Помимо снега на заводе были и другие вопросы, как ни странно, касающиеся железнодорожного цеха. Да чуть ли не все производственные вопросы так или иначе оказывались связаны с железкой. Пётр вспоминал виденные фильмы про металлургов или наблюдал новостные ролики по телевизору — и нигде никем не воспевались их трудовые будни. Везде с экранов лилась сталь или чугун в какие-то совсем другие устройства, везде умные машины, кнопки, на которые кто-то нажимал, а потом совершались процессы. И всё без мата, без криков. Зато в детской книжке про историю цивилизации картинки походили на то, что творилось на литейном дворе доменных печей.
Литейным двором называется пространство перед доменными печами. Когда приходит время давать выпуск, то есть сливать из печи готовый чугун, именно тут специальные люди обеспечивают налив расплавленного железа вниз, где янтарно-солнечную смертельно опасную и неописуемо красивую жидкость принимают ковши. Чтобы чугун потек, специальным механическим пробойником в основании печи пробивают отверстие — лётку. Далее… а далее чугун льётся в песок. В этом песке горновые заранее прокапывают канавку до самого отверстия в полу, под который уже подогнан ковш на железнодорожном ходу. Когда ковш наполнится, рабочий перекрывает русло ручья стальным щитком, и тогда чугунный ручеек начинает литься в другую сторону, попадая в новый ковш.
Пётр охренел чуток, когда смотрел на это действо. По литейному двору течет огненный ручей с температурой полторы тысячи градусов, а над ним стоят те самые горновые, люди из очень горячего цеха, и периодически перекрывают его русло. Из средств защиты — комбинезон и каска. Ах да, еще ботинки со стальными носками. Жара такая, что можно кабанчика запекать, стальной пар над песком, излучение от жидкого металла. В полной темноте, в дыму и копоти люди совершают трудовой подвиг. Какие нафиг машины, какие краны! Всё вручную, всё как в восемнадцатом веке. Насчет темноты — где-то высоко наверху горят прожекторы, которые вроде дают достаточно света, должны давать. Но когда идет чугун, весь прочий свет становится незаметным, подспудно кажется, что железная река — единственный источник света на литейном дворе. Красиво, как в аду, особенно тогда, когда зашел на полчасика посмотреть, а потом выбегаешь на «свежий» воздух. Ой, а тут живые, солнышко, небо… Понятие свежести, оно такое условное. Фролов подумал, что для этих людей после смерти нужно сочинять какой-то отдельную преисподнюю, в классическом аду им будет скучно. Хотя не факт, что горновой может туда попасть, зачтут жизнь как пребывание в чистилище, и оформят рай как ветерану отрасли.
Кстати, с другой стороны печи после плавки в почти такие же ковши льётся шлак. Там температура всего семьсот градусов, если нечаянно разольётся шлак, то и рельсы останутся целы, и надолго движение не прервётся, это Фролов уже знает. Шлак под печью остывает довольно быстро, схватываясь как пирожное-безе. Такой же ломкий как безе, но сильно вонючий, пахнущий сероводородом. В первый такой раскоряк, когда Пётр решил лично возглавить устранение нештатной ситуации, его предупредили — это сверху шлак остыл, а внизу всё те же семьсот по Цельсию, и тебя корка не удержит, провалишься и запечёшься. Век живи — век учись.
Очередную проблему железнодорожники поимели с подачи коммерсантов. Внезапно завод буквально завалило железной рудой. Вот буквально неделю назад засыпало снегом, а не успели вздохнуть, победив эту напасть — засыпает рудой.
— Александр Анатольевич, да когда это закончится! У нас все склады завалены уже! Где выгружать будем, чем?!
— Хороший вопрос, Фролов. Предлагаю поискать ответ вместе.
— А вообще, почему такая хрень получилась?
— О, это сложный вопрос. Но если разобраться… коммерческий отдел получает премию за обеспечение поставок сырья. Чем дешевле его найдут, тем больше премия. Вот они и подсуетились — нашли максимальную скидку на поставку.
— Ага. И скорее всего скидку дали за то, что размер партии ни в какие ворота не лезет. Весь завод на ушах, а у них премия.
— Ну, где-то так. Но тут еще момент какой, наш Чермет считается небольшим заводом, не такой гигант металлургии, как Магнитки или Липецк. Вырвать поставку у них не так просто. Ладно, Пётр, прорвемся.
А потом оказалось, что ругаются не одни железнодорожники — содержание железа в купленной по дешёвке руде было низкое, зато всякого мусора шло до кучи полно. И в результате на выходе из печи шел чугун настолько разного качества, что хоть плачь. Как известно, для выплавки чугуна нужно всего три компонента, это руда или рудный концентрат, кокс и известь. Сыпь всё в печь в нужной пропорции и правильной последовательности, а на выходе будет счастье. Жидкое оранжевое счастье, на которое можно смотреть, пока глаза не высохнуть — такое оно красивое. Но если коммерсанты привезли тебе какашку вместо руды, начинаются танцы с бубном. И чем опытнее доменщики, тем выше прыжки и оборотистее матерок, шелестящий над заводом. А потом еще и продать надо как-то получившийся чугун неведомой марки.
Что есть чугун? Это железо, в котором содержится углерод в количестве более трех процентов, то есть его так много, что он образует микроскопические зёрнышки в железе. В идеале на этом всё, ничего другого в чугуне быть не должно. Тогда из него можно сварить любую сталь с любыми свойствами — только выжигай из железа углерод да не забывай подмешивать легирующие добавки. Только нет в жизни идеала, а потому в чугуне в микродозах сидит сера — главный враг сталеваров. Ну и еще какая фигня до кучи. Чем больше этой фигни, тем хуже марка чугуна. Вот тебе, отдел продаж, чугун пяти какашчатых марок, иди с ним на рынок и продавай. А коммерческий отдел, устроивший эту свистопляску, сидит довольный и премию считает. И почему им до сих пор аутодафе не устроили, непонятно. Конечно, это шутка, но ведь обидно. А сожжение на Чермете происходит без массового скопления народа и не на площади. Недавно в Лету канул один из горновых — в цех пришел, и больше не вышел. И мыслей по исчезновению товарища у доменщиков не много, всего одна — упал в ковш. Фильм про Терминатора здесь не в почёте, слишком зрима опасность.
А еще тут не принято вспоминать про экологию. Кто-то даже шутил на эту тему — в воздухе так много железа в самом удобоперевариваемом виде, что ни у кого проблем с малокровием быть не может — постоянно обогащаем свою кровь активным железом. Каждый выпуск, то есть выдача чугуна из печи сопровождается большим хвостом желтого дыма над печью — железо парит. С пешеходного моста особенно интересно выглядит завод — черный дым над аглофабрикой, желтый над доменными печами, белый над градирнями. Градирни — огромные перевернутые стаканы без донышка, в которых постоянно идет дождь — идет охлаждение воды, участвующей в технологическом цикле. Стоя максимально высоко над цехами, Фролов ощущал себя мухой, попавшей внутрь работающего лампового телевизора — пыль, горячие детали, что-то светится, где-то гремит. Вот только масштаб несколько иной — с мухой можно сравнить вертолет, а Фролов просто пылинка. Кстати, а чего это вертолет над заводом завис? Что за фигня там творится?
— Видел вчера вертолёт? — спросил на следующий день Лузгин.
— Так кто ж его не видел? Его и слышно достаточно хорошо было. А что там за цирк случился? Он чуть ли не садился на Чермете.
— Он бы и сел, да места не хватило. Война случилась. Экономическая.
— Это как?
— Ты в курсе, что в девяносто втором все цеха акционировали как отдельные предприятия?
— Нет. Я по экономической части не очень.
— Кто-то сильно умный подлянку кинул в духе Британской империи. В том плане, что вместо одного сильного завода в рыночную экономику вошла куча непонятных осколков. Чую, не просто так это произошло, кто-то из-за бугра руку приложил. Чтоб или развалилось всё, или по возможности к рукам прибрать.
— Ну да, похоже. С Индией также замутили, когда она о своей независимости объявила.
— Так вот, мы все цеха собрали в один кулак, выкупили все пакеты, во всяком случае все контрольные. Остались два цеха — цех ванадия и крупного бетонного литья. Что такое ванадий знаешь? — не то просто поинтересовался Лузгин, не то устроил очередную проверку.
