Но Дмитрий Леонидович не подвел. Явился, хоть и немного запылился. Но был полон энтузиазма. Только гость привел себя в порядок, позавтракали, и поехали регистрировать новое товарищество. А как же, надо провести огромную подготовительную работу. Найти здание, арендовать, завезти туда необходимое. А персонал… С какой слабовольной радостью я спихиваю эту адскую обязанность на своего компаньона!
В конце концов, кому еще? Во-первых, надо снять с Романовского осознание себя халявщиком. После всех мероприятий он точно должен возомнить, что сделал львиную долю всей работы. Во-вторых, делать он это будет в столице нашей империи, городе Санкт-Петербурге. Он там парень свой, местный, должен знать куда идти и что делать при этом.
Зарегистрировали наш грядущий бизнес до обидного быстро. Ни один чинуша не пропел нам свою любимую песню «зайдите после праздников, сами видите, не до того». Бегали так, будто мы, как мечтал Жванецкий, приехали к ним на танке. Вот что значит правильно мотивированные сотрудники. И вовсе не нами. Когда я попытался, исключительно в качестве дани отечественным традициям делопроизводства, дать кому-то мелкому клерку рубль, тот гордо отказался. Подозреваю, что накачка с самого верха пошла под таким давлением, что добило не только до псарей, но и их помощников.
В итоге товарищество «Российский медик» приобрело название и необходимые бумаги. Как подготовят всё, пришлют на дом. Всем участникам.
Поехали отпраздновать это дело легким обедом в «Славянский базар». А что, в «Стрельне» мы с профессурой отметились, да и ехать туда дальше. Романовский молчал, и только когда нас усадили в тихий уголок, спросил:
— Делом заинтересовались? Слишком уж гнулись перед тобой.
— На самом верху. Поэтому в правлении будут люди оттуда.
— Уж лучше бы по рублю письмоводителям, — грустно улыбнулся мой коллега. — Но эти… запах денег чуют…
— Очень уж велик куш, чтобы просто так это дело на самотек пустили.
Дмитрий Леонидович осознал масштабы только после сеанса занимательной арифметики. Весть о вероятной грядущей монополии, хоть и на непродолжительное время, заставила его пойти на нарушение этикета — он налил себе водки из графина, не предложив мне, и выпил.
— Не страшно?
— Будем работать, — заявил Романовский. — Кто, если не мы?
— Хороший тост, такое грех не взбрызнуть.
Смех у нас обоих немного нервный получился, но никто и не обещал, что будет легко.
— А я ведь статью написал о новом методе лечения. Посмотришь?
— Ну давай, пока мозг еще гулять не ушел.
Хорошая статья получилась. Мол, после открытия возбудителя и определения его свойств, возникла мысль использовать некоторые свойства спирохеты для лечения сифилиса. Сейчас ведутся окончательные исследования и результаты будут представлены научной общественности.
— Вычеркивай все про лечение. Ничего конкретного.
Лицо доктора вытянулось.
— Как? Мы же должны…
— Никому и ничего мы не должны. Если бы не наш пьяный разговор и последующая догадка, сколько лет бы еще прошло, пока другие нашли и возбудителя, и терапию?
— Но ведь возникнут вопросы, нас обвинят в утаивании лекарства от самой ужасной болезни. Это не геморроидальные свечи с новой рецептурой…
Романовский страдал. Теперь лицо сморщилось, добавились новые складки, даже усы как-то вразброд пошли. Он снял пенсне, положил на скатерть перед собой.
— Метод в разработке, обходится пока слишком дорого. Можно даже брать расписку с пациентов, что они предупреждены об экспериментальном характере терапии. Как только мы удешевим лечение, чтобы оно стало доступно всем — тут же передадим всем желающим рецептуру. Да хоть за рубль, пусть лечат. А нам нужны средства на исследования. Когда получим препарат из плесени, это всё, — показал я на черновик, — покажется детским лепетом.
— Ну разве что так…
Да, недоволен остался Дмитрий Леонидович. Продавил я начальственным авторитетом. Но ведь понял, что для дела стараюсь. Но и он не так прост, не со студенческой скамьи пришел, репутацию уже заработал, сам кого хочешь убедить в нужном ему способен. Склифосовский его чуть ли не самым ценным сотрудником считает. Ладно, будем искать компромисс, как без этого?
— Подумай, какой путь обычно лекарство проходит? Сначала испытывают на нищих. И только после этого завернутые в красивую упаковку, они попадают чистой публике. А у нас — наоборот. Почти без испытаний, наобум, мы сейчас будем выверять дозировку и длительность лечения на самых богатых.
* * *
Сборы в поездку в составе свиты Великой княгини — совсем не то, к чему привык обычный человек. Нужен инструктаж. Поручили дело знакомому мне Фоме Аникеевичу, дворецкому. Где он нашел инструктора, даже знать не хочу. Явно из стратегического резерва. Ко мне прикрепили какого-то мелкого клерка, не то библиотекаря, не то спеца по этикету, не знаю, кем он числился. Он явно застал коронацию Павла Петровича. А может, и его батюшки, императора Петра Федоровича, который после скончался от геморроидальных колик, что бы это ни значило. Внешне он напоминал ожившую мумию — на черепе, обтянутом кожей, густо покрытой пигментными пятнами, не осталось никакой мимики. К тому же рот у него не закрывался, являя всем желающим зрелище зубных протезов, выполненных из слоновой кости с резиновой основой. Очевидно, тучные годы моего наставника, Аркадия Фомича Зеленова, прошли давно, и протезики явно износились. А потому постоянно выпадали, нагло вылетая изо рта. Хотя зубоносца это вовсе не смущало, он устанавливал их на место, и продолжал выедать мне головной мозг.
Дикция у деда была — легендарное причмокивание Леонида Ильича нервно курило в сторонке. Короче, я страдал. Все четыре раза. Наивно подумав, что дело можно решить путем мелкой коррупции, я сунул ему пятьдесят рублей. Денежка исчезла в ту самую секунду, как попала в поле зрения деятеля, но он почему-то подумал, что это оплата более подробных объяснений. И когда Аркадий Фомич решил протез верхней челюсти заглотнуть, я даже засомневался, стоит ли что-либо предпринимать. Спасло препода осознание мною факта, что следующий начнет всё сначала.
Зато я узнал всю правду про поклоны, обращения, темы разговоров, категорические запреты и несомненные обязанности. Думаю, знания эти проистекали из времен настолько древних, что никто и не помнит уже. Спрашивать что бы то ни было оказалось глупой затеей — во время излияния света истины у препода возникала избирательная глухота. Слышал он только то, что ему было надо. Всю эту ерунду я должен был записывать и показывать конспект, так что развлечь себя рисованием дамских силуэтов или изобретением сложных геометрических узоров не получалось.
Но я стойко перенес всю эту хрень. Запоминать ничего не собирался, здраво рассудив, что коль скоро мои попытки сыграть в этикет до сей поры скандала не вызвали, так нечего чинить то, что и так работает.
* * *
Осталось дело за малым — собраться. Как хорошо, когда ты богатей, у которого есть слуги, которым можно делегировать… Так что сборы мои свелись в основном к инструкциям из серии «едем на две недели». Кузьму мне разрешили взять с собой, поэтому запоминать, где там что лежит и в каких количествах, смысла не было. Вот грозила бы мне участь быть обслуживаемым принимающей стороной, то задумался. Приставленный лакей может потянуть всё что угодно. Плавали, знаем. А Кузьма падок исключительно на спиртное, а в поездках и от того отказывается, разве что на ночь немного, чтобы кошмары не снились.
Сам Кузьма, которого кухарка не то со страху, не то в шутку назвала господином Невстроевым, был подстрижен и одет в новую одежду. Никаких портных, готовое платье с подгонкой по фигуре в присутствии заказчика. Теперь у меня сильно помолодевший и местами симпатичный слуга. А что, я вам личный медик, или погулять вышел? У меня тоже всё должно быть красиво и солидно.
За сборами пришел понаблюдать Жиган. После приснопамятного пожара я его не видел, поэтому пропустил, когда он подстриг волосы и бороду. Сейчас он напоминал не разбойника с большой дороги, а бывшего военного (шрам же), который служит приказчиком. Не так страшно, на первый взгляд, но пугал он народ не космами и взъерошенной бородой под глаза. Одежду вот не поменял, но надеюсь, это он исправит к моему возвращению. Ведь к рекомендации насчет парикмахера он прислушался.
