На улице уже собралось достаточно людей, чтобы ощутить тревожность ситуации. Они стояли кучками и что-то обсуждали. Некоторые злобно косились на казаков. Так что я просто подошел к первой группе и спросил.
— Вот дело какое, — пожаловался один из горожан, в котором я узнал отставного зверобоя из ещё той, первой волны колонистов. — Заселяются ироды в домы наши.
Остальные загудели, поддерживая обвинение.
— Как то есть? — не понял я. — Забирают ваши дома себе?
— Забирать не забирают, — ответил другой старожил. — Просто на иждивение садятся, что те пруссаки.
Ничего не поняв, я пожал плечами и направился к главному виновнику всей заварушки.
— В чём дело, господин Царёв? — спросил я, положив руку на эфес.
Тот выглядел победителем, как минимум устроившим вторую Чесму.
— Хотя вас это не касается, господин Емонтаев, — размеренно ответил он. — Потому как вы дворянин и посему освобождены от тягот, всё же отвечу: Мы распределяем военных по домам на основе уложения о воинском постое. Ибо предписано семьям обывателей, будь то крестьянское сословие, мещанское или купеческое, давать пищу и кров войскам, вне их зимних квартир находящихся. А також и баню, и воду, и постель и другие потребности по их надобностям.
— А вы снимете с себя обузу за их содержание? — сложил я два и два — Лихо задумано.
Я не был юристом. Думаю никто в Империи того времени не был юристом. Поэтому найти какие-нибудь правовые закорючки, чтобы избавить нас от этого самодурства не смог бы никто. С другой стороны, в городе к этому времени насчитывалось уже больше тысячи жилых домов, квартир, таунхаусов и разумное чередование в прокорме и размещении небольшого отряда в дюжину человек хоть и было обременительным, но не настолько, чтобы вызвать бунт.
На Охотскую улицу тем временем прибыл Лёшка, другие наши старики. Я лишь руками развёл, объясняя им новое дело.
— Ты это, — сказал Тропинин. — Давай влюбляй в Викторию своего начальника побыстрее, а то как бы не полыхнуло.
— Не хотелось бы, чтобы полыхнуло, — сказал я. — Не время нам ссориться с империей. Но что я могу? Насколько я понимаю постой не ограничен только имперской территорией. Если войско на какой-нибудь Париж идет оно тоже в любой дом заходит, враг он там или союзник.
— Так то во врем войны, — зло бросил Тропинин.
— У тебя закон есть под рукой? — рассердился я.
— Нет. Идея была твоя. Найди решение.
Народ недовольно расходился. Если бы речь шла о дикарях или иностранцах, им бы сразу дали отпор, но тут пришли как бы свои. А большинство наших обывателей ещё не потеряло ментальную связь с Россией. Наш авторитет находился под угрозой.
Лёшка тоже махнул рукой и ушел.
— Нам нужно вырастить новое поколение, — пробурчал я в спину товарищу.
Отведя в сторону десятника Бушкова я прошептал:
— Предупреди своих, чтобы даже не подумали к женщинам приставать. Иначе порвут вас ту на мелкие шматки и никакие ружья не помогут.
Тот хоть и выполнял со всем рвением распоряжения Царёва, в бутылку лезть не пожелал, обещал предупредить. А я отправился в Старый форт.
Колычев выслушал меня вежливо, но отказался вмешиваться в произвол секретаря, да и произволом это считать отказался.
— Мы же предоставили вам гарнизонный дом по доброте душевной, — упрекнул я. — А вы презлым ответили на предобрейшее.
— Это освободит нас от поиска дома под штаб, унтер-штаб и лазарет, — спокойно ответил Колычев. — Всё что могу посоветовать вашим людям, это выбрать квартирмейстера. И пусть он справедливо распределяет казаков по домам.
Ответ сперва не обрадовал, даже разозлил, но мгновение спустя у меня вдруг зародилась смутная идея, как использовать этот демарш в нашу пользу. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.
— Я могу сослаться на ваше распоряжение о выборе квартирмейстера?
— Разумеется, — фыркнул Колычев.
— Отлично, — я коснулся полей треуголки. — Желаю здравствовать!
У нас до сих пор не было никаких органов власти. Даже если закрыть глаза на спорность территории, на промысловые поселения не распространялась Жалованная грамота городам, как и другие подобные законы. И это, если подумать, делало город и вообще все колонии уязвимыми перед любым кризисом. Компания, которая де-факто осуществляла исполнительные функции, не вечна, не вездесуща и не всесильна, а любые попытки учредить структуры власти могли вызвать как внешнее так и внутреннее сопротивления из-за низкой их легитимности. Легитимность, хоть и весьма зыбкую, только что предоставил мне капитан.
Выборы квартирмейстера могли стать той маленькой затравкой, вокруг которой начнёт расти кристалл самоуправления.
* * *
В нашем с Тропининым времени и месте выборами занимались главным образом школы. Просто потому что их было много, а единая система подчинения объединяла их. В восемнадцатом веке наиболее распространенными общественными заведениями считались кабаки и трактиры. В Англии их так и называли — публичные дома. Там не только выпивали и болтали, но и устраивали деловые встречи, заключали сделки, получали новости из газет и слухов. Так что, после некоторых размышлений, я решил свалить организацию первых городских выборов на держателей кабаков и ресторанов.
Виктория состояла из четырех районов (Сити, Ярмарка, Туземный городок и Правый берег), каждый со своей экономической спецификой и демографическими особенностями. Мне показалось логичным сделать их избирательными округами.
Из ситуации следовало извлечь максимум. Мы собирались громко объявить о предстоящих выборах и дать время жителям переварить идею. Предполагалось, что затем все желающие соберутся в назначенных кабаках и прямым голосованием выберут из своего числа делегатов, а те уже в узком кругу назначат квартирмейстера, которого я и представлю Колычеву.
Но это было лишь поверхностным слоем. Мой хитрый план заключался в том, чтобы сразу после назначения квартирмейстера вывалить на делегатов целую кучу городских проблем, начиная с уборки улиц и заканчивая определением красных линий, выделением новых мест под застройку и содержанием пожарной команды. Тем самым город мог обрести некое подобие Совета и избавить компанию от множества мелочей.
Я бы обязательно сам занялся столь важным делом, как организация самоуправления, но как раз в этот момент пришла пора выплачивать июньские зарплаты и встревоженный Комков потребовал неотложной встречи.
— Мы ушли в минус, — сказал приказчик, едва я переступил порог его кабинета. — На самом деле мы ушли в минус ещё раньше, но сезонные закупки несколько сгладили яму.
Итак, мы стояли на пороге финансового кризиса. Причина стала понятной, стоило лишь просмотреть бумаги, гроссбухи, ведомости, которые старый товарищ выложил на стол. То что освободило меня от обузы товарных поставок, привело к черте, когда текущие расходы превысили доходы от операций. Общий баланс уходил в минус и раньше, но причиной тому были крупные затратные проекты, вроде покупки фрегата или создания казначейства. К ним я готовился заранее и восполнял недостачу с помощью межпространственной контрабанды.
Но сейчас дело другое. Сейчас обычная текучка вдруг превысила наши финансовые возможности. И даже покрой я дефицит из кубышки, проблемы никоим образом не решалась, а собиралась только нарастать.
Бизнес-модель исчерпала себя. С ростом местного производства цены на потребительские товары понемногу падали, а закупочные цены на пушнину, напротив росли. Маржа становилась всё меньше, а расходы оставались в лучшем случае на прежнем уровне.
— Давай-ка сперва пробежимся по расходам, — я помассировал виски. — А потом посмотрим, где можно получить дополнительных доход. Кто-нибудь, принесите кофе!
Последняя фраза была адресована через полуприкрытую дверь сотрудникам Комкова, что собрались перед кабинетом в приемной. Большинство из них предпочло сразу ретироваться, кроме паренька-индейца, выполняющего роль мальчика на побегушках. Он привычно направился к столу со спиртовкой, мельницей и кофейником. Паренька некогда одолжил Комкому я сам, но сейчас убей, не мог вспомнить имя.
