против своего обыкновения расчувствовался. А вы имеете, пусть и косвенное, но касательство к некоторым участникам этой давнишней истории.
— Я — весь внимание.
Артефактор внимательно осмотрел меня и, не найдя на моем лице ни малейшего намека на улыбку, кивнул своим мыслям.
— Ну что ж, вы сами этого захотели, так что, в случае чего, на себя и пеняйте. А старики порой бывают чертовски болтливы.
Шнидт поднялся, извлек из бюро графинчик, явно с какой-то домашней настойкой, и две небольших рюмки тонкого стекла.
— Не хотите? Экономка моя настаивает хлебное вино на клюкве, получается отменное зелье.
— Не в этот раз, я нынче за рулем.
— Да что вам будет с пары рюмок? Впрочем, как знаете, а я, с вашего позволения, выпью.
Он налил себе рюмку, принюхался к содержимому, одним глотком с видимым удовольствием осушил ее, налил еще, покрутил в руке, потом резко отставил в сторону и принялся рассказывать:
— Как я уже говорил, история эта имела место быть около сорока пяти лет назад. Тогда я был начинающим оптиком, только что закончившим Высшее техническое училище. Но, несмотря на молодость, кое-какое имя успел себе создать. Без ложной скромности могу сказать, что у меня были блестящие перспективы. Вопрос о поиске места службы не стоял, мне предлагали весьма выгодные контракты и даже приглашали в Императорский артефакториум. Мастеров моего уровня и сейчас не так много, а в те времена и вовсе были единицы, так что я в самое короткое время ожидал получения личного дворянства с формулировкой «за заслуги перед отечеством». С приложением некоторых усилий мой дворянский статус через два-три года стал бы наследственным. Для выходца из разночинцев карьера предполагалась просто головокружительная. Собственно говоря, в моих предках были остзейские бароны, но с течением времени род захирел и утратил титул. При известном старании, я через десяток лет мог бы выкупить часть родовых земель Шнидтов и вернуть себе баронское достоинство. В те времена у меня для этого были как желание, так и возможности.
Старик горделиво глянул на меня, проверяя, насколько я проникся величием Шнидтов. Удовлетворенный увиденным, он приложился к рюмке и, утерев усы, продолжил рассказ.
— Мое положение и перспективы делали меня завидным женихом даже для некоторой части дворян, из тех, что победнее и похудороднее, так что я был принят в обществе и довольно часто посещал различные приемы. Как вы наверняка имели возможность заметить, именно на таких балах родители девушек присматривают женихов своим дочерям, так что скучать мне не приходилось. Без ложной скромности могу заявить: я был нарасхват. Вот на одном из подобных приемов я и познакомился с княжной Варварой Николаевной Тенишевой. Девица была красы неописуемой: черные, как смоль, волосы, черные, как ночное небо, глаза, а губы…
Глаза мастера затуманились. Наверняка он сейчас видел перед собой княжну Тенишеву, ту самую, во всем очаровании молодости. Впрочем, он вскоре очнулся от грез, встряхнулся и продолжил:
— Да, красавицей Варвара Николавна была первостатейной. Когда она впервые появилась в Московском дворянском собрании, то разом привлекла к себе всеобщее внимание. Это и немудрено: она была чудо, как хороша и лицом, и телом. Представьте: юная шестнадцатилетняя девушка, стройная, гибкая и потрясающе живая. Даже просто смотреть на нее и то было в удовольствие. В обхождении, на первый взгляд, мягкая и деликатная, характер она имела стальной. И те, кто не внял первым тактичным предупреждениям, сполна это на себе прочувствовали. Это у нее было фамильное. Князья Тенишевы, как вы наверняка знаете, ведут свой род начиная с шестнадцатого века, от татарских мурз из Мордовии. Они всегда отличались буйным нравом, больше подходящим степным кочевникам, нежели высшей имперской аристократии. Вот и у Варвары темперамент был в полном соответствии с родовыми традициями. Огонь! Вроде бы угас, вышел пеплом и золой, а чуть задень — и тут же полыхнет, да так, что все вокруг спалит. Единственный человек, которого слушалась его беспрекословно, был ее батюшка. Прочие же, казалось, и вовсе не имели на нее ни малейшего влияния. Конечно же, я влюбился в нее с первого взгляда. И таких, как я, на том приеме было немало. Я прекрасно понимал всю разницу между нами — и сословную, и по уровню достатка, но чувства сжигали меня изнутри, толкали вперед, заставляли совершать отчаянные безумные поступки. Я смотрел на нее, мечтая хотя бы о благосклонном взгляде, но вокруг Вареньки было полно молодых людей, так что в какой-то момент я совершенно отчетливо понял: если ничего не сделаю сейчас, то потеряю эту девушку навсегда. Я решился: подошел и пригласил ее на танец. И от волнения даже не сразу понял, что она согласилась. А когда я после нескольких встреч увидел, что мои чувства нашли отклик в ее сердце, то и вовсе потерял голову. Образно говоря, конечно.
Шнидт снова прервался, а я рискнул задать вопрос:
— Вы хотите сказать, что моя бабушка по матери была урожденной Тенишевой?
— Именно. Хотя Тамбовская ветка рода Тенишевых была далеко не самой сильной из пяти имеющихся, тогдашний патриарх имел характер склочный, неуживчивый и крайне заносчивый. Дед моей Варварушки жил исключительно памятью о давнем величии рода, совершенно не принимая в расчет ни то, что сменилась историческая эпоха, ни то, что численность Тенишевых изрядно поуменьшилась, ни то, что влияние и богатство семьи в немалой степени ослабли. И этот старый хрыч наотрез отказался давать разрешение на брак внучки с каким-то безродным голодранцем — это его дословное высказывание. Его не тронули ни слезы внучки, ни просьбы сына. Надо сказать, что Варварин отец был не против нашего брака. Он видел мои перспективы и амбиции, видел наши с Варенькой чувства и понимал, что рядом со мной его дочь будет счастлива. Но его желание в роду Тенишевых, увы, ничего не решало. Зато совсем рядом с поместьем Тенишева жил князь Травин. По сравнению с тогдашними Тенишевыми Травины и впрямь были нищими оборванцами. Впрочем, в те времена это случилось со многими дворянскими родами, посчитавшими, что все на свете им должны просто по праву рождения.
— И что же это был за катаклизм? — задал я очередной вопрос.
— Не катаклизм, нет. Просто переменились времена. После отмены крепостного права и начала бурного роста промышленности на первом месте оказались не те, кто имел больше земли, а те, кто имел деловую сметку, и не сидел на сундуках с добром, а крутился, оборачивал деньги, да вкладывал их в серьезные предприятия.
