Холодно сейчас в шатрах. Не могли где-то в фанзах разместиться…
Тут и санитары к нам подбежали. С Аристарха Аристарховича полушубок сняли, на носилки начали его перекладывать. Суетятся, друг-другу мешают. Какие-то совсем неопытные.
— Ребятушки, поосторожнее! — прикрикнул я на неумех. — Погодите, помогу.
Встал, помог.
Так, так, так… А, это, что это у меня? Знак отличия Военного ордена 4 степени. Откуда он у меня появился? Дорогой меня не награждали, значит — на редуте получен. Ничего не помню… Может, санитар знает, что нас привёз?
Где он? А, вот.
Кстати, у Аристарха Аристарховича тоже на груди прикреплена такая награда.
— Слушай, землячок, где нам это вручили?
На свой крест санитару-вознице показываю.
Тот даже рот открыл. Удивил я его.
— Так, это, генерал…
— Какой генерал?
— А, я знаю… Генерал, там, у редута вашего…
— Откуда он там? На редуте и генерал…
Не бывает на редутах генералов. Они в тылу, в штабе.
— Ладно, генерал. Дальше что?
— Появился откуда-то… — санитар-возница задумался. — Вас, говорили, во рву нашли. Больше никого не осталось. Удержали редут, вот вас и наградили.
Логично. Жалко, без сознания я был. Меня награждают, а я без сознания. Когда такое ещё будет.
Сам я весь грязный, в кровище, а крест — новенький, поблёскивает. Булавкой на нижнюю рубаху пришпилен.
Вроде, снимал я рубаху… Или нет? Ничего не помню. На затылке у меня шишка и кожа рассечена. И мне, как Аристарху по головушке прилетело… Сзади ударили…
Глава 21
Глава 21 Признан здоровым
— Земляк, полушубок оставь мне, не допусти смерти героя…
Это я солдатику-вознице, а то он уже минуту, не меньше, вокруг меня топчется, на полушубок мой поглядывает.
Ну, полушубок-то, если уж по всей правде рассудить, не мой совсем. Мой — на редуте где-то остался. Там же и шинель, гимнастерка, фуражка… Всё я перед тем, как броситься в ров, с себя скинул. Показал, что до последнего буду биться.
Полушубок, которым меня укрыли, когда в госпиталь везли — казенный. Будет он утрачен — вознице попадёт. Однако, оставить в одной нательной рубахе раненого героя и кавалера высшей солдатской награды, ему совесть не позволяет…
Рвётся его сердце сейчас на части, просто — на мелкие кусочки.
Солдатик-возница вздохнул тяжело-тяжело.
Тут его и меня сестра милосердия выручила.
Ситуация подобная моей, была ей знакома, не первый раз такая в госпитале возникала.
Всё поняла мудрая женщина, ничего ей объяснять не надо было.
— Пошли. — махнула она рукой солдатику.
Он и она куда-то за госпитальные шатры удалились, а скоро привёзший меня счастливый-пресчастливый обратно чуть ли не бегом возвратился. В охапке перед собой он сразу два полушубка нёс.
— От умерших остались…
Поделился он со мной причиной появления в его руках нужного ему имущества.
— Там у них ещё есть… Много…
Как не быть… Не все из раненых выживают…
Полушубки были не очень чисты, кровью замараны, но видно, солдатика и такие вполне устраивали.
— Выздоравливайте, — попрощался он уважительно со мной, даже намек на поклон своей головой сделал.
— Пошли, — это уже мне от подошедшей той же сестры милосердия прозвучало. Пока я с возницей разговаривал, она тоже из-за шатров появилась.
Ну, тут я в роли раненого, медицинскому персоналу обязан во всем подчиняться.
— Иду, иду…
Сестра милосердия опять по тому же маршруту двинулась, а я за ней.
За госпитальными шатрами палатка стояла. Поменьше шатров, но — тоже не маленькая.
— Помыться тебе надо, вон как извазюкался. — кивнула на меня добрая женщина. — Сам сможешь, или помочь?
— Сам, сам.
Чувствовал себя я сейчас хорошо.
— Мне бы ещё переодеться…
Рубаха у меня — вся порвана, шаровары — тоже недалеко ушли.
— Приготовила я всё уже. На табурете стопочкой сложено.
Во, она — не только добрая, но и умная…
— Спасибо большое.
Сестра милосердия мне ничего не ответила, повернулась и ушла. У неё и без меня дел выше горла.
Помылся, переоделся, зверьков своих проверил — не потерял ли в бою с японцами.
Повезло — все на месте. Не остался ни один на поле боя, без вести не пропал.
В руки-ноги целебное тепло от золотых фигурок мне уже не шло, только в затылок немного. Ему, видно, больше досталось.
Без дела шататься по территории госпиталя ходячему раненому, пусть и имеющему на груди Знак отличия Военного ордена Святого Георгия, долго не дали. Тут же припахали.
Перед этим меня ещё молоденький доктор осмотрел и признал практически здоровым. Подивился — за каким лешим меня сюда привезли. Пообещал, при первой же возможности меня обратно в строй отправить. Японцы сильно жмут, каждый солдат должен свой долг исполнять.
Я против не был. Дураком прикинулся, глазами хлопал, башкой мотал.
— С первым же транспортом, что раненых привезёт, обратно поедешь! — доктор даже ногой топнул.
Ну, его… Ещё и в дезертиры запишет…
Пока же приставлен был я к знакомому мне делу — дрова колоть. В психиатрическом отделении колол, тут тоже поколю. Дело не хитрое.
Пока колуном махал, Агапит мне вспомнился, потом дело и до биарминских колдунов дошло. Гадать начал, было ли мне предупреждение от покойника, или это только игры моего разума на фоне отправки на фронт. Всё же, не туторки-матуторки — из столицы на войну отправиться.
Дров нарубил, воды наносил, тут вдали на временной узкоколейной железной дороге что-то показалось.
— Раненых везут, — крикнул кто-то из госпитальных.
Все засуетились, готовиться начали.
Один я спокоен — моя участь доктором решена, сейчас я обратно биться с японцами поеду. Сел на чурочку, закурил. Кисет-то я из старых шароваров, в те, что здесь мне добрая сестра милосердия выдала, переложил. Табачком на войне не разбрасываются.
Лошадки со своим грузом всё ближе, ближе. Тут я вспомнил, что мне надо ещё с Аристархом Аристарховичем попрощаться.
Только встал я со своей чурочки, пару шагов к шатру с ранеными сделал, как со стороны обоза с ранеными стрельба началась.
Вместо раненых к нам самые настоящие японцы прибыли…
Глава 22
Глава 22 Плен
С платформ фальшивого санитарного транспорта прогремел залп, второй…
Они, что, не видят, что мы — госпиталь?
Нам и ответить-то им нечем…
Должен же быть над нашими шатрами белый флаг с красным крестом…
Я повернул голову к шатрам. Флага с крестом там не было.
Мать… Не вывесили!!!
Над шатром, что в центре находился, гордо реял только флаг Российской империи…
Вот оно, наше вечное раздолбайство.
Ещё залп…
Тут сестра милосердия, что меня от холодной смерти спасла, нас всех и выручила. Выбежала из шатра и перед собой флаг с красным крестом развернула.
Свечки ей нам до последнего дня жизни надо ставить…
Японцы тут же стрелять прекратили.
Я вставать не стал торопиться. Как упал при первых выстрелах, так и лежу. Вдруг самураи передумают, снова стрелять примутся.
Не принялись, в плен нас взяли.
Большая часть их дальше на конной тяге по временной узкоколейке покатила, а с десяток с нами остались.
Да, похоже, не удержали наши фронт… Прорвали его японцы… Наступают. Не по захвату же нашего госпиталя они специальную операцию устроили…
Видно, быстро это у них получилось — нам даже о прорыве обороны не сообщили, узкоколейку не взорвали и не разобрали. Не много у меня вышло повоевать — один бой, потом эвакуация в госпиталь и вот — плен. Дольше сюда добирался.
Надо сказать, японцы нас не обижали. Пересчитали по головам, даже обыскивать не стали. Странно это как-то даже.
Из персонала госпиталя и раненых никто по-японски не понимал, поэтому жестами нам показали, что должны мы сейчас на месте находиться, можем печурки в шатрах продолжать топить, еду себе готовить.
