— И что дальше?
— Шарля Бутье так и не нашли. Судя по всему, он сбежал из города. А Менье был повешен. При этом городские глашатаи официально объявили, что так будет с каждым, кто посягнет на жизнь палача города Тура.
— Нескучная у тебя жизнь, мастер.
— Знаешь, что я тебе скажу, Клод: я, Пьер Монтре, богобоязненный и достойный уважения житель города Тура, чтобы обо мне не думали другие люди, поэтому меня такие приключения совсем не радуют. После этого случая даже собрался городской совет, который решил, что мне надо нанять охранника. Я обрадовался, вот только рано, так как эти жирные свиньи только решили, что это надо сделать, но до сих пор не могут найти деньги для него. Ты понимаешь, Клод, эти вонючие свиньи лопаются от денег, но для меня у них не нашлось даже пару-тройку лишних монет, — сейчас в его голосе было столько детской обиды, словно со мной говорил не взрослый мужчина, а жаловался маленький ребенок. — Я же не просто так говорю. Вон в Париже палач ходит с двумя телохранителями, а для меня… Да что тут говорить! Эти свиные хари даже не дали мне денег на закупку свечей, дров и прочего, что положено по договору с городом. Вместо этого они решили, что городской совет сам будет мне это поставлять! Даже на мне решили заработать, эти поганые ублюдки!
"Похоже, у Пьера совсем нет любви с городскими властями. Вон как он их чешет, и в хвост, и в гриву!".
— А чем мне придется заниматься, мастер? — я повернулся к нему.
— Держать в чистоте инструменты, разжигать и поддерживать огонь, поддерживать в исправном состоянии механизмы и помогать мне с пытками, — меня невольно передернуло при этих словах, но он видно не понял сути моей гримасы и поспешил успокоить. — Да не волнуйся ты так раньше времени. Когда придет время я тебе все подскажу и расскажу! Ты, похоже, более сообразительный, чем эта безмозглая свинья, значит, быстро разберешься что к чему!
Я снова стал смотреть вперед.
— Впереди крытая повозка, мастер. Вся такая яркая и разрисованная.
— А эти, — раздался у меня из-за плеча голос Пьера. В голосе палача звучало то ли пренебрежение, то ли презрение. — Это акробаты и жонглеры. Едут на Королевскую ярмарку.
— Королевская ярмарка?
— Я и забыл, что ты не из наших мест. Два раза в год в городе Туре проводится Королевская ярмарка. На нее съезжаются не только наши купцы, но и негоцианты из германских княжеств, торговцы из Кастилии и Флоренции. Вот только плохо, что вместе с ними в город стекается всякая шваль. Воры, грабители, шлюхи и жулики и у городского правосудия, как и у меня, начинаются горячие деньки. Именно поэтому я до сих пор зол на этот кусок дерьма! Нас ждет столько работы… А! Даже говорить не хочу.
Стоило нам догнать повозку с актерами и акробатами, как стала слышна веселая песня, которую пели в два голоса, под бренчание какого-то музыкального инструмента. Самих певцов и музыканта я не видел из-за размалеванного полотна, натянутого на дугообразный каркас, зато увидел на облучке крепкого и плечистого парня, явно акробата, и сидевшую рядом с ним, миловидную девушку. Когда мы их стали обгонять, они заулыбались, увидев нас, а затем парень крикнул: — Уважаемые господа, ваши милости, проявите душевную щедрость! Не будет ли у вас лишней монетки для бедных артистов?!
— Не будет! — сказал, как отрезал, палач.
Он их явно недолюбливал, и мне была известна эта причина.
— Тогда может, уважаемые господа, не откажутся посетить наши представления в славном городе Туре?! Мы будем выступать на прежнем месте, недалеко от борделя мадам Валери! Думаю, увидев настоящее искусство, вы не удержитесь и проявите к нам свою щедрость!
Я с удовольствием слушал молодой, задорный голос симпатичной девушки. Будь у меня мелочь, точно бы не удержался и кинул им пару монет, хотя бы потому, что до этого момента особой радости в общении с этим миром я не испытывал, но теперь, глядя на их беззаботные и задорные лица, мне стало как-то легче и даже веселее.
— Появится лишняя монета — приду, — пообещал я девушке.
— Буду ждать! — крикнула она мне в ответ, весело рассмеявшись.
— Не отвлекайся, слушай дальше, — недовольно буркнул палач, которому явно было не по душе мое общение с бродячими артистами. — Кроме основных обязанностей у нас…
Видно, Пьеру давно не удавалось поговорить с человеком, который его так хорошо понимал. Хотя у меня наблюдались трудности с местным сленгом, а также со специфическими терминами его профессии, но при этом довольно быстро схватывал общий смысл, а в нужных местах разговора проявлял сочувствие или удивление. Причем мое удивление, по большей части, не было наигранным, так как о жизни средневековых палачей мне было известно только то, что те вешают злодеев или рубят им головы. Взять, например, заработок палача. Оказалось, что это хорошо оплачиваемая должность, но зарплата не стабильная, так как тут все зависело от трудоемкости и сложности пытки или казни. Если у работника топора и петли не было основной работы, что, бывало, крайне редко, и он хотел подзаработать, город предоставлял ему возможность заняться работой, за которую мало кто хотел браться. В частности, палачи иногда подрабатывали уборкой общественных уборных, присмотром за борделями или захоронением самоубийц. Кроме основной работы по уголовным делам ему приходилось работать еще и на церковь. Как рассказал мне мастер, папа Иннокентий IV буллой "Ad extirpanda" узаконил пытки при расследовании дел по обвинению в ереси, приравняв еретиков, "убийц своих душ и осквернителей Господних таинств и веры Христовой", к разбойникам и грабителям, которых подвергали пыткам в светских судах. Однако в том же документе, при применении пыток запрещались нанесение тяжких увечий (лишение конечности), убийство человека и пролитие крови, зато еретика сколько угодно можно было ломать на дыбе, дробить кости и суставы, пытать водой, огнем и каленым железом.
Помимо этого, палачу вменялось исполнять наказания по долгам и мелким правонарушениям, а если проще сказать: клеймить, пороть, отрезать уши и привязывать к позорному столбу. Для примера он мне рассказал о двух случаях домашних краж, которые произошли совсем недавно, прямо перед его поездкой в Амбуаз. Одна молоденькая служанка, в отсутствие хозяев, украла серебряные ложки, а им, по их возвращении, сказала, что видела вора, но не смогла его задержать. Хозяева ей не поверили и обвинили в краже. Стоило ей оказаться в пыточной камере, как та сразу призналась в содеянном и вернула ложки. Учитывая, что девушка не являлась закоренелой воровкой, при этом была бедной и совсем молодой, ее приговорили к позорному столбу на сутки, пяти ударам плетью и изгнанию из города. Во втором подобном случае, слугу, который изворачивался и при этом пытался наговаривать на хозяев, приговорили к позорному столбу на двое суток, десяти ударом плети, отрезанию правого уха и изгнанию из города. Эту работу Пьер Монтре, так мне показалось, не любил, наверно потому, что она шла по самым низким расценкам.
Пока я мысленно пережевывал полученную информацию, палач успел задремать, и тогда мне пришлось заняться разглядыванием окрестностей, так как дорога пока была пуста. Поля с работающими крестьянами, деревни, стоящие в отдалении замки или монастыри. Спустя какое-то время мы догнали один купеческий обоз, затем другой, которые медленно катили в клубах пыли. Обогнав их, скоро догнал трех странствующих монахов, с котомками за плечами и блестя на солнце выбритыми тонзурами, они бодро шагали и оживленно о чем-то спорили. Они только проводили меня глазами, не прекращая свой диспут на религиозную тему. Впрочем, это я так решил, стоило мне услышать сказанную одним из монахов фразу на латыни. Потом нам встретилась группа паломников, которая брела с унылыми и серыми от пыли лицами. Какое-то время дорога снова опустела, пока у нас за спиной не послышался топот лошадиных копыт и лязг железа.
"Рыцари едут! — обрадовано подумал я.
Во-первых, рыцарей в доспехах мне еще не приходилось видеть, а во-вторых, какое-никакое, а развлечение в дороге. Сначала я подал наш возок к обочине и только затем повернул голову назад. Нас догонял конный военный отряд, но это были не те рыцари, которых я себе представлял. Впереди скакал на лошади командир, причем, к моему разочарованию, доспехов на нем никаких не было. Обычный дворянин, хорошо одетый. На голове пышный берет с перьями. На поясе меч и кинжал. Сразу за ним ехало трое молодых людей, то ли слуг, то ли оруженосцев, я пока в этом не разбирался. У них из доспехов была только броня на груди, а на поясах мечи и кинжалы. Один из них держал пику, на конце которой слабо трепыхался треугольный флажок. Цвета были синий и белый, но рисунок был мелкий, поэтому толком не удалось разглядеть. Второй слуга вез щит и шлем рыцаря, а у третьего в седельных мешках что-то громыхало. Вслед за ними скакало на лошадях три десятка человек. Если первая дюжина всадников, была частично в доспехах, то на остальных были кольчуги, а из вооружения — луки. Еще я отметил, что вооружение у солдат было самое разнообразное. У одного напоминающее кирку, у другого шестопер, а у третьего, у седла, свисала булава, навершие которой было усеяно шипами. Несмотря на то, что поверх лат у солдат были наброшены легкие накидки красного цвета с белым крестом, их лица блестели от пота. Отряд проскакал мимо нас, подняв большое облако пыли.
