Он пожал плечами.
— А везти нужно почти всё. Уж ты мне поверь, я доставлял, знаю. И хлеб, и железо, и парусину с канатами. Про людей распятых на Юдомском кресте, убитых в стычках и умерших на этапах промолчу. Что для империи люди? Но выгода-то где?
— Меха, — неуверенно предположил Лёшка.
— Правильно! — Я подвинул стопку к нему поближе и он почти на автомате выпил. — Поэтому промышленным и позволили выходить в море. Ровно столько и позволили, чтобы на шубки соболиные для аристократов собрать. А колонизация, новые губернии, новые народы… — я махнул рукой. — Да что там говорить. Наполеон легко отказался от американских колоний, а он был не самым тупым императором. И, в конце концов, кто в нашей с тобой реальности продал Аляску? Не большевики же?
— Нет. Александр Второй и Великий князь Константин.
— А где гарантия, что они не продадут её ещё раз? Что изменится от нашего вмешательства?
Тропинин выглядел довольно удрученно. Не потому что я сразил его аргументами, скорее потому, что не нашел у меня поддержки своим фантазиям.
— Знаешь, по сути любая империя это частный случай капитализма. Такая большая корпорация с единственным владельцем на страну. Или, как вариант, с небольшим акционерным обществом из богатеев и аристократов. Выгодно купить актив — покупает, выгодно продать — продаёт. Аляску продали, зато прикупили часть Китая. Амурскую область, Уссурийский край. Их и осваивать легче, и удержать, случись какая война. И толку от них больше.
— Так чего же ты хочешь? — устало спросил Тропинин. — Зачем затеял всё это?
Я разлил водку по стопкам и мы выпили не чокаясь, словно хоронили мечты.
— Ну, мои планы попроще, — попытался отговориться я, уже понимая, что цели наши малость разнятся. — Вот собираюсь на Архипелаг двигать. В смысле на архипелаг Александра, если его когда-нибудь так назовут. Новоархангельск будем закладывать, курорт на тамошних источниках открывать. Из-за твоей дурацкой монетки только и задержался. Перенервничал. Думал, те изверги меня опять достали. Но уж теперь-то, когда всё разъяснилось, можно и сбор трубить.
— Новоархангельск — это понятно, — ничуть не сбился с темы Тропинин. — Но его и без твоих стараний поставили бы. Чуть раньше, чуть позже не велика разница. А лично у тебя есть какая-нибудь стратегия? Чего ты хочешь добиться в итоге?
Я промолчал. Парень затронул весьма уязвимое место моих начинаний. Как ни странно, но при всей глобальности затеянной игры, стратегия, как таковая, у меня отсутствовала. В том смысле, что не сформировалось ясной конкретной цели, достижение которой означало бы «конец игры». Желание прихватить побольше дикой землицы, конечно, оставалось некоей путеводной звездой, но как ей распорядиться, что сложится потом из этих приобретений, я до сих пор представлял смутно.
— А какая стратегия была у Робинзона?– пожал я плечами. — Он ведь не собирался перекраивать мир, приводить в подданство людоедов или взимать с них ясак соответствующими шкурками? Бедолага просто желал обустроить жизнь, наладить быт, раз уж нельзя вырваться с острова. Так и я. Мы, если угодно. У нас с тобой получается робинзонада во времени. Хробинзонада, так сказать. А значит надо как-то устраиваться.
— Робинзон не обладал знанием о ещё не открытых землях, о будущем, о технологиях, — упорствовал Тропинин. — А мы с тобой обладаем. Одному мне такое было бы не по силам, я вообще едва выжил. Но ты-то, я гляжу, поднялся. И думаю, раз так, то грех не воспользоваться шансом.
Ну, эти-то аргументы про знания и технологии уже перетирались мной не единожды. Изначально я собирался основать на американских землях что-то вроде личного государства. Маленькой уютненькой утопии, обустроенной по собственному вкусу. Без рабства, без чиновничества, без сословий. Со справедливыми законами и справедливым управлением (моим, разумеется). Мне хотелось создать страну, где люди чувствовали бы себя достойно. Технически это казалось не таким трудным делом. Ведь я обладал опытом многих поколений, историческим знанием, пусть и искорёженным книгами. А возможность оперировать с пространством-временем давала мне фору.
Но вкусы менялись. Менялись и обстоятельства. По мере знакомства с порубежьем идеяпостепенно трансформировалась. Дух фронтира пленил меня. Эта страна, населяющие её люди не терпели законов, пусть самых справедливых, не терпели управления, пусть самого гуманного. Они жили даже не традицией, которая нуждалась в длительном времени для укоренения, а создаваемыми по ходу дела правилами, и легко меняли эти правила, как только они становились помехой.
Мне захотелось поддержать этот дух, продлить состояние свободы. Но чёткой формы сохранения первозданного хаоса не существовало, да и не могло существовать. И тем сложнее было объяснить свой подход современнику, для которого сильное государство являлось политической аксиомой и привычной, даже незаменимой упаковкой для общества.
— Ну, мне бы не хотелось сдавать эти земли империи, — осторожно произнёс я. — По-моему она недостойна такого подарка, хотя бы потому, что собирается загнать его по дешёвке.
Тропинин сжал зубы.
— И тогда я подумал… так что же, оставлять этот жирный кусок Соединённым Штатам или британцам? Отнюдь! Чем они лучше России?
— Ну и? — насторожился Лёшка.
— Поразмыслив на досуге, я решил забрать Америку себе!
Я хотел свести всё к шутке, но, похоже, не рассчитал накала страстей.
— Как то есть, забрать себе? — опешил Тропинин.
— Просто, — я пошел на пролом. — По праву, так сказать, первооткрывателя. По праву первой заимки. Ну как у старателей, что золотишко моют в ручьях. Кто первым пришел, того и землица!
Лёшка молчал почти минуту, накапливая заряд негодования. Ну просто конденсатор гнева какой-то.
— Да ты маньяк! — вспыхнул он. — Кем ты себя возомнил? Чингисханом? Или этим, как его там… Аттилой. С тобой или без тебя, империя будет здесь. Ты опередил её всего-то на пару лет. И вот на этом основании решил, будто можешь делать всё что захочешь? Нет! Не пройдёт! Вон парни за окном, они и есть первооткрыватели. Землепроходцы! Это им решать, кому владеть открытыми землями!
— Неужели? — я выдавил улыбку. — Что они могут решить? И зачем им это? Когда ты вламываешься в чужой дом, то намерен вынести из него ценности, а не поселиться там насовсем.
— Ну, у тебя и сравнения!
— Нормальные сравнения! — рявкнул я. — Этим парням Америка не нужна, как и империи. Всем им нужны меха. И со мной они отправились только потому, что я обещал знатную добычу. А то чёрта лысого они бы попёрлись в такую даль. Шею свернуть за клочок земли дураков нет!
— За клочок? Ничего себе клочок!
— Клочок! — припечатал я. — У них за спиной целая Сибирь пустая осталась.
Парень чуть не зарычал.
— И заметь, я не собираюсь трогать твою любимую империю, — добавил я, не обращая внимание на его бурлящую злость. — Не собираюсь устраивать революцию, менять династию. Империя осталась там, за океаном, целая и невредимая, а я просто подыскал себе клочок относительно свободной земли, где и собираюсь попытать удачу. По-моему это естественное право каждого, попытать удачу.
Я выдохся и умолк. Тропинин тоже постарался успокоиться. Немного помолчав, он спросил:
— И что же ты собираешься делать с таким огромным клочком? Нацепишь красные штаны? И те, у кого воздуха нет, сюда насыпятся? А потом, что? Они будут на четвереньках ползать, а ты на них плевать? Удовольствие получать?
— Ха, вроде того, — сравнение показалось мне уместным. — Про нехватку воздуха прямо в десятку! И на счёт «плевать» верно подмечено. В том, смысле, что я не собираюсь кактусы из них делать. Вся фишка как раз в том и состоит, что я не собираюсь ничего делать. Я хочу просто сохранить свободу.
— А-а, — махнул рукой Лёшка. — Вон оно что! Свобода. Мне следовало догадаться об этом раньше. Нахлебались мы уже этой либеральной чуши.
— Кто «мы»? Лично я только вошёл во вкус.
— Ну да, тебя же раньше сюда выкинуло. Не застал ты лихие времена. Эта твоя демократия разрушила всё! У власти собрался сброд, предатели, жулики. Растащили, распродали…
