[1] 2,5 линии = 6,35 мм
Глава 8. Предложение, от которого можно отказаться
Пребывание в гостях у генерал-бригадира Бервальда началось с приятного — с известий о том, как показало себя наше оружие в Персии. По словам генерала, отзывы из войск поступали по большей части благоприятные, и скоро нас ждали большой заказ и царские милости. Впрочем, некоторые генеральские недомолвки заставили меня заподозрить, что картина не так уж и благостна, и я, насколько это позволяли правила вежливости, насел на гостеприимного хозяина, желая услышать всю правду.
В общем, получалось примерно так: самыми ярыми поклонниками наших изделий оказались пехотинцы, что меня никак не удивило, потому как прежде всего ради них винтовки и создавались. Следом за пехотинцами шли господа офицеры всех родов войск, и это тоже было понятно — револьверы заметно повышали их выживаемость в ближнем бою. Артиллеристы и сапёры хвалили наш карабин, то есть ту же винтовку, только изрядно укороченную. А вот кавалеристы… Нет, карабин под револьверный патрон не вызвал у них ничего, кроме восторга — и лёгок, и с седла стрелять одно удовольствие, но вот драгунская и казачья винтовки, по словам конников, хороши были при спешивании, а стрелять из них с седла всадникам не нравилось, уж больно сильна была отдача. Что ж, подождём официальное заключение Военной палаты, там и посмотрим, что и как можно сделать.
Затем генерал усадил меня обедать. Овдовел Генрих Арнольдович уже года три назад, сыновья несли службу не в Москве, так что компанию за столом составил нам один лишь поручик Фильцев, тот самый генеральский порученец, что познакомил меня со своей сестрой Антониной Ташлиной. Я обратил внимание на болезненный вид поручика, причём болезнь его, если я правильно понимал, относилась, как здесь говорят, к нервическим. Какой-то он был духовно измождённый, молчаливый, понурый и вялый, да и аппетитом не блистал. Но генерал старательно делал вид, будто всё в порядке, так что и я не стал расспрашивать поручика о самочувствии. После обеда подали кофе, до которого Генрих Арнольдович был весьма охоч, поручик ограничился единственной чашечкой и покинул нас ради дальнейшего несения службы, мы же с генералом углубились в обсуждение итогов персидского похода.
И тут я, расслабившись и не подумав, пропустил речевой оборот из прошлой жизни, выразившись в том смысле, что мир и спокойствие в сопредельных землях важны для нашей национальной безопасности. Вот генерал и прицепился:
— Национальная безопасность, говорите? Звучит, не стану скрывать, внушительно, но я бы хотел уяснить, какой смысл вы, Алексей Филиппович, вкладываете в эти слова.
— Как мне представляется, Генрих Арнольдович, национальная безопасность есть триединство безопасности территории, на которой проживает нация, безопасности населения, составляющего нацию, и безопасности образа жизни нации, — пересказал я трактовку этого термина в моём бывшем мире. Увидев на лице собеседника понимание, всё же посчитал нужным дать более развёрнутое толкование: — Под безопасностью территории я подразумеваю не только поддержание её в размере, необходимом для проживания нации, но и обладание выходами к морям, путями для речной и сухопутной торговли, наличие плодородных земель и обильных пастбищ, рудников и копей, лесов и водоёмов, а также поддержание всего этого в должном порядке.
Генерал медленно кивнул, отметив тем самым усвоение услышанного и побуждая меня к продолжению.
— Безопасность населения, — продолжал я, — есть не только защита оного от неприятельских покушений извне и воровских изнутри, но и поддержание телесного и умственного здоровья людей, правильное соотношение мужчин и женщин, молодых и старых, здоровых и больных.
— Тоже всё понятно, — согласился генерал. — А безопасность образа жизни?
— А безопасность образа жизни основана на незыблемости царского самодержавного правления, крепости христианской веры, чистоте и твёрдости нравов, почитании народом властей, священства и старших, — начал я с прописных истин. — К безопасности образа жизни я бы отнёс также народное образование и просвещение, проповедь христианского учения среди диких народов Царства Русского, а также достаток в жизни народа и открытые возможности к его прибавлению у людей трудолюбивых и предприимчивых.
— Что же, Алексей Филиппович, с таким определением должен целиком и полностью согласиться, — признал генерал Бервальд. — Но вы же начали со значения мира на сопредельных землях для обеспечения той самой национальной безопасности? Хотя в случае с Персией всё ясно — Аббас склонен к миру и торговле с нами, а его чрезмерно воинственные противники могли бы и с войной к нам в Закавказье сунуться…
— Или бы воевали у себя с таким остервенением, что о доходах от персидской торговли можно было забыть, — дополнил я. — И потом, любое ослабление Персии на руку туркам, а уж их-то усиление Царству Русскому никогда полезным не было.
— Соглашусь, Алексей Филиппович, соглашусь, — поддержал меня генерал. — А вот, например, как быть с этими вашими тремя составляющими национальной безопасности? Как замятня в Персии могла бы навредить нашей территории, я понимаю. А населению? Образу жизни?
— Так территория же не безлюдна, — напомнил я. — И население на ней пострадало бы и от войны, и просто от набегов персидских разбойников. Опять же, страдания людей от войны и разбоя всегда влекут за собой ухудшение жизни, а поскольку войска и власти далеко не всегда могут защитить людей от таких бед, в некоторые умы может проникнуть и сомнение в действиях властей…
— То есть, по-вашему, Алексей Филиппович, выходит, что вооружённою силою национальная безопасность защищается всегда, ибо армия и флот не только защищать наше царство должны, но и всегда быть готовыми к таковой защите? — сообразил генерал.
— Не только, Генрих Арнольдович, не только, — я с удовольствием глотнул кофею и адресовал его превосходительству благодарную улыбку. — Вооружённою силою государство не только защищает все три составляющие национальной безопасности. Военным путём, ежели возникнет такая необходимость, можно расширить территорию, увеличить население и распространить свой образ жизни.
— Касательно территории соглашусь, — кивнул генерал. — Но как можно военной силой увеличить население? Разве что, — Бервальд хитро усмехнулся, — в деревнях детей прибавляется после квартирования там солдат…
Я вежливо посмеялся генеральской шутке и сделал ещё маленький глоток из чашки.
— Нашими соотечественниками становятся жители завоёванных земель, к примеру, — напомнил я.
Молчаливым кивком генерал согласился и с этим. Кстати, его-то собственные предки так и стали подданными русского царя, когда Владимир Десятый завоевал герцогство Курляндское, неосмотрительно выступившее против Русского Царства в союзе с Польшей.
— А кроме того, — развивал я свою мысль, — в армии и на флоте человека приучают часто мыться, содержать в чистоте и порядке бельё, одежду и обувь, мыть руки после оправки и перед едой, каковые привычки продолжают способствовать здоровью и после выхода солдата или матроса в отставку. Да и те же карантины охраняют солдаты.
Вот, кстати, загадка: каким таким уму непостижимым образом сочетается в армии забота о чистоте тела и одежды с потрясающе наплевательским отношением к чистоте перевязочного материала при первичной обработке ран в бою? Я вспомнил рассказ Лиды, как выглядела повязка на моей ране, когда меня привезли в госпиталь, и меня аж передёрнуло. Нет, с этим тоже надо что-то делать, определённо надо…
— Теперь о защите образа жизни, — я потихоньку подбирался к завершению. — Вы, Генрих Арнольдович, лучше меня знаете, сколько стараний прилагают господа офицеры, чтобы приучить солдат и матросов к повиновению приказам, опять же, поступая в службу, все военные чины присягают государю на верность, и это остаётся с ними на всю жизнь. Верность государю и послушание начальникам они и сами сохраняют, и своих близких приучают к тому же. Что же касается распространения образа жизни… Да, одной лишь военной силой свой образ жизни на завоёванных землях не ввести. Но за солдатами приходят священники, купцы и поселенцы, а затем туземцы со временем перенимают что-то из их обихода…
