не мой! — вынес я вердикт, ощупав голову, и засунул руку в раствор с плавающим сердечком.
Рядом что-то звякнуло, и скрипнуло.
— Э... — обнаружился рядом со мной мужичек, вошедший в помещение, холодильника, через открывшеюся рядом со столиком неприметную изнутри дверь, сливающеюся блеском металла свой поверхности, с блеском плитки стен — Ну, я это, попозже зайду — сказал человек, отступая на полшага.
Я пожал плечами, схватил сердце, сжимая в кулак, и осознал — не моё! Не мой моторчик этот кусок мертвого проспиртованного мяса!
А где тогда мой?! — паника на секунду вернулась, но тут же ушла. Без сердца я прожить могу, но это будет ад. Катастрофа, с учетом прочих травм и проблем тела.
Так, ладно, надо зашить грудь, стянув вместе ребра, вернуть грудной клетки хоть какую-то герметичность, что бы можно было запустить легкие. Хотя бы дышать начать! Только вот кто будет разносить кислород по телу без крови и сердца?! Надо сначала придумать альтернативу пропавшему органу... какую альтернативу?! Просто соединить сосуды вместе, чтобы кровь хоть как-то могла бегать по телу.
Ага, легко сказать, да сложно сделать! Сердце то мне не под самый корешок отрубили! И за место условных пар сосудов, у меня куча разнокалиберных обрубков в груди! Как их всех вместе то соединять!? Пофиг! Соединю как-нибудь, срастутся а там уж видно будет!
Правые с левыми, левые с правыми... Только надо на столик присесть, избавив его от пустых банок, навалится на стенку спиной, чтобы уж точно не упасть опять, а то меня откровенно мотает, и уже потом с чистой совестью спокойно приступить к процессу сборки не собираемого. Начать ковыряться в груди двумя руками.
Эх, мне бы еще ниточки найти! Да вот где... У данного стола ящиков нет. А в груди так много разномастных склизких мерзких и пустых сосудов... что вообще непонятно как их все вместе теперь собирать!
Ладно, большую толстую хрень, идущею от органов снизу, присоединю к артерии идущей к левому легкому. Их размеры как бы не совпадают, но, кто их спрашивает? Обжимайся давай! Через «не могу» давай! Как же это неудобно работать в собственной груди! Что я уже с собственными венами разговаривать начал.
А вверх у меня идут аж две... а если я ни к чему не буду крепить вену для головы? Фигово будет да, тогда... чем бы дырочку проковырять? Стекло! Нет уж, я скорее себе легкие изрежу. Вены, а вены, может вы как-нибудь сами, а? Нет? Жаль.
Ну давай! Соединяйся! Ну же.... вот... па... во! Далее те, что идут от лёгких и разносят кровь по телу. Толстые стенками, и, эх, еще более неудобные в работе! И опять четыре штуки, что совершенно не ясно, как соединять в единую конструкцию. Ну, выбор то у меня все равно нет! Только тут сделать надо так, чтобы кровь к органам текла не от левого легкого, к которому она от них поступает, а от правого.
Фух! Закончил! Думал, подохну пока эти хрени соединяю меж собой, и ладно хоть мне не надо их сшивать! Срастаются сами, под напором мысли. Теперь осталось только найти нитки для кожи грудины — она слишком толстая и имеет слишком большую нагрузку, чтобы вот взять и срастить сама за миг. Разойдется мгновенно.
И найти чем забить желудок, чтобы тело прекратило есть само себя, вырабатывая заполнение для пустующих сосудов. Я итак дорого заплачу за этот побег по плану «Т». Уж лучше бы похныкал, по стонал, поревел с укором «не помню я! в школу шла!», чем вот так вот. Для родителей в том числе было бы лучше, если б я отступил из того здания по плану «Р».
Сейчас, если до них дойдет, я — труп. И непонятно теперь вообще, где и как от них прятать свою моську, пока хотя бы хоть что-то не заживет. А так бы был просто раненным ребенком, а про то, как я там оказался — и не вспомнили бы. Хорошая мысля... но кто ж знал то, что сердце свиснет местный коллекционер!?
Дверь рядом со столом вновь скрипнула, вновь отварившись, и вовнутрь вновь заглянул господин мужчина в не особо чистом белом халате. Врач-патологоанатом — догадался я, по его взгляду на меня, сидящего без движения в углу, брошенной игрушкой.
Взгляд... как на работу! Просто труп... нет, он все же помнит, что я тут двигалась! С распоротой грудиной. С торчащими наружу ребрами, и недостающим органом, зияющий во тьме глубинной чернотой.
И выдохнул, решив, что показалось. Что померещилось, приглючилось, хоть я сежу не там «где бросили», и колбы на полу стеклом разбитым блестят в свете дверки приоткрытой. Даже вон перекрестился!
— Никогда больше формалином закусывать не буду!
Так, стоп! Дверь в холодильник морга что, открывается только снаружи? Мужик вон, чтоб не захлопнулось, брусочек подложил... и если он уйдет, оставив меня тут...
Я перевел взгляд на уже протянувшего ко мне руки врача, закончившего отгребать ботинком осколки стекла в сторону, чтобы подойти к столу. Мужик, не отреагировал, схватил, на вытянутых руках, но понял — тяжеловато! Отпустил, и еще более тщательно отгреб осколки, подходя в упор к столу. Я за это время, стянул кожу на груди рукой, и спешно запустил легкие, начав дышать при помощи диафрагмы.
Прокашлялся, вызывая истеричное эхо в обклеенной плиткой «гигантской ванне», проверяя работу связок, и едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на рвотный кашель умирающего. Мужик моё пения, уже не смог проигнорировать.
— Спирт после трупов — зло! — выдал он, и бесцеремонно сгреб меня в охапку.
Потащил куда-то в неизвестность, пока я задыхался, воюя с собственными легкими, что решили высказать своему хозяину все,
