— А что вас, собственно, не устраивает? — я поставила на стол сок и сложила руки замочком.
— Давайте прекратим этот бессмысленный разговор, — сказал связист и упёрся ладонями в подлокотники, собираясь вставать.
— Вы действительно считаете, что в нашей советской стране существует дискриминация по возрастному признаку? — отчётливо спросила я. — И что обычный советский ребёнок не имеет права на творчество? — дядька замер. — Или, по вашему мнению, подвиг трудового народа недостоин, чтобы его освещать в литературе?
Пальцы связиста впились в кожу кресла.
— Видите ли, Советский Союз именно этим отличается от капиталистических стран, — любезно пояснила я, — у нас смотрят не на связи и богатство, а на реальные результаты труда. А жизненная позиция у вас забавная. Интересно, что́ товарищ полковник по этому поводу скажет?
Мама смотрела на меня, открыв рот, Женя держал покерфейс, а товарищ связист тревожно оглянулся. Да, раньше надо было думать. Все знают, что в «Космосе» всё прослушивается. Удар ниже пояса, не спорю — а как он хотел?
И словно среагировав на слова «товарищ полковник», к нашему столику подошла официантка. Ух, зыркнула как! У этой, скорее всего, и погоны есть. Или как минимум вольнонаёмный осведомитель.
— Нам раздельный счёт, пожалуйста, — попросила я. — Гражданин сам за себя оплатит.
Гражданин снял вспотевшие ладошки с подлокотников кресла и украдкой вытер их об брюки коленках.
— Думаю, вам нужно просто выполнить поручение вашего руководства, — сказал Женя и поднялся, — в ресторане бумаги раскладывать не стоит, документы всё-таки, вдруг пятна жирные останутся. А вот внизу заполнить можно, там столики есть.
Самое удивительное, что обе копии договора оказались практически заполнены, осталось даты и подписи проставить. И к чему был весь этот спектакакль?
В номере Женя ещё раз внимательно пересмотрел договор:
— Большие деньги получаются, Олька.
— Большие, — согласилась я. — По моим подсчётам, по итогу, вместе с журнальной публикацией, около десяти тысяч должно выйти или даже чуть больше.
И вернее всего, что будет больше, ближе к двенадцати. Предварительно объём тиража в семьдесят пять тысяч звучал. Пусть даже будет всего пятьдесят — это уже массовое издание, а там гонорары от двухсот пятидесяти рублей за авторский лист идут, даже если я не член союза писателей и вообще с улицы зашла.
— Ничего себе деньжищи! — вытаращила глаза мама.
И тут я выдала им спич, который приготовила заранее:
— Я отчётливо осознаю, что сумма возможных гонораров слишком велика для ребёнка. И вы должны это понимать тоже. Мы с вами воспользовались помощью друзей и знакомых вовсе не из меркантильных интересов и не ради пошлого обогащения. Часть заработанных средств я планирую внести в фонд мира, — я не была уверена, что номера исключительно прослушивают. А вдруг и просматривают? Поэтому никаких жестов делать не стала, авось сами догадаются. — Часть хочу передать на развитие физкультурно-спортивного направления нашей школы и на повышение качества оздоровительных мероприятий — и надеюсь, мама, что ты мне в этом поможешь. А часть направить на обустройство новой юннатской станции сельскохозяйственной направленности для изучения эффективности применения экспериментальных агротехнологий в условиях малого хозяйства. Я начала разрабатывать этот проект. Думаю, где-то к весне основная концепция будет готова, и я смогу обратиться в администрацию Иркутского района с вопросом выделения площадей под экспериментальную площадку.
Мама, по-моему, обалдела.
— Более того, — сурово добавила я, — гонорары от следующей книги, которая сейчас в процессе, я планирую направить преимущественно на этот большой проект.
— Ничё у тебя планы! — присвистнул Женя.
— Ещё бы. Мы, советские люди, ставим себе высокие цели. От каждого — по способностям!*
*Очень популярная в те годы фраза,
обрисовывающая будущие черты коммунизма,
к которому
(мы тогда были в этом железно уверены)
лет через сорок
СССР должен был неизбежно прийти:
'От каждого — по способностям,
каждому — по потребностям!'
— Я же говорила! — убеждённо воскликнула мама. — Ольга у меня как Ленин!
Ой, блин… Надеюсь, товарищ полковник не сочтёт, что мы переборщили…
Дел у нас больше в Москве не осталось, но номер был проплачен до завтрашнего полудня, и мы договорились, что мама с Женей едут по магазинам — что-нибудь интересное посмотреть, а я в номере посижу. Я уж и находилась, и насмотрелась, больше никуда не хочу.
БУДЬ ОСТОРОЖЕН В ЖЕЛАНИЯХ СВОИХ
20 июля 1983
В среду мы на посошок пообедали в самом козырном ресторане «Космоса» — на самой верхушке — собрали барахло, разросшееся с одной сумки до нескольких (плюс пакеты, тюки и коробки) — и двинули на Ленинградский вокзал.
Бабушка встретила нас радостно, но к деду собиралась как-то неохотно. Судя по всему, с бабой Люсей у них не вышло гармонии.
— Баб, я бы с радостью предложила тебе свой диванчик, но после той мыши спать на полу боюсь*. Может, мы раскладывать его будем да вдвоём ложиться?
*О том, что мышка
может залезть на диван,
я старалась не думать.
— Да нет уж, пойду я туда ночевать, — махнула рукой бабушка, — вдруг ещё придавлю тебя ночью?
Это было вероятно. Бабушка у нас прям кругленькая, а я — мелкая совсем.
Вечерком мы дружно проводили бабушку к деду Али, прихватив с собой красивый торт из московской кондитерской, посидели, попили чаю, рассказали про свои успехи (и внезапно — про мои наполеоновские планы). Успехи дед счёл само собой разумеющимися — даром, что ли, он договаривался — а планы одобрил. Бабе Рае мой агро-план тоже понравился. Вот же старые ленинцы, блин. Баба Люся, правда, нос воротила, да и хрен с ней.
А ещё дед предложил нам в пятницу сходить на концерт. Из-за этого концерта прямо чуть не поругались мы.
Баба Люся на концерт ходить не хотела, потому что он был местный и не очень престижный (короче, сплошное фырканье), и чего она попрётся, она и так всех этих сто раз видела, тоже мне, нашли что смотреть…
А дед говорил, что выступают весьма достойно, и ему нравится. И вообще, он уже четыре билета взял. Видать, сразу предположил, что супруга откажется, а на меня, как оказалось, билета не полагалось (как на детей до скольки-то там лет).
Тут я возьми и брякни:
— Чёт я не хочу два часа на ручках сидеть. Можно я дома останусь? У меня глава недописана, — мой вечный и очень удобный аргумент.
Тут мама сразу вспомнила моё вольное обращение с газовой плитой и её (мамин) хтонический ужас по этому поводу. Нет, одну меня оставлять было категорически нельзя!
Дед тут же предложил вечер посидеть у них — дескать, взрослый в квартире есть, вот и присмотр. Этот вариант развития событий сильно взбодрил и бабу Люсю (хотя открыто орать, что я ей нафиг тут не нужна, она всё же постеснялась), и меня. Ну, зашибись, расклады!
Я попыталась отбить право посидеть с Василием, но быстро поняла, что если прямо вот сейчас не заткнусь, вечер пятницы (и не только пятницы, и не только вечер) будет испорчен у всех. И заткнулась. В конце концов, три часа не потерплю, что ли? Займусь своими делами…
22 июля 1983, пятница
Я сидела за журнальным столиком. Довольно удобная у них была модель, ноги можно было под столешницу подпихнуть, как под нормальный стол, и в сочетании с низким диваном это была для меня наиболее удачная комбинация.
Баба Люся была недовольна. Причём, насколько я поняла из непрекращающихся бессвязных бормотаний, недовольна она была в принципе, и при любом раскладе высказывала бы миру своё высокомерное «фи». Вот, «видите ли, пошёл он!» и ещё «не могли сами что ли?» Это немногим отличалось от популярного в Москве девяностых «понаехали!», но идеально совпадало по эмоциональному наполнению.
