* * *
Погрузка капусты оказалась ничем не интереснее и не лучше, чем её срезание. Грузовик подъезжал к очередной куче, парни спрыгивали вниз — бросали мне и Нежиной кочаны. Долгая, неинтересная и однообразная работа — именно то, что было мне нужно. Неутомимая Королева покачивала заплетёнными в косу волосами (кроме неё в нашей группе я не увидел длинных волос ни у кого), ловко ловила капусту, совершенно не обращала на меня внимание. На мои нечастые вопросы отвечала коротко и словно нехотя.
Странное отношение ко мне со стороны Альбины не укрылось от парней. Они не стали выяснять причину моей немилости. Зато охотно доверили мне стоять в кузове рядом с объектом их любования — чтобы не спорить между собой, кто «больше достоин». Обсуждали с Нежиной содержание совершенно незнакомых мне фильмов (знакомо прозвучало лишь имя «Фантомас»). Пытались допытаться, за какую футбольную команду Альбина болеет. Спросили парни о фильмах и футболе и у меня.
— Фильм: «Как закалялась сталь», — громким шёпотом заявил я. — Болею за «Спартак».
В прошлой жизни я болел за другую команду.
Вот только та сейчас могла и не играть в чемпионате страны.
— Надеешься, что в этом году победите?
— Не сомневаюсь.
— В прошлом-то динамовцы вас подвинули!
— Случайность.
— Неделю назад ваши не смогли обыграть «Черноморец».
Я пожал плечами.
— Незначительная осечка.
— «Спартак» из кубка вылетел в одной шестнадцатой!
— «Спартак» — чемпион, — прохрипел я. — Кубок — ерунда. Решили не тратить на него силы. В этом году мы первое место по стране никому не отдадим.
— Ну да, ну да…
Парни пытались спорить со мной. Но я нацепил на лицо маску фанатика — упрямо твердил, что «наши» в этом году чемпионство не упустят. И радовался, что угадал: «Спартак» в шестьдесят девятом играл в главном первенстве страны, а не в первой лиге. Да ещё и в качестве вице-чемпиона, судя по словам моих собеседников. Историей московского клуба я не интересовался. Да и вообще за футболом стал следить лишь в девяностых. Зато помнил результаты некоторых матчей — чем вполне мог воспользоваться через несколько десятков лет (в теории).
Мысль о футбольном тотализаторе вновь подтолкнула меня к размышлениям на тему своего нового будущего. Краем уха я слушал разговоры парней с Королевой. С интересом поглядывал на Альбину в те моменты, когда девица укладывала капусту на пол кузова (у Нежиной было чем полюбоваться — это я определил, как эксперт). Гнал из головы пахабные фантазии. И мысленно раскладывал «по полочкам» в голове полученные мной в новой жизни стартовые позиции и капитал.
Вновь стать студентом первого курса Залесского горного института — словно второй раз войти в ту же воду. Вот только не совсем в ту: уже сейчас я замечал разницу между учёбой в начале девяностых и тем, что мне предстояло вкусить в ближайшее время. Со слов соседей по комнате, пьянки-гулянки в общежитии сейчас строго запрещены (в открытую). Подрабатывать студенты не спешили (да и негде было): стипендия в сорок пять рублей (минус рубль и двадцать пять копеек комсомольских взносов) считалась нормальными деньгами.
Стипендия отличника так и вовсе подтолкнула меня к мысли учиться на одни пятёрки. Спонсировать меня в этой жизни некому, снабжать продуктами тоже никто не собирался (хотя я подозревал, что Паша и Славка не станут зажимать привезённую из дома еду). А вот стипендия при отметках «отлично» в зачётке превращалась в совсем уж красивую сумму: шестьдесят три рубля, семьдесят пять копеек (это уже без взносов на процветание комсомола) — при том, что потолок зарплаты бухгалтера в колхозе сейчас всего лишь семьдесят пять рублей.
Жаль только, что первую стипендию увижу аж в октябре. Особенно жалел об этом ввиду того, что прежний владелец тела, в котором я теперь влачил существование, не позаботилось раздобыть для своего приемника нормальную одежду (судя по тому, что я увидел в рюкзаке). А значит, институт буду посещать не в костюмах от дорогих дизайнеров, а в чём-то наподобие тех мешковатых штанов (или же именно в них). Но то не проблема — так, мелкая неприятность. Гулять под руку с Королевой я пока не собирался.
Сделал вывод: позиции мои для старта в новой жизни нормальные, пусть и не идеальные.
«Прорвёмся», — подумал я.
Пытался оценить и начальную локацию.
Что я помнил о конце шестидесятых годов? СССР, КПСС, Брежнев, комсомол. Советские танки уже прокатились по Праге. Первый человек побывал в космосе, а нынешним летом американцы прогулялись по Луне. АвтоВАЗ пока не построен. Произошёл конфликт с китайцами на Даманском — рассказы Славки Аверина тому подтверждение. Брежнев простоит у руля страны ещё тринадцать лет, но примерно в этом году у него начнутся серьёзные проблемы со здоровьем. А в следующем году, двадцать пятого января, убьют Светку Пимочкину.
Я в очередной раз погладил взглядом ягодицы склонившейся к полу Альбины Нежиной — поддавшись инстинктам. Подмигнул тоскливо вздохнувшим парням. Те ухмыльнулись мне в ответ. Поймал кочан капусты — уложил его, продемонстрировав Королеве свой обтянутый тонкими штанами тощий зад. Вспомнил серьёзное лицо комсорга нашей группы. Вновь представил этот её сочувствующий взгляд… Вздрогнул. Со слов Людмилы Сергеевны, я представлял Свету совсем иной — взрослой, ответственной… разумной.
Смотреть на Светку, как на объект сексуального влечения у меня не выходило. Ну не получалось у меня думать о ней, как о женщине! Не помню, чтобы рассматривал её ягодицы с таким же удовольствием, с каким посмотрел сейчас вновь на филейную часть тела Нежиной. Улыбка Пимочкиной не заставляла замирать моё сердце. А суета комсорга вокруг моей персоны так и вовсе раздражала, заставляла скрежетать зубами. И всё же грозившая Свете опасность заботила меня больше, чем судьба Советского Союза.
Я знал эту девчонку второй день. Но мне казалось, что был знаком с ней давным-давно; и что сейчас она появилась в моей жизни не впервые, а вернулась в неё после долгого отсутствия. Уж очень много я разговаривал о ней с Гомоновой. Слушал рассказы Людмилы Сергеевны о том, какая Светочка была добрая, умная и красивая. По большому счёту, моя институтская кураторша не слишком приукрашивала достоинства своей старшей сестры. Назвать Свету Пимочкину уродиной, злой или глупой у меня бы язык не повернулся — только по-детски наивной.
Интуиция подсказывала, что у меня были сейчас хорошие шансы закрутить со Светкой роман. В теле Комсомольца добиться от Пимочкиной взаимности было бы даже проще, чем в моём прошлом. Вот только встречаться с девчонками несколько месяцев до первого поцелуя я не собирался (ни с кем!). Тем более что ради стипендии отличника решил приналечь на учёбу (может и воскрешу в памяти какие-то из полученных в прошлой жизни знаний, но с некоторыми предметами придётся помучиться — с теми же немецким и историей КПСС).
Играть в любовь со Светой я не буду — с этим я определился быстро. Потому что комсорг не виделась мне в эротических мечтах и фантазиях. Сцены восемнадцать пляс с её участием показались бы мне пошлостью и извращением, пусть Светлана и была одного возраста с Нежиной, чьи «достоинства» я с удовольствием разглядывал. Но и умереть Пимочкиной я не позволю. Ведь вполне возможно, что я потому и оказался в теле Комсомольца — чтобы спасти Свету и не позволить первого мая взорваться той бомбе.
Мелькнула мысль о том, что новая жизнь для меня — сродни чистилищу (не зря же я очутился именно здесь и сейчас: так уж получилось, что именно в этом времени я мог в Зареченске «кое-что исправить»). Но я отмахнулся от неё: так недолго и забиться в религиозном экстазе. Не помнил, чтобы получал задания или план мероприятий на новую жизнь. Но точно понимал и то, что до двадцать пятого января тысяча девятьсот семидесятого года одна цель у меня точно есть — уберечь от маньяка Свету Пимочкину.
Я поймал очередной кочан капусты, но вместо того, чтобы уложить её на заметно подросшую кучу в кузове, вдруг залюбовался профилем Альбины Нежиной. Рассматривал девицу без стеснения, открыто, с вызовом… который Королева снова проигнорировала (по-прежнему меня не замечала). Солнце светило мне в лицо, окутывало волосы Альбины золотистым ореолом. Я рассматривал Нежину точно красивую открытку — сам при этом воскрешал в памяти всё, что знал о возможных убийцах Пимочкиной.
