- А вообще мы тоже часто проводим рейды в автобусе, задерживаем безбилетников, мелких карманников, пьяниц, разных хулиганов, - уточнил юноша.
Надя с интересом осматривала автобус, двери в салон которого открывались и закрывались шофером вручную. Внутри было пять рядов деревянных сидений - лавочек, и одно около водителя, то есть двадцать одно сидячее место, при этом еще восемь человек по норме могли ехать стоя, а в «час пик», скорее всего, их набивалось не считано.
Хотя автобус был сделан совсем недавно, звукоизоляции внутри практически не было, и при движении отчетливо были слышны шум мотора и скрип деревянного каркаса.
Кроме того, было очень душно, поскольку открывалось только ветровое стекло у водителя. А зимой, судя по всему, было холодно, поскольку никаких нагревательных устройств не было предусмотрено. Но в те времена на это никто не обращал внимание: главное, что в городах появился хоть какой-то общественный транспорт.
Народ постепенно все прибывал и прибывал, Василий даже уступил место полной тетушке с кошелками, которая сразу притиснула Надю, сидевшую у окошка и с интересом рассматривавшую виды города.
Запахи в автобусе сгущались - пахло потом от разгоряченных тел, но были и запахи духов и одеколонов, в основном, от молодежи. У девушек в фаворе в основном была «Красная Москва», в девичестве «Любимый букет Императрицы», которая изредка перебивалась резкими нотками «Красного мака», у мужчин - «Тройной одеколон». Но пока пользование парфюмом в повседневной жизни только начиналось, в основном душились на «выход», а набор хороших духов в красивой упаковке был очень дефицитным и ценным подарком.
От мужчин в возрасте пахло в основном куревом, но кое от кого и слабым запахом принятого вчера спиртного.
Но заметно было, что пьяных не наблюдалось - за этим строго следили, особенно на заводах, расслабиться позволяли люди себе только на выходных и в праздники. Народ вел себя более или менее спокойно, хотя и раздавались иногда недовольные реплики прижатых людей, да просьбы пропустить к выходу.
Постепенно целые кварталы маленьких домиков с огородами и садами сменялись каменными домами с квартирами-коммуналками, которые соседствовали с дровяными и угольными складами и бараками. Бараки были одноэтажными дощатыми строениями с единственной кухней и удобствами во дворе.
Планировалось, что это будет временное жилье, но «временное» всегда было крепче «постоянного», и многие здания просуществуют еще много десятков лет. Под окнами бараков росла только крапива и лебеда – другой растительности быть не могло – угольная пыль от многочисленных печек висела в воздухе, забивая легкие и землю.
Видно было, что Москва активно менялась: сносились целые кварталы, расширялись улицы, что-то копалось и строилось, в Москве уже появились первые станции метро, на которые девушка очень хотела взглянуть.
Но вот автобус, дребезжа, выехал, судя по всему, в центр - дома стали выше, было много старинных особняков и красивых строений. Но было видно, что и здесь город активно строится, ведь в тридцать втором году был принят Генеральный план реконструкции Москвы.
Основная идея проекта была в расширении кольцевых и радиальных магистралей столицы, причем. соответственно плана, чаще всего при расширении улиц дома просто сносили, но на улице Горького несколько домов передвинули за «красную линию».
И в некоторых случаях действительно было выгоднее дом перенести, чем: снести → всех расселить → построить новый → заново заселить.
Эту историю даже отразила в своем стихотворении Агния Барто, которое так и называлось - «Дом переехал».
Об этом рассказал Василий, когда они, потные и разгоряченные, еле протиснулись на выход и вышли на улицу, с радостью подставляя лица под свежий ветерок. И даже процитировал несколько строк из стихотворения от лица мальчика Семы, который приехал из Артека и не нашел своего дома:
«…Возвратился я из Крыма, мне домой необходимо!
Где высокий серый дом? У меня там мама в нем!
Постовой ответил Сёме: - Вы мешали на пути,
Вас решили в вашем доме в переулок отвезти.
Если надо – в море синем, в синем небе поплывем!
Если надо – дом подвинем, если нам мешает дом!»
Народу на улицах становилось все больше, тут были и многочисленные военные, и деревенские жители, растерянно оглядывающиеся по сторонам, в куртках, сапогах и с картузом на голове, и важные чиновники в костюмах и шляпах, и молодые девушки в легких шелковых платьях, и парни в рубашках, подпоясанных ремнем - все куда-то спешили, толкаясь и извиняясь. Надя с интересом всех рассматривала, раньше как-то не было времени и случая не торопясь это сделать.
Девушка обратила внимание, что у большинства людей головы были покрыты - особо необычными были шляпки дам, державшиеся на одном чистом слове. Такие шляпки еще называли «менингитками», поскольку после того, как их хозяйка погуляет в подобной в сильный мороз, она нередко заболевала этой опасной болезнью. Но - «жажда ничто, а имидж - все!»- как говорила знаменитая реклама будущего.
Надя фыркнула, представив себя в такой шляпенции, но заметку себе сделала – платочек, или лучше, беретка, а именно она была на головах молодых девушек - нужна!
Как не торопились Надя и Вася, они невольно тормознули у тележки продавца газводы, к которой была большая очередь, очень хотелось пить. Но, судя по всему, газировка была теплой в этот жаркий день, поэтому они подошли к мороженщику, который расположился со своим лакомством прямо по середине улицы.
Эскимо в Москве появилось в продаже с тридцать второго года, с подачи Анастаса Микояна, который тогда был наркомом продовольствия СССР. И оно было необычным для Надежды - так называемым «мороженым-пай», оно поступало в продажу в банках-гильзах, поставленных на лед. Было уже и традиционное фасованное мороженое, но им попалась именно такой вариант.
Продавец ложкой набирал мороженое из гильзы, укладывал его в шприц-форму, на дне которой лежал вафельный кружок с вытесненным именем, после чего на эту вафельку выдавливалась порция мороженого и сверху прикрывалась другим вафельным кружком - получался своеобразный круглый "бутерброд". Стоило такое удовольствие семь рублей и было очень вкусным.
