— Признаться, и я хотел бы отыграть назад, но как в таком случае не потерять лицо? — сказал Петр Иванович.
— А что, если с ним открыто поговорить. Раньше же он не примыкал ни к нам, ни к Бестужеву, он был над всеми играми. И понял это я только сейчас. Господа он наследник, как-никак, — сказал Александр Иванович Шувалов.
— Вот знал, что ты Алексашка не дурак, — усмехнулся Петр Иванович. — Самое простое — поговорить и решить все полюбовно, тем более, что он наследник. Я почти уверен, что экспедиция на Камчатку и в Америку будет иметь прибыль для Петра Федоровича. А ты узнал, брат, какие товары повез в Киль Брокдорф?
— Нет, знаю я только, что возле мануфактуры, где и делаются эти товары, много выстрелов слышали, как будто целый плутонг стрелял, — ответил глава Тайной канцелярии.
— Господа, что делать с цесаревичем еще решим, а то, что вероятна война с османами — вот проблема, — попытался вернуть в нужное русло разговор Воронцов.
— Так это французы все обозленные. Вот хотел я союза с Францией, но коли так гадить станут, то… — попытался высказаться Александр Иванович.
— К англофилу Бестужеву под крыло перейдешь? Османов бить нужно, французов так же нужно бить, если они отправят свои полки на помощь османам, но ты, Михаил Илларионович, пошли кого в Париж, посоветуй не воевать, пригрози тем, что в Индию ушел русский флот, чтобы помощь англичанам выбить последние французские форты оттуда, — высказался Петр Иванович, который в этой четверке играл наиболее весомую роль, тогда как Воронцов был скорее исполнителем, стал вице-канцлером, в том числе и «молитвами Шуваловых».
Меньше же всего участвовал в таких Советах Иван, но его присутствие было обязательным — это он все еще «ночная кукушка», которая старается для общего блага всех перекуковать.
Собравшиеся считали, что они имеют право обсуждать все государственные вопросы. Всегда, после Совета в присутствии государыни, они собирались и делали работу над ошибками, строили планы и вырабатывали единую позицию, чтобы уже позже продавливать ее скорее исподволь, чем явно. То Марфа Егорьевна что-то скажет венценосной подруге, то Пимен обмолвится перед государыней словечком, или Иван поразмышляет вслух, когда будет чесать пятки Елизавете. Так и формируется мнение государыни, но так же на нее и пытается влиять Бестужев.
Глава 3
Индийский океан.
Недалеко от острова Мадагаскар.
25 мая 1748 года
Дмитрий Леонтьевич Овцын был капитаном военно-торгового корабля «Афанасий Никитин», единственным русским капитаном как на торговых, так и военных корабях. И то, что назначение случилось, заслуга, скорее господина Шешковского, которого уже называют «цепным псом цесаревича». За три дня до начала экспедиции капитана Макноллана сняли с должности и увели в неизвестном направлении, как и еще двух его помощников на корабле.
Дмитрий Леонтьевич не стремился узнать подробности то ли ареста, то ли еще чего, бывшего капитана «Афанасия Никитина». Еще до приказа о назначении, Овцын возглавил последние приготовления для отбытия в, возможно, самое значимое путешествие в его жизни.
Между тем, новоиспеченный капитан мог считаться одним из самых главных русских первопроходцев в Америке. Он уже был там с Витусом Берингом. Тогда Овцына осудили за то, что он пользовался покровительством Долгоруких, которые проиграли в дворцовых войнах и подверглись опале, а Дмитрий посетил низвергнутое семейство в ссылке. Вот Овцына и сослала Анна Иоанновна матросом на Камчатку. Да он и не жалел, особенно сейчас, когда проникся грандиозными замыслами освоения русской Америки. Если даже половина от задуманного цесаревичем будет реализована, то быть русскому флагу на Аляске первому.
Больше двух с половиной месяцев прошло с момента отбытия военно-торгового корабля «Афанасий Никитин» из порта в Ревеле, так как именно туда загодя перебазировались все корабли экспедиции. Сделано это было и для того, чтобы еще раз проверить корабли, сделать последние ремонты. Ну и была еще одна причина в выборе Ревеля — льды. Этот город позже покрывался льдом, чем это происходило в Петербурге.
Из Ревеля большая эскадра груженных под завязку кораблей отправилась в Киль, где подбирала еще два фрегата. И этот громадный, для мирного времени, флот устремился к датским проливам, которые, вопреки опасениям, не принесли неприятностей. Но все и всегда гладко не бывает и уже у берегов Англии двум шлюпам и одному фрегату пришлось останавливаться в английских портах на ремонт. Не самый сильный шторм повредил и другие корабли, но не критично, чтобы останавливаться больше, чем на две недели. Предполагалось, что отставшие корабли последуют следом и нагонят экспедицию в районе мыса Доброй Надежды [Самая южная точка африканского континента].
В дальнейшем корабли шли вдоль африканского берега, чуть ли не каботажным способом, три раза приставая к английским факториям на континенте. Были даже попытки перекупить русские корабли, чтобы на них отвезти черных рабов, так как работорговцы не успевали выполнить заказ североамериканских колоний на прямоходящий товар. Тяжело пришлось эскадре только при выходе в Индийский океан, тогда ветра были не стабильными, и приходилось часто менять паруса, да и делать это под проливным дождем — результат два человека на «Афанасии Никитине» сорвались в море и насмерть, не успели спасти. Один с грот-мачты, второй сорвался в воду с бушприта. Это были первые потери, что крайне странно, так как ни один человек, ни из команды, ни из колонистов не умер и даже никто серьезно не заболел — медикусы цесаревича трудились и днем и ночью. Как узнал Овцын, прибыток в серебре каждого медикуса, зависит от количества умерших моряков и колонистов. Вот они и стараются, следят за пищей, постепенно увеличивают количество потребляемой квашеной капусты с клюквой, заставляют есть чеснок и лук, всегда проверяют воду, наливают напиток из шиповника и лимона.
— По правому борту вижу три паруса! — прокричал впередсмотрящий.
— Ну, и чего кричишь, мы оторвались вперед, вот и нагоняют остальные корабли. Что, не видно Андреевского стяга? — вальяжно, с ленцой отвечал мичман Сергей Иванович Зейский — представитель последнего выпуска роты гардемаринов.
— Так и нет, Ваш Бродь, стяга то, тряпку черную корабли имают, — прокричал с гнезда на грот-мачте наблюдатель.
Зейский сморщился от выговора матроса, Сергей Иванович, несмотря на свои еще незрелые годы — только восемнадцать лет, да и не самое лучшее образование, считал себя человеком Просвещения и любил критиковать младшие чины за их выговор.
— Как черная? — вдруг встрепенулся мичман, до которого не сразу дошел смысл сказанного. — Тревога, бейте в корабельный колокол.
Страх охватил Сергея Зейского — морской бой самый страшный, вокруг только море, а мичман, в чем никогда не признавался, даже не умел плавать.
— Мичман, в чем дело? — на палубу ворвался капитан второго ранга Овцын.
— Пираты, — в нарушении Устава, сказал Зейский.
На корабле началась суета, команды капитана находили мало отклика, матросы бегали, офицеры часто стояли, словно статуи — не один Сергей Иванович оказался скованным страхом, много было на корабле неопытных гардемаринов.
— Бога душу мать, якорь вам в седалище… — ругался капитан, уже достав шпицрутен, чтобы ударами заставить прийти в себя команду.
— Ваше высокоблагородие, — к Дмитрию Леонтьевичу Овцыну подошел мужик.
Нет, мужиком этот боец был ровно до объявления тревоги, сейчас перед капитаном стоял казак.
— Представьтесь, — потребовал Овцын.
— Сотник пластунов-лазутчиков Платон Конкин, — сказал казак, а у капитана внутри кипела ярость.
Кто такой капитан? Царь и Бог на судне. Он должен знать все и обо всех. Еще пять минут назад Дмитрий Леонтьевич был уверен, что перевозит колонистов, пусть и немого странных, жилистых да боевитых. А тут воно как — на корабле лучшие из казачества, о ком уже легенды слагают. Должен был Овцын настоять и поинтересоваться у пассажиров их имуществом, которое досмотрено не было из-за распорядителя цесаревича, что инспектировал корабль перед отбытием.
