Маше я порекомендовала через дворовых шепнуть Васинцам о предстоящей войне и нашествии врагов, чтобы они побольше сеяли ранних культур. На "барских посевах" тоже должны быть посеяны только ранние и быстро растущие культуры, чтобы поменьше врагу досталось. Авдеич должен потихоньку продолжать заготавливать дрова и непортящиеся продукты в наших заимках.
Итак, все позади и мы отправились в дорогу, сопровождаемые пожеланиями доброго пути от Маши и наших дворовых. Но сначала на наших лошадях и в нашей карете мы доехали до Дорогобужа, чтобы там получить подорожные. Нас вез Степан, который очень переживал, что его оставляют дома. Он всю дорогу что-то говорил Никите, видимо, давал советы. В Дорогобуже я отправилась к исправнику, чтобы выписать подорожную.
"Подорожная" или "Проезжая грамота" давалась на определённое лицо, в данном случае на меня, т. к. я помещица, а со мной едут мои люди. Мы решили оформить отдельную подорожную и Мише, чтобы он смог съездить в Москву. В подорожной указывалось, откуда и куда направлялся путник. В моем случае было указано: "Дорогобуж – Смоленск – Петербург – Дорогобуж", а у Миши: "Дорогобуж – Смоленск – Петербург – Москва – Дорогобуж". В "Подорожной" указывалось также количество лошадей, которых путник мог брать на почтовой станции. Количество лошадей зависело от чина по Табели о рангах. Я, как капитанша, вполне могла рассчитывать на тройку. И лошадей дальше я буду получать только благодаря Подорожной. Иначе придётся самой искать лошадей у свободных извозчиков и переплачивать им в 3, а то и в 4–5 раз. Верста же на почтовых лошадях стоила от 5 до 10 копеек. Весь наш путь около 700 вёрст, т. е. за дорогу я заплачу от 35 до 70 рублей в один конец. Останавливаться мы будет на почтовых станциях (ямах).
Пока я занималась документами, Миша быстро сходил в наш магазинчик, получил выручку и отчеты Антона, отдал ему часть товара, а затем зашел к Петру Степановичу, вручил ему сказку про "Колобка" и новые рецепты и песни, а также получил деньги за уже проданные книги, рецепты и песни. Даша в это время сбегала в лавочку, где закупила в дорогу чая, кофе, хороших конфет и всяких сладостей. Варвара осталась на почтовой станции следить за вещами и наблюдала, как Степан выпряг наших лошадей, а в нашу карету запрягли лошадей почтовой станции. Этот вид путешествия – на своей карете и казённых лошадях называется путешествовать на перекладных.
Степан вместе с Никитой проверил лошадей и убедился, что все в порядке. И вот все собрались и мы уселись в карету, а Степан еще долго махал нам вслед и крестил наш путь. Наше путешествие началось!
Глава 64. "Ехали на тройке с бубенцами…"
До Михайловки, первой почтовой станции на пути в Смоленск, мы не доехали, а долетели. На мое удивление, несмотря на середину апреля, дорожную грязь подхватило легким морозцем, и наша карета ехала очень быстро. Но это нам просто повезло, ведь по статистическим данным Комитета Внутренних дел Российской Империи в XIX веке дороги в Смоленской губернии из-за состава почвы крайне неудобны для путников. Они размыты и образуют промоины не только весной-осенью, но и летом после дождей. После засухи летом глинистая грязь на дорогах высыхает и образует комья, которые причиняют неудобства и лошадям, и экипажам. Поэтому, как бы не хотелось путникам ехать "быстро и ровно", но не всегда это получится. Да и извозчикам предписывалось осенью-весной двигаться со скоростью 8 вёрст в час, т. е. 7,5 км/ч. Сейчас велосипедист движется быстрей. Так что мы пользовались моментом и подгоняли извозчика, как могли.
Тройка, запряженная нам в Дорогобуже, была прекрасной – центральный конь (коренник), гнедой масти, как ему и положено, смотрел прямо, а боковые лошадки (пристяжные) – тоже гнедые, красиво изгибали головы в сторону, чудо картина!
Да еще и бубенчики под дугой сразу напоминали обо всех тех прекрасных песнях и стихах, где упоминалась тройка – символ русской души и дороги. Тут и пушкинская "Зимняя дорога", и "Тройка мчится, тройка скачет" Вяземского, и Некрасовская "Что ты жадно глядишь на дорогу", а также "тройка удалая" с "колокольчиком – даром Валдая" Глинки. Поэтам нравилась ее лихость и скорость – она "борзая", "бойкая", "лихая", "шальная", "бешеная"; ямщик на ней "ухарский". Сохранилось более тридцати таких песен – и известных, и забытых, имеющих авторов или народных.
Вот и наш ямщик был "ухарем" – в длинной синей поддёвке со складками, застегивающейся на левую сторону металлическими пуговицами. На голове его был гречник – валяная шапка, похожая на пирог из гречневой муки – высокая, с узкими полями и слегка коническая. Подпоясан он был красным кушаком, в который убирл какие-то свои мелкие вещи – он служил ему своеобразной сумочкой-поясом, так популярной одно время у наших торговцев. Он свистел, крутил своим кнутом над головами коней, но они и не нуждались в том, чтобы их подгоняли, ехали быстро, ровно.
"… Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи," – Николай Васильевич Гоголь на все времена сказал!
Настроение у нас было замечательное и мы всю дорогу пели. Начали, конечно, с песни Павла Булахова на стихи Петра Вяземского "Тройка мчится, тройка скачет.." Будет она сложена только в 1865 году, но уж больно хорошо ложилась она на дорогу, грех не спеть ее пораньше на пятьдесят лет:
Тройка мчится, тройка скачет,
Вьётся пыль из-под копыт,
Колокольчик, звонко плачет,
Упоительно звенит.
Едет, едет, едет к ней,
Едет к любушке своей,
Едет, едет, едет к ней,
Едет к любушке своей!
Далее хорошо пошла "Тройка" которую мы знаем по первым словам: "Вот мчится тройка удалая" композитора Верстовского на стихи Федора Глинки, которая была частью его большого стихотворения "Сон русского на чужбине". Эта песня чуть помоложе, 1828 года рождения. Именно ответом на нее и появились стихи Вяземского:
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
Ямщик лихой – он встал с полночи,
Ему взгрустнулося в тиши –
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
"Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?
Теперь я бедный сиротина!.."
И вдруг махнул по всем по трем –
И тройкой тешился детина,
И заливался соловьем.
Затянули было и "Однозвучно гремит колокольчик" Гурилева на стихи Ивана Макарова, чей отец был крепостным почтовым ямщиком у помещика Всеволожского. Однажды в дороге он попал в буран, нашли его уже умершим. Так же закончил свою жизнь и его сын Иван, который в возрасте 31 года замерз в дороге. В его мешке обнаружили рукописи – это были его стихи. Песни на его стихи, уже широко известные к тому времени, считались народными, без авторства. И только в 1930-х годах авторство Ивана Макарова и его судьбу установил пермский филолог Александр Кузьмич Шарц. Но прекрасные слова его стихотворения до сих пор будоражат душу и навевают грусть:
