Хотя у Геолога с финансами всегда всё было пристойно. Не у него самого, откровенно то говоря. Откуда у простого студента, учащегося на факультете журналистики, деньги? Стипендия — а вернее то, что ей называлось — это ж чисто похохотать и то сквозь слёзы. Зато его предки — дело другое. Отец Василия как раз и был самым настоящим геологом, изъездившим не только просторы нашей необъятной, но и в зарубежные командировки часто попадавший, уж точно не менее десятка раз. А подобное, доложу я вам, в недоброй памяти недавние советские времена было официальным источником пусть и не собственно валюты — официально, по крайней мере — а заменяющего оную суррогата. Под суррогатом имелись в виду «чеки», на которые можно было покупать куда более хорошие товары, нежели продавались в обычных совмагазинах, доступных любому обладателю молоткасто-серпастой красной советской паспортины. С крушением советского государства семья тоже в скудость впадать не собиралась. Отец Васи вновь слинял в зарубежную командировку, на сей раз чисто на коммерческих началах и, как я слышал, всерьёз рассчитывал в ближайшие год-два окончательно закрепиться за кордоном и семью туда же перетащить. Но это всё в будущем, а пока… Пока что сам Васька, что его мать, что две сестры, младшая и старшая, находились тут, в Новиграде.
— Пойдём, посидим-покурим. Ты как, не против?
— В принципе нет, но… — взглядом показываю на свой груз. — Сначала домой это всё забросить надо. И раз уж ты мне по дороге попался, да ещё и с ценным предложением — хватай один из пакетов, поможешь побыстрее и покомфортнее до дома добраться. А там груз сброшу и свободен.
— Замётано.
И хвать тот пакет, который и выглядел полегче, да и являлся таковым. Васисуалий в своём репертуаре. Качалка там или нет, но нагружать себя работой он с детства не любил и всеми силами от оной отлынивал. Особенно от «общественно полезной», она же для конкретного человека не то что совершенно бесполезная, а ещё лишняя, зачастую даже вредная. Все эти канувшие в Лету субботники, комсомольско-пионерские обязательства и прочая по***нь, рыдать о которой могут разве что совсем больные на голову или патентованные мазохисты.
И, конечно же. склонность к болтовне. Порой лёгкая, а иногда, в период обострений, ну совсем не затыкаемая. Даже интересно, какое состояние у него сейчас? Впрочем, сейчас оно и прояснится, тут и к гадалке ходить не стоит.
— Приоделся. Перстень, цепь не златая, но серебряная. С каких доходов гуляешь, Сева? Ты ж в карты не играешь, торговать тож не выучен. Или страшно-ужасная секретина?
— В меру, всё в меру. Скажем так, произошла частичная коррекция жизненного пути, в силу обстоятельств. Результат, как видишь, покамест вполне пристойный и достойный. Но никаких карт, больно они переменчивы и вообще можно крупно влететь.
— Вижу уже, — как то малость сдулся Геолог.
— Еще не то сможешь увидеть… Стоп! — внезапно осёкся я, уловив, что собеседник несколько по иному поводу завял. — Неужто опять вляпался со своими долбанными картами? Завязывал бы ты, а то продуешься не как обычно, когда у папы с мамой можно чуть больше денюжек выпросить якобы на подарки девочкам и разные пьянки благородных донов, а иначе.
Молчит и сопит этак печально. И рожа стала вот совсем грустная.
— Давай тогда, собирайся с мыслями и начинай говорить. Оно, конечно, верно, что silentium est aurum, но явно не в твоём случае.
— Сейчас, с мыслями соберусь, сигаретку выкурю.
И действительно, прямо на ходу и пачку «мальборо» достал, и прямо зубами вытянул оттуда курительную палочку. Потом пачку убрал, зажигалку достал, прикурил… Всё на ходу, одной рукой, пакета, мной доверенного, из второй не выпуская. Затянулся этак глубоко, во весь вдох, что обычно делал редко, только когда хотел немного отрешиться от каких-то проблем. Молчит, курит. По ходу, с мыслями собирается, слова подбирает. В то, что замкнулся и решил не поднимать неприятную для него тему — в это я категорически не верил. Васька, как я мог судить из имеющегося в памяти, человек предсказуемый. Уж если завёл о чём-либо речь, обязательно продолжит, не соскочит с темы, если, конечно, собеседник какую-то хамскую штуку посреди откровений не ляпнет. Я подобного вытворять не собирался, а потому следовало лишь чуток подождать.
Дождался. Уже когда мы добрались до моего двора, Васька вышел из этого своего состояния и выдавил из себя:
— Давай я сейчас кратко, а ты потом домой и обратно. Лады?
— Не вопрос. Только давай присядем, что ли.
Кивок и курс на ещё не до конца доломанную скамейку. Вандализм цвёл и пах не только в подъездах домов, но и во дворах. Ну вот казалось бы, на хрена пытаться доломать лавочки, а то и вовсе их подпалить? Даже с точки зрения полных маргиналов логики в этом просто ноль без палочки. На лавочке можно сидеть и бухать, можно спать на или под ней, когда уже ва-аще в ноль нажрался. Можно… да много чего можно, только ведь не-а, не стучатся доводы логики в то, что заменяет им разум. Потому на некоторые лавочки/скамейки садиться было уже практически нереально. На некоторые лично я просто брезговал по причине обблеванности или обоссанности… иногда и нагаженности… правда, последнее было в основном около, но не из рудиментов здравого смысла, а попросту из удобства во время процесса.
Впрочем, эта конкретная скамейка была ещё вполне себе ничего. Присели, а там и я сигаретку из пачки с верблюдом вытащил. Вот вроде и неплохой табак, а душа несколько иного просит, чего тут вроде бы и не встречал. Но если встречу — наверняка узнаю… вспомню, если вообще правильным будет так выразиться.
— Присели. И что скажешь, пусть даже кратко, Геолог ты наш?
— Попал я, Сева, вот сильно так попал, а в ноги матери кидаться… боюсь. Я и так уже не раз накуролесить успел. Отец потом вернётся, прижмёт меня так, что я пискнуть не смогу. И не возразить тогда, сам же виноват. И не признаться нельзя, иначе под удар поставлю. Времена сейчас…
— Два вопроса. Сколько продул и кому именно? Причём второй тут как бы не важнее первого.
— Четыре косаря… зелёными.
Тут только присвистнуть и оставалось. Нехило Васенька погулял, аж на четыре тонны приземлили бедолагу. То-то сидит с видом печальным, хотя и пытается ещё хорохориться. Только вижу, что это так, трепыхания пойманной на крючок и уже вытащенной из родной среды жирной рыбины. Любопытно, сам влез, чисто по дури и воле случая, либо выпасали как дичину? Хотя… Четыре тысячи долларов — куш, конечно, неплохой, спору нет, но вот чтобы долго к этому готовиться, прикармливать потенциальную добычу — сомнительно мне.
— И кому угораздило проиграться?
— Есть такой Степ. Зовут Григорий… Ну вроде как важный такой человек, игрок. Не в казино играет, а на отдельной квартире специальной.
— Катран?
— Точно! Ты ж знаешь, Сев, я хорошо играю, просто иногда увлекаюсь.
— А ещё отыграться пытаешься, — пошарив в памяти, ответил я. — Давний же закон есть, даже два. Не отыгрываться и не похмеляться. Только если при последнем нарушении тупо уйдёшь в запой, то при первом… В лучшем случае без порток останешься, а в худшем ещё и последние яйца в счёт долга обкарнают.
— Ты это, не сгущай краски.
Качаю головой, даже малость поражаясь сохранившимся у человека иллюзиям. Пошарив вокруг глазами, вижу, что урну, куда можно было б выбросить окурок, какое-то чмо уронило. С-суки шариковоподобные! Поморщившись, щелчком отправляю бычок в направлении уроненной урны. Есть попадание.
— Сам играть пошёл или убеждали, подталкивали словами разными?
— Сам. Вот дурак был, да, но, сука, самостоятельный! — воскликнул Васька. — В один день повезло, почти триста долларов выиграл. Во второй день большая игра была, хорошая, но по собственной глупости и азарту выигрыш в ноль ушёл. И вот третий… Заигрался! Всё, что с собой было, просадил и на те самые четыре просел. А отдавать то надо! А чем? Только к матери, чтобы та залезла в отложенные деньги. Должно хватить, но… мне совсем плохо будет.
