ремонт? Да еще долги, простой винодельни. Дорогих бутылок осталось всего три ящика. Остальное давным-давно продано.
Военная служба и замужество — практически единственные шансы хоть как-то выбраться из безденежья.
Софье Владимировне было горько осознавать, что они бедны.
Она покачала головой и тихо постучалась в дверь спальни дочери.
— Анечка, ты уже проснулась?
В ответ раздалось глухое ворчание. Софья Владимировна покачала головой, глубоко вздохнула и с улыбкой зашла к дочери.
— Доброе утро, солнышко. Нам нужно серьезно поговорить.
Мои шаги гулко раздавались в тишине пустого коридора. В этот раз я внимательно разглядывал серые стены. Примерно через каждые десять метров встречался светлый прямоугольник. Здесь раньше висели картины? Почему их нет сейчас? Продали или перевесили?
Тот же вопрос был и к пятнам на полу — следов от напольных ваз. Остался только одинокий доспех, но его, по видимому, некуда было деть.
Надо будет попросить Настюшку хотя бы почистить его.
Пока шел, из любопытства решил заглянуть в одну из тех комнат, что видел в прошлый раз. К моему удивлению, дверь оказалась заперта. На ручке даже был слой пыли! Давно сюда никто не заглядывал.
Подумав, я подошел к следующей, но и она была закрыта. Странно. Может, это гостевые спальни, которыми пользуются лишь при особом случае?
Память Владимира мне ничего не подсказывала. Видимо, эти помещения совершенно не интересовали его. Пришлось пожать плечами и вернутся к поискам отца. Вернусь к этому позже.
Прошел дальше по гулкому коридору, вынырнул к парадному входу. Еще один вопрос вдруг появился в моей голове — неужели в таком огромном замке так мало прислуги? Я как-то читал, что для поддержания порядка нужно минимум человек двадцать. А сколько осталось здесь? Трое? На такую махину?
С этими мыслями я распахнул дверь малой гостиной. В нос ударил запах какого-то лекарства, горький и противный. Отец болен?
Иван Станиславович сидел за столом и разбирал какие-то бумаги. Рядом с ним стояли несколько маленьких склянок и пустая чашка и блюдце.
Когда я вошел, отец поднял на меня нахмуренный взгляд и резко бросил:
— Денег не дам.
Я и бровью не повел, а сел в кресло и вытянул ноги, молча рассматривая малую гостиную. Камин, покрытый копотью, весьма меня расстроил. Как и потертые стулья, и желтоватые шторы. И вроде на первый взгляд вся обстановка выглядела дорого, но вот такие мелочи всегда бросались в глаза. Этот замок видел лучшие времена. Чего стоит лепнина на потолке и резная мебель.
Денег тут нет. И уже давно.
— Я не за этим пришел, — наконец, сказал я. — А сказать о своем решении.
Отец разом напрягся, сжал губы и припечатал ладонью очередной лист к столу. Его лицо моментально покраснело.
— Только вот не надо говорить мне, что ты еще не готов и хочешь снова перенести сроки! Хватит! Я не потерплю…
— Я согласен, — оборвал я его гневную тираду.
— Что? — он запнулся и закашлялся. — Согласен?
— Да, — я пожал плечами.
Иван Станиславович пожевал губами, скосил глаза в документы перед собой, словно не знал, что мне ответить.
— Куда мне отправить запрос или как это делается? — решил я нарушить затянувшуюся паузу.
— В канцелярию, — задумчиво сказал он. — Да-да. В канцелярию. Я очень рад, что ты образумился. Ведь ты — Эгерман! Древнейший род! А это значит…
Я перестал его слушать, почти наизусть зная, что он сейчас скажет. Великие… бла-бла… потомки… бла-бла… трон… бла-бла. Одного раза хватило, чтобы запомнить.
— Отец, а что у нас с финансами? — вдруг спросил я, оборвав его на середине фразы.
У меня в голове никак не соотносилась запущенность замка и его слова о семье и роде. Неужели аристократия может быть бедной?
Он сбился с мысли, побледнел, потом покраснел, начал открыть и закрывать рот, как крупная рыба, которую выбросили на берег. На долю мгновения я испугался, что у него сейчас сердце остановится.
— Так плохо? — сделал я логичные выводы, глядя на его реакцию.
Вместо ответа, отец выдохнул и словно уменьшился в размерах. Но затем напрягся и поднял на меня глаза. В них плескалась злоба.
— С каких пор тебя это стало интересовать? Я же сказал, что денег не дам! Мы древний княжеский род! У нас все прекрасно!
Выплюнув последние слова, он снова уставился в бумаги, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Я пожал плечами, поднялся и вышел из малой гостиной.
Значит, положение дел куда хуже, чем я думал.
Проблем все прибавлялись и прибавлялись, как космический мусор на орбите. Если я сейчас не начну со всем этим разбираться, то вскоре могу остаться с голой задницей или с дыркой в груди от чьей-нибудь шпаги. Если отец не может разобраться с этим, придется брать все в свои руки.
Я спустился по лестнице и остановился у одной из картин, где изображена сцена сражения. Отважные бойцы с перекошенными в криках лицами, бросались на шпаги противника. Не эти ли самые картины раньше висели в коридоре? Зачем такое выставлять напоказ? Как украшения? Странный выбор. Лучше уж бы повесили женские портреты. Или еще пару шпаг.
Пока я изучал полотно, то услышал негромкий стук каблуков.
— Володя, как ты?
Обернувшись, я увидел приятную темноволосую даму в бледно-розовом платье и закутанную шаль. Внутри сразу потеплело — это была мать Владимира.
У меня и у Анны были такие же выразительные, темные и очень печальные глаза.
В памяти не было ни единого воспоминания о ней, но эмоции говорили сами за себя. Младший Эгерман просто обожал ее.
— Все хорошо, — тихо ответил я и взял ее за холодные пальцы.
— Вижу, ты разговаривал с отцом. Что ты решил?
Держа меня за руку, мы пересекли парадный вход и зашли в соседнее помещение. Это оказалась просторная гостиная. Она была больше, чем столовая на нашей базе! А ведь нас там было сто семнадцать человек!
В глаза бросилась извечная пыль, собранные в одном углу столы, скатанные ковры и пустые вазы.
Почти вся мебель была накрыта чехлами, кроме пары объемных кресел у большого окна. Матушка опустилась в одно из них и махнула мне рукой, приглашая сесть рядом.
— Ты пойми, мы очень за тебя беспокоимся и прекрасно понимаем, почему ты так себя ведешь, — она мягко улыбнулась. — Но ты и сам знаешь, что в нашем обществе строго
