, и сям — чисто.
Заодно и «Ведьму» с «Панночкой» проверил. Тоже чисто. Естественный фон, и больше ничего.
Я выключил дозиметр. Береги честь смолоду, а батарейку снову.
— Это пустяки, не бойся, — прошелестело за спиной.
Я медленно обернулся.
Николай Васин. Мой персональный призрак. Я его давно не видел, но стоило поволноваться — и он тут как тут.
— Я не боюсь. Не очень боюсь, — поправился я.
— Очень, не очень, а ночью в гараж спустился. Не мог утра подождать?
— Не спится…
— Потому и не спится, что боишься, — наставительно сказал призрак. — И то не беда, если есть опасность, бояться нужно. Беда, что себе не веришь. Ты ведь сам решил, что всё, что риска больше нет — вплоть до следующего противостояния. А теперь сомневаешься. Сколько шахматных партий было проиграно, сколько людей пошли не той дорогой, не реализовали себя, потому что сомневались, не доверяли — себе. А доверяли тем, кому никак не следует. Да вот хоть и ты — в прошлой жизни.
— Что ты знаешь о прошлой жизни?
— Это только для мёртвых. Ну, да между приятелями нечего на это глядеть. Слушай. В прошлой жизни ты стал врачом. Военным врачом. Широкого профиля, на войне это необходимо. Можешь без лишней скромности называть себя замечательным врачом. Из тех, что светя другим, сгорает сам. Вот ты и сгорел. Нет, я не о финале. Сгорел ты раньше. Знаешь, работа сутками напролёт, командировки по всему свету — та ещё кочегарка. А если ты вдруг оказываешься случайно дома — тебя выдергивают из постели в любую минуту: привезли сложного больного. Или важного больного. Поначалу ты даже гордишься своей нужностью. А вот жена не гордится. И вскоре у тебя уже нет жены. Семьи. Друзей тоже нет, есть товарищи по работе, с ними можно выпить, с ними можно перекинуться парой слов в краткие минуты затишья, но это товарищество людей без будущего. Товарищество мертвецов, которые пока не знают, что мертвы, не знают, но чувствуют.
Но работали вы хорошо. Отлично работали: восемьдесят процентов раненых возвращались в строй! Что с ними происходило дальше, госпиталя уже не касалось. Госпиталь свою задачу выполнил.
Потом пришёл твой черед: ранения, контузии, газы и всё сопутствующее тебя в итоге одолели. Сделали инвалидом. Бери свою пенсию и ступай доживать, сколько там тебе осталось. Немного, кстати.
Живёшь, как можешь. И вспоминаешь былые дни. Вспоминаешь, как вытащил с того света рядового Серегу С., и не только вытащил, а починил так, что через полгода тот был снова в строю. Где и погиб. Или лейтенант Петька, молодой, задорный, весёлый. Обе ноги и ещё кое-что пришлось отнять, но ведь остался жив, и прожил целый месяц, после чего повесился.
Или пришел с фронта капитан Ж. Без руки, но без руки жить можно. Встретил тебя в очереди за хлебом (фронтовикам вне очереди, но есть и очередь внеочередников), встретил и упрекнул: зачем ты его спас, лучше бы он тогда умер, но умер человеком. А через неделю в той же очереди шепотом рассказывали, как этот капитан убил свою десятилетнюю дочь, убил и съел. Нет, не целиком, не успел.
И это ладно бы. Война — это в агитфильмах возвышенно, а на деле всякий, побывавший там, будет молчать. Или врать, если молчать нельзя. Но куда от неё деться, если ты военный врач? Да хоть и не военный? Да хоть и вовсе не врач, а просто здесь живёшь? И да, ты тоже… не только в стерильных перчатках оперировал. Научился стрелять без раздумий, с обеих рук, сразу на поражение. А не научился, давно бы сгинул.
Твоя болезнь наступала, а лекарств не было. То есть где-то они были, не бином Ньютона, но не здесь, не для тебя. Для нужного человека их доставали, хоть через Швецию, хоть через Грецию, но то для нужного. А кому был нужен ты? Ни-ко-му.
И вот когда боли стали невыносимыми, ты решил, что пора и честь знать.
Взял пистолет, вышел в чисто поле (потому что жил ты в Доме Ветеранов, в комнате на троих, где у тебя была койка, тумбочка, пижама и шлёпанцы), вышел, и решил напоследок подышать свежим воздухом. Впрок, так сказать.
А тут прилетела фотонная бомба. В ответ. Сначала, понятно, мы бросали на нелюдей фотонные бомбы, но оказалось, что они тоже могут. Почему фотонная? Потому что атомная, термоядерная — говорить не стоит. А фотонная — можно. Или световая. Это как бы не оружие массового уничтожения, а так… вроде иллюминации. Ну, яркой иллюминации, да. Может быть, даже чрезмерно яркой. С сопутствующими эффектами. Но не атомная, что вы.
Ну, а что было дальше… Дальше ты оказался здесь. И решил жить своим умом. Жил, жил, и неплохо жил. А теперь вдруг засомневался. Не спишь, полоний под сидением ищешь…
— Скорее, цезий, — машинально поправил я.
— Не суть. Нет, Чижик, пока на Олимпе перемирие, тебя трогать не станут. И впредь, если доведётся, будут убивать тебя просто. Зачем тазер, когда есть нож? Дёшево, сердито, безотказно, следы никуда не ведут — красота! Но то ли будут, то ли нет, и не сейчас, а потом, потом. А пока радуйся жизни, это я тебе говорю, Коля Васин. За себя радуйся, и за меня. Я бы и сам не прочь порадоваться, да только мёртвый я, — и он исчез. Не сразу, а как дымок от сигареты.
