майку на животе, окинул столешницу взглядом.
Сказал:
— Ну, вот. Нормально. Теперь можно и поговорить.
Он откупорил бутылку и щедро плеснул водку в граненые стаканы.
* * *
Уже после первой бутылки я отметил, что Николай Уваров на удивление интересный собеседник. Он не лез в душу ко мне, а свою держал нараспашку. Коля поведал мне, что приехал к нам в область из посёлка под Новосибирском. После службы во флоте он заглянул в гости к сослуживцу: в эту самую деревню. Встретил здесь свою будущую жену и понял, что в Сибирь не вернётся. С тех пор (почти шестнадцать лет) он трудился в колхозной кузнице. И половину этого времени чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. До того, как умерла его жена: женщина скончалась во время родов. Не выжила тогда и новорождённая дочь, которой Николай уже посмертно придумал имя — лишь для того, чтобы оно появилось на надгробии. Жизнь в деревне Уварову с тех пор разонравилась.
— … Ну, а куда ж я теперь от них уеду? — сказал Николай.
Он откупорил вторую бутылку «Русской», плеснул водку в наши стаканы.
— Выпьем, — сказал Уваров. — Не чёкаясь.
«Русская» меня не впечатлила (пока в моём хит-параде советской водки лидировала «Посольская», которую предпочитал мой отец). Но под хрустящий солёный огурец, сало и вареную картошку она «пошла» легко и задорно. Угомонившаяся было муха то и дело пугливо шарахалась от стола, напуганная звоном стаканов. Пение птиц в саду стало превосходным фоном для застольных бесед, заменило нам ворчание радиоприёмника. Я слушал неглупые рассуждения «о жизни» Коли Уварова, касавшиеся простых житейских истин и нехитрых желаний обычного человека. Охотно и с пока ещё чётко отмеренной искренностью отвечал на прямые, не содержавшие в себе подвоха вопросы. Чувствовал, как расслаблялись мои нервы, уже не первый месяц пребывавшие в постоянном напряжении.
— … Всё будет нормально, Серёга, — сказал Уваров. — М-да.
Он поднял стакан и заявил:
— Выпьем. За твоё будущее. Всё будет хорошо.
Я отметил: он ни слова не сказал мне о том, что Варвара Сергеевна мне не пара, что она старая для меня, и что я обзаведусь в будущем собственными детьми. Хотя именно об этом мне твердил Кирилл, похожие слова (без сомнения) услышу от родителей. Историю своих взаимоотношений я пересказал Уварову без купюр. Поведал, как до армии сделал Варе Павловой предложение, как писал ей во время службы в Советской армии письма, как наведывался к ней по вечерам вплоть до сентябрьской поездки на уборку урожая. Не упомянул лишь о том, что минуло больше пятидесяти лет (по моим ощущениям) с того дня, когда я предложил Варваре Сергеевне стать моей женой. Умолчал и о том, что в этот раз я после дембеля предложение не продублировал, как сделал это в той, в прошлой жизни.
— Какие твои годы, студент, — сказал Коля.
Он отсалютовал мне стаканом.
— Тебе ведь не тридцать восемь, как мне, — сказал Уваров. — У тебя ещё все впереди.
Я усмехнулся. Потому что тридцать восемь лет мне исполнилось в тот год, когда официально развалился Советский Союз. Тогда мы с Артуром Прохоровым удачно вступили в новое время: совсем не по-стариковски развернули бурную деятельность. Потому что ни Артурчик, ни я не держались за прошлое — с надеждой смотрели в будущее (в собственное). Я себя тогда старым не считал. Как не чувствовал я себя стариком и в семидесятилетнем возрасте. Но об этом я Коле не рассказал. «Следил за базаром», как говорили приятели, коллеги и конкуренты, окружавшие меня в девяностых годах. Я продолжил размышления на тему женщин: рассказал пока не выглядевшему пьяным Уварову, с какой голубоглазой красоткой не так давно танцевал в ресторане «Московский».
— Серёга, ты как будто мою жену-покойницу описал, — сказал Коля.
Он одним большим глотком допил из стакана водку и привлёк моё внимание взмахом руки.
— Обожди немного, студент, — сказал Николай. — В погреб спущусь. За твоими бутылками.
* * *
Я не заскучал в одиночестве: не успел. Потому что в дверном проёме вновь появилась человеческая фигура — заметно ниже и уже в плечах, чем хозяин дома. Она заслонила собой солнечный свет меньше чем через минуту после того, как отправился в погреб за добавкой Уваров. Я поднял взгляд на шагнувшего в летнюю кухню человека — взглянул на его погоны и на кокарду милицейской фуражки, которую мужчина держал в руке. Милиционер перешагнул порог и тоже меня разглядел. А ещё он увидел заставленный закусками стол и две пустые бутылки на полу. На этикетках бутылок он задержал взгляд — не заметил, как за его спиной вновь потемнел дверной проём. Обернулся он, когда на плечо ему легла рука Уварова.
Николай поприветствовал милиционера радостным возгласом. И уже через минуту сообщил мне, что гость в милицейской форме — тот самый армейский приятель, что завлёк его в эту деревню. Милиционер был сжат в крепких дружеских объятиях и усажен за стол. В его руке, будто по волшебству, появился стакан. Прошла ещё секунда — и в гранёную тару милиционера полилась «Московская особая». Коля плеснул слегка остывшую водку и в наши стаканы. Под слабые возражения участкового милиционера он провозгласил тост: «За дружбу». Армейский друг вздохнул и чокнулся своим стаканом со стаканом приятеля, а затем и с моим. Мы дружно выпили, как и потребовал Николай: «до дна». Мы с Николаем закусили квашеной капустой — милиционер занюхал огурцом.
И лишь тогда гость поведал нам о цели своего визита. Поводом для встречи с Николаем (как и в моём случае) стал мотоцикл. Милиционер сообщил, что сегодня утром ему «доложили» о вчерашнем угоне. Уваров тут же выяснил, что источником этих сведений стала его соседка. Та выглянула вчера из дома «на крики». Увидела, как Коля схлопотал от моего брата в глаз. И как Кирилл и Лена укатили на мотоцикле под звуки ругани Уварова. О чём она сегодня оперативно и с превеликим удовольствием доложила «куда следует». Бывший сослуживец Николая отреагировал на полученную от бдительной гражданки информацию относительно оперативно (когда заправил свой мотоцикл). И примчался помочь Коле: своему другу и советскому гражданину.
Мы выпили «до дна» «за советскую милицию». Первая бутылка «Московской особой» опустела неожиданно быстро. Это заметил и Николай: он взглянул на опустевшую тару внимательно, словно заподозрил обман. Покачал головой и спрятал ненужную теперь стекляшку под стол. И уже через пару секунд возмущённо пересказывал приятелю-милиционеру историю вчерашних
