После известий о таком патронаже никто больше не сомневался в реальности дела. Одни принимали решение войти в компанию с Миллером, другие опередить его и провернуть собственную операцию. В любом случае меховая ярмарка Виктории оказалась у всех на слуху. А я продолжал подбрасывать полешки в костер ажиотажа. Немного денег, оставленных там и тут, позволили пустить слух по обе стороны океана о необычайном богатстве торгов в Виктории, о низких ценах и высоком качестве пушнины. Причём английские торговцы были уверены, что скупку мехов вот-вот приберут к рукам голландцы или бостонцы, а голландцы косились на англичан. Я очень жалел, что не мог подключить к игре другие нации: Франция уже размашисто шагала к революции, а Испания смотрела на частную торговлю прохладно.
Зато на западных берегах Атлантики во всю поднималась новая экономическая сила. Ещё не прошедшие через биржевой крах и финансовые аферы, американцы были доверчивы, как дети. Достаточно оказалось небольшого слуха о двухстах процентах прибыли, как владельцы доброй дюжины шхун начали готовить их к маршруту вокруг Горна.
* * *
Жаль, что деревья еще не выросли достаточно высоко, чтобы закрыть балкон моего особняка от взоров из окна гарнизонного домика. Отдыхая с бокалом вина в руке от трудов праведных по продвижению интересов наших колоний в Европе, я опять нарвался на суровый взгляд капитана.
Это лицо, смотрящее на меня сквозь мутное стекло, сразу же испортило хорошее настроение. Да. Капитан ничего не забыл.
Он перевел взгляд вниз. Что-то крикнул. Казаки на территории форта засуетились. Двое принялись рубить дрова, один ощипывал птицу. Вскоре из трубы потянуло дымком. Я вдруг почувствовал, что проголодался. Подходило время обеда.
Я не держал личного повара, потому что не так часто появлялся дома. Предпочитал перекусывать по ходу дела в странствиях, а если выдавалось свободное время обедал в одной из харчевен или в «Императрице». Там неожиданно и столкнулся с Колычевым, если не нос к носу, то достаточно близко. Оказывается казаки готовили не для него, что было странно, ведь капитан раньше игнорировал весь наш общепит.
Мы сидели за разными столиками, но заполненное кадками с растениями пространство имело просвет, что превратило обед в игру в гляделки. Не очень-то это способствует пищеварению.
Тем не менее я смог получить удовольствие от хорошей порции говядины с кислым сливовым соусом. Затем выпил кофе. Когда же приступил к хересу капитан неожиданно подошел ко мне.
— Всё равно работать пока невозможно, — буркнул он после обмена приветствиями. — Не согласитесь показать мне хозяйство?
Он забыл добавить слово «ваше», но не рискнул пока сказать и «моё».
— Извольте, — подчёркнуто вежливо ответил я. — С чего желаете начать?
— У вас очень много судов местной постройки. Хотелось бы взглянуть на верфи.
— Хорошо. Но давайте перенесем это дело на завтра. Мне нужно переговорить с владельцами, чтобы они были на месте и все нам показали. А сегодня пройдемся по городу.
* * *
Коммерцией имперского чиновника было не удивить. На кипы мехов и шкур он смотрел как на источник дохода, а малый бизнес воспринимал, как занятие для низших классов. Другое дело наука и технология. Поэтому я не стал ему показывать торговые ряды, склады и мелкие мастерские, а повел вверх по Охотской улице к кампусу.
Университетский городок еще только строился. Возводилась спортивная площадка (футбол, лаун-теннис, атлетика), столовая, многочисленные лаборатории. Уже был готов главный корпус, оранжерея, библиотека, несколько домов для студентов. Всё остальное размещалось во времянках — дощатых сарайчиках или парусиновых палатках.
Мы направились к одной из них — большому шатру, откуда раздавался звон бутылок и скрип мебели, а также оживленные голоса подростков. Случайный прохожий, приняв эти звуки за студенческую вечеринку или даже за оргию, сильно ошибся бы. Летом занятия в Университете не велись, а вот научная работа шла полным ходом.
— Обучение по книгам мы совмещаем с практическими исследованиями, — пояснил я. — Важно добиться понимания научного метода, привить пытливость, а потом они сами смогут делать открытия в тех областях которые им интересны.
— Бутылки? — удивился Колычев.
— Исследование океанических течений, — сказал я, открывая полог.
Мы зашли внутрь. Здесь было человек десять студентов. Одни печатали записки на старом прессе, другие насыпали в бутылку песок, чтобы она не слишком высоко торчала над водой, третьи сворачивали записки трубочкой и запечатывали бутылки пробкой, а затем заливали сургучом. Сургуч был красным, чтобы привлечь внимание.
Несмотря на фабричное производства бутылки всё еще были в дефиците и для научных целей нам удавалось собрать партию не чаще нескольких раз в год. Как раз теперь такая партия собралась. Само собой на бутылках стояло клеймо «Незѣвай» — лишней рекламой я не пренебрегал.
При нашем появлении разговоры смолкли, работа пошла быстрее.
Я протянул одну из стандартных записок Колычеву. Там значилось, что каждый, кто передаст шкиперу, купцу и любому представителю Виктории эту записку с точным указанием долготы и широты, где выловлена или найдена бутылка, получит испанский доллар.
Текст повторялся на многих языках. А каждая партия записок имела свой номер и какой-нибудь символ, по которым легко определить, когда и где она была выпущена в море.
— Мы пытаемся как можно точнее отследить все основные океанские течения. Их направления, скорость, сезонные изменения. Когда идешь на корабле этого сделать невозможно. Мы отправляем студентов с гардемаринами на учебной шхуне «Олимпия» в нужный район или договариваемся с какой-нибудь торговой шхуной, чтобы выпустить партию в определенном месте. Обычно шкиперы идут навстречу, понимая важность опытов.
— И сколько бутылок в каждой партии? — поинтересовался капитан.
— Обычно тысяча.
— И за каждую вы платите по пиастру?
— Готовы платить, — заверил я. — Но ответов пока получили немного. В основном записки привозили наши же моряки. Раз или два бутылку выловили китайские рыбаки, но они не смогли назвать точное место, хотя все равно получили награду. Несколько бутылок прибивалось к островам и туземцы передали их шкиперам. В океане пока слишком пусто. Но мы засеиваем его по несколько раз каждый год и со временем наберем достаточно сведений.
В разговоре с Колычевым приходилось избегать многих терминов (статистика, информация, анализ), к которым в Виктории уже привыкли.
В просторном холле главного корпуса мы неожиданно наткнулись на гавайскую делегацию.
— Какими судьбами? — спросил я у Свешникова.
— Вот, привезли детишек для продолжения учебы, — ответил гавайский приказчик. — Грамоте их обучили, счёту, немного французскому языку, истории. Но у нас грамотеев не хватает.
Оказалось, что пока я занимался пиаром в Европе, с Оаху прибыла шхуна. А на ней тамошние соправители с выводком юношей и девушек, главным образом от смешанных браков. И среди них наша общая протеже — Капелька.
Пока другие подростки осматривали здание, разглядывали красивые медные инструменты, глобус, другие пособия, стоящие в холле, Капелька сидела в сторонке и читала «Всеобщую историю пиратов» Чарльза Джонсона в Тропининском переводе на русский. Не то чтобы Тропинин тратил свое драгоценное время на переводы подобной литературы, но как оказалось, в прошлой жизни он зачитал эту книгу до дыр и помнил многое почти наизусть. Так что перевод а вернее диктовка с листа студентам не заняли у него много времени.
Девушка сильно изменилась, но я узнал её по платку, который сам и подарил много лет назад. Раньше она надевала его как юбку, но теперь он был строго повязан на голове. Степанов предпочитал консервативное воспитание.
В этот момент по лестнице, видимо возвращаясь из кабинета директора (у нас был директор, как в Империи, а не ректор, как в других странах), спустился сам Ипполит Семёнович. Он пожал мне руку и вопросительно посмотрел на Колычева.
