— Домой, — она кивнула.
— Тогда пошли, провожу.
— Хорошо… Только уговор — никаких котиков! И вообще на дорогу чтобы не выходил. Идём только по тротуару.
— Ладно, ладно, — засмеялся я. — Давай портфель и пошли.
Зачем я пошёл её провожать? Девчонка, только начавшая чудесную трансформацию в женщину, не могла меня увлечь. Увлечь, как мужчину. Но я и не был теперь мужчиной в полном смысле этого слова. Я был мальчишкой с памятью и сознанием мужчины. Не просто мужчины, а мужчины из другого мира, существование которого ещё предстояло доказать. Мужчины ниоткуда. При этом память земного мальчишки тоже никуда не делась и, если честно, я не был до конца уверен в том, что его сознание, его «я» полностью покинуло своё тело.
Нет, никакого раздвоения личности я не ощущал. Никто не стучался в моё сознание с криком: «Пусти, гад, ты занял моё тело!», тут всё было в порядке. Но. Всегда есть «но», верно? А уж в моём фантастическом случае — тем более.
Так что должен был пойти провожать. Как Серёжа Ермолов. Должен. А дальше посмотрим.
Я благополучно довёл Ирку до Полтавских ворот (так назывался южный въезд в Кушку, где сохранились каменные столбы, на которых когда-то были навешаны широкие крепостные ворота). Мы болтали о каких-то пустяках, я старался поддерживать разговор, даже пошутил раз-другой. Уж не знаю, удачно или нет, но Ирка смеялась.
— Всё, — сказала она у ворот, забирая портфель. — Дальше мы вместе не ходим, чтобы мама не заметила.
— Ага, — сказал я. — Мама, конечно, не знает, что мы дружим.
— А мы дружим?
— А разве нет?
— Ну… можно, наверное, и так сказать, — мне показалось, что в её голосе проскользнула нотка разочарования.
Быстро всё-таки взрослеют девочки. Гораздо быстрее, чем мальчики.
Она медлила, словно ждала чего-то.
Ну ладно.
Я шагнул к Ирке, взял ладонями её лицо, поцеловал в край сочных, красиво очерченных губ.
— Ты что? — прошептала она, широко распахнув глаза. — Увидят же…
Оглянулась. Кроме нас, возле ворот никого не было, включая котиков. Ни на той стороне, ни на этой. Даже дорога, выложенная бетонными плитами, пустовала — ни одной машины.
— Пока, — я опустил руки, шагнул назад. — Увидимся в школе.
— Да, конечно, увидимся, — она коснулась пальцами губ. — Серёжа?
— Что?
— Что с тобой? Ты… ты стал совсем другой после… ну, после того, как тебя эта барбухайка афганская сбила. Я чувствую.
— Лучше или хуже? — улыбнулся я.
— Не знаю, — она покачала головой. — Другой. Старше, что ли. И не только. Знаешь… — она помедлила, — давай ты пока не будешь меня провожать.
О как, подумал я, такая маленькая, а уже женщина. Нутром почуяла чужака. Мама не почуяла, сестра тоже, а она почуяла.
— Обиделась, что я тебя поцеловал? Больше не буду, честное слово.
— Нет, не в этом дело. Просто…Просто давай оставим всё это. На какое-то время.
— Не вижу препятствий, — сказал я. — Оставим, значит, оставим.
— Вот опять, — сказала она.
— Что — опять?
— Ты сказал «не вижу препятствий». Раньше ты никогда так не говорил.
Да, подумал я, прокол. Серёжа Ермолов так не говорил. А вот Кемрар Гели говорил. Я просто сказал это по-русски. Хотя, что значит — прокол? Впереди меня наверняка ждут гораздо более серьёзные проколы. Что ж теперь, отказаться от грандиозных планов, которые уже начали понемногу складываться в моей голове? Ни в коем случае. Иначе всё вообще не интересно, и лучше бы я безвозвратно погиб там, на Гараде, в машине, спасая выскочивших на дорогу детей.
Но я вернулся. Думаю, не просто так. Должна быть какая-то цель у той силы, которая меня вернула, и думаю, это достойная силгурда и человека цель.
— Что ж, раньше не говорил, теперь говорю. Не вижу ничего странного.
— А походка?
— Что — походка?
— У тебя походка стала другая. Раньше ты ходил так, — она ссутулилась, вразвалочку, косолапя, прошлась туда-сюда. — А теперь так, — распрямила плечи, выровняла спину, и чуть ли не протанцевала по тротуару.
— Думаю, моторика изменилась после травмы, — сказал я. — Наверное, так бывает. Не знаю, я не врач.
— Моторика… — повторила она. — Слово-то какое. Ладно, я пошла.
— Пока, — сказал я.
Постоял, посмотрел ей вслед (красивая походка и обещает стать ещё лучше через год-другой), развернулся и отправился домой.
Рваный вышел из кустов, когда я срезал дорогу через аллею, ведущую к гарнизонному Дому офицеров. Я заметил его издалека, но продолжал идти, как шёл.
Он преградил мне путь.
Всё та же кепочка набекрень, мятые коричневатые штаны, пыльные туфли со сбитыми каблуками и полотняная серая куртка поверх застиранной рубашки. Под кепкой — неприятная ухмылка на тёмном лице, болотный взгляд, и окурок в углу толстых рыхлых губ.
— Давно не виделись, — сказал он.
— Угу, — я остановился. — Отойди, мешаешь пройти.
— Да что ты говоришь? Ай-яй-яй, как я мог…
Он думал, что бьёт быстро. На самом деле — очень медленно. Его правая рука сначала пошла назад в замахе, потом вперёд по широкой дуге. Даже без перехода в орно я видел, что кулак плохо сжат. Плохо и неправильно. Если и попадёт, то выбьет себе палец.
Но он, конечно, не попал.
Я ушёл нырком, легко и красиво, и тут же ударил правой снизу в солнечное сплетение. Резко, коротко, сильно, помогая бедром и телом.
Рваный хекнул, пытая втянуть в себя воздух, и замер с выпученными глазами.
Я сделал шаг назад и добавил носком ботинка в пах.
— Тля… — прохрипел Рваный и присел, схватившись за промежность.
Шаг вперёд и ладонями — по ушам.
Рваный вскрикнул и завалился на бок.
Я перешагнул через него и пошёл домой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Бег. Печи. Медосмотр. Библиотека. Вопросы и ответы
На следующий день я поднялся затемно. Часы показывали шесть утра. В доме было тихо — все спали.
Сходил в туалет, попил воды. Натянул футболку и запасные спортивные штаны (костюм мама вчера забрала в стирку, строго поинтересовавшись, не подрался ли я с кем-нибудь, на что я честно ответил, что играл в футбол), кеды, тихонько выскользнул на улицу.
Тишина. Редкие фонари на Карла Маркса не мешали рассмотреть густую яркую россыпь звёзд на небе. Найти Молочную Дорогу было не трудно — светящейся широкой туманной полосой она тянулась по небу с севера на юг. Или с юга на север, как кому нравится.
Я постоял, задрав голову и разглядывая звёзды.
Где-то там должны быть мои родные Крайто и Гройто. Сейчас я не знаю, где именно. Но отыщу обязательно.
Раз-два, побежали.
За ночь температура упала, пар лёгким облачком вырывался изо рта, лицо чуть покалывало, морозный воздух норовил забраться под футболку, загнать обратно в тёплую квартиру.
Врёшь, не возьмёшь. Мы, ребята с Гарада, морозов не боимся, у нас зима сто пятьдесят дней в году, снег — выше крыш, а морозы под минус семьдесят по вашему Цельсию. В СССР, в России, тоже есть похожие места. Обязательно как-нибудь побываю, сравню.
По пройденному ещё позавчера маршруту добежал вверх до Креста, спустился вниз к Октябрьской, пробежал мимо строящейся гостиницы, потом мимо школы, нырнул на спортплощадку.
Тело работало нормально, лучше, чем я рассчитывал. Раз-два-три-четыре — вдох. Раз-два-три — выдох. Раз-два-три-четыре — вдох. Раз-два-три — выдох. Хорошо всё-таки быть молодым — энергия так и кипит. А то, что её пока маловато, не страшно — регулярные тренировки творят чудеса. Ну и время. Мне сейчас тринадцать. Значит, впереди лет семь-десять, чтобы набрать хорошую, даже по гарадским меркам, форму и не терять её. Великим спортсменом я быть не собираюсь, но и слабаком-задохликом — тоже. На то, что я задумал, нужны силы. И немалые. Дай, Создатель, чтобы их хватило.
Сначала — турник.
Удалось подтянулся пять раз. Явный прогресс.
Теперь брусья. Пяток раз отжался с махом назад. Столько же поднял и опустил ноги, разводя их в стороны «ножницами» в высшей точке и стараясь тянуть носки и не гнуть колени.
