— С директорского кабинета. — Обернувшись к Алёхину, опер добавил: — Твой выход будет, а то я в этих ваших ЭВМ не «шарю».
Успокаиваясь, Антон кивнул.
— Установим прослушку, и — шпионскую прогу в комп! Мне Михаил Петрович скинул…
— Вперед! — скомандовала «Росита».
Незаметно подняться на «директорский» этаж труда не составило — видеонаблюдение закольцевали еще прошлой ночью, передавая на пост одну и ту же картинку — скучный, пустой коридор. Скучная, пустая лестница…
— Марин! — шепотом позвал Алёхин, на цыпочках взбираясь по ступеням. — Завтра надо будет обязательно перезапустить камеры, чтобы никто ничего не заметил!
— Без проблем… — прошелестел женский голос.
Пугающе громко хлопнула дверь этажом ниже, и невидимый охранник сказал, посмеиваясь и пуская слабое, быстро гаснувшее эхо:
— Свои надо иметь! Да на, держи… Вернешь в двойном размере!
— А это чё? — донесся приглушенный грубоватый голос. — «Ду-ун-нилл»…
— «Данхилл», неуч! Я — отлить…
Марина сделала жест — идем, только тихо. Холодные зрачки телекамер не видели их, как упыри — Хому Брута.
В директорском кабинете стояла духота, и несло табачищем. «Росита» не выдержала, открыла форточку. Векшин вопросительно глянул на нее. Женщина мотнула головой:
— Датчиков нет — четвертый этаж!
Кивнув, Геннадий аккуратно вдел в уши стетоскоп, и крутанул рукоятку сейфа, прослушивая щелчки механизма. Антон, уже малость освоившись, уселся за стол, врубая компьютер.
Панков, разумеется, поменял пароль в гаринском аккаунте «Ампарикс». Алёхин вошел, как администратор — и вуаля!
— Готово, — деловито доложил он.
Теперь Михаил Петрович будет знать, на какие сайты заходил Панков, с чем работал, что писал и кому слал письма. А подслушивающее устройство Антон пристроил прямо в дисплее, за пластиковой вентиляционной решеточкой.
— Готово, — удовлетворенно кивнул Векшин, отворяя дверцу сейфа. Зафиксировав в памяти, как лежали папки на второй полке, он изъял их, и пролистал.
— Тут техзадание на дзета-ретранслятор… — медленно проговорил он. — Угу… Лучше я всё это пересниму.
— Правильно, — заценила Марина. — А здесь что?
— Переписка, довольно забавная, — бегло улыбнулся опер. — Панков рекрутирует спецов в свой проект.
— Ат-тлично… — вытолкнула начохр. — Можно будет… Нужно! Заслать своего казачка…
Геннадий тихонько фыркнул.
— Только не говорите мне, товарищ майор, будто вы не имели дело с контрразведкой!
— У меня имя есть, товарищ капитан, — улыбнулась Ершова.
— Слушаюсь, Марина! — шутливо вытянулся Векшин.
Переворачивая листы проекта «Дзета», он зависал над папкой и щелкал маленьким фотоаппаратом — вспышки наполняли кабинет смутными тенями.
— У меня всё-о-о… — довольно потянулся Алёхин, зевая.
— У меня тоже, — Геннадий осторожно сложил папки на место, и запер сейф.
— Уходим! — Антон возбужденно вскочил.
— Секундочку… — Векшин внимательно осмотрелся, подвинул кресло поближе, чуть наискосок… Тщательно протер столешницу, клацавшую клавиатуру, и лишь затем снял перчатки.
— Уходим.
Понедельник, 21 декабря. Вечер.
Московская область, Малаховка
Пробегав весь день, и без особого результата, я вернулся домой измочаленным. Спасибо девчонкам — истопили баню!
Еще в субботу мне удалось вернуть к жизни насос, качавший воду из колодца — перебрал, починил — и пошла вода по трубам.
К дому провели водопровод и даже работала канализация, но всякий раз тягать шланги от крана до бани… Ну, вот еще!
Так что «трем грациям» не пришлось таскать воду, а только дровишки подкидывать. «Грации» и попарили меня, и во всё чистое да свежее переодели… И накормили!
«Перекормили», — подумал я в манере старого брюзги.
Маятник нащелкал семь часов, а меня уже спать тянет…
Блаженно потянувшись, я выдохнул и погрузился в мякоть старого кресла. Красота…
Через Северную гостиную пробежала хихикающая Лея, стрельнув на меня глазками, за нею протопотал Коша. А из Восточной доносились колкие, быстро тающие звуки пианино — Юля наигрывала причудливую мелодию, твердо решив освоить «Беккер» в совершенстве.
— Угодили ли мы своему господину? — Рита в коротком махровом халатике, в тюрбане из полотенца, присела на мягкий подлокотник слева, нежно воркуя и подлащиваясь.
Торопливо прошлепав тапками, справа навалилась Талия, встряхивая влажными волосами.
— Не желает ли наш господин чего-нибудь сладенького на десерт? — игриво промурлыкала она.
— Да я сегодня уже объелся сладким! — расплылся я, притискивая обеих одалисок. Девчонки радостно запищали, и на них тут же цыкнула Инна — она стояла на пороге столовой, вытирая руки полотенцем, а плечом прижимая к уху радиофон.
— Распищались тут… — ворчала Хорошистка. — Бесстыдницы назойливые…
— Ой, а сама-то! — фыркнула Рита.
— Это она из зависти, — авторитетно объяснила Талия. — Инка — видишь? — стоит, одна и грустна, как та пальма, а мы-то сидим…
— На Мише! — хихикнула «главная жена».
Инка показала им язык, и тут же преобразилась, словно пробуясь на роль пай-девочки, защебетала:
— Конечно, узнала! Здравствуйте, Наталья Игоревна! Ага! Ага… Так именно! Ага… Да, конечно! Всем же хочется булку с маслом, да чтобы еще икоркой намазать, да слоем потолще… Так что, вот… Коллективное письмо? О-о! Спасибо, конечно, Наталья Игоревна, только как бы вам самим не аукнулось… Да и Зое Николаевне… Что? И Ольга Александровна⁈ Ух, ты… А мне почему-то казалось, что она меня недолюбливает… Да? Вот, видите… Наталья Игоревна, я вам очень благодарна… Кто? Да вон они сидят, обе! Улыбаются… А мы в баньке попарились! И не говорите, как на каникулах… А вы тоже приезжайте! Мы в Малаховке! Ага… Передам обязательно! Ага… До свиданья! — отложив радиофон, она улыбнулась: — Вам привет, развратницы! От Селезневой! Подвиньтесь… — уплотнив Риту с Натой, Инна устроилась у меня на коленях. — Они всем театром пишут коллективное письмо в Минкульт! Шуму будет…
— А пусть не лезут! — воинственно вскинула кулачок Наташа.
Сигнал моего собственного радика я различил на третьем звонке — Талия зажала мой «ВЭФ» своим бюстом.
— Наташка… — завозился я. — Ну-ка… Алло?
— Michael Schlack? — толкнулось в динамике. — Mir wurde gesagt, das Sie Deutsch sprechen…
— Да, говорю, — перешел я на немецкий, и «три грации» живо слезли с меня. — А с кем имею честь?..
По-моему, такой оборот речи понравился моему собеседнику — его голос обрел благодушное звучание:
— С Эгоном Руди Эрнстом Кренцем, генсеком СЕПГ и председателем Госсовета ГДР.
— О, геноссе Кренц, — воскликнул я, чуя, как зацветают увядшие надежды, — очень рад вас слышать!
— Маркус Вольф передал мне, что у вас неприятности, геноссе Шлак…
— Поснимали со всех постов, геноссе Кренц, — криво усмехнулся я. — А весь мой коллектив уволился вместе со мной!
— О-о… — генсек СЕПГ впечатлился. — У нас к вам, геноссе Шлак, предложение… М-м… — он заговорил обстоятельно, как истинный немец, заходя издалека: — После краха операции «Полония», решающую роль в которой сыграла гражданка ГДР Хелена фон Ливен, за свою находчивость и героизм награжденная орденом Карла Маркса и советским орденом Александра Невского, к нам отошла бóльшая часть «Восточных территорий», в сорок пятом году отданных Польше. В том числе, Восточная Померания. В сложившейся диспозиции необходимость содержать 1-ю флотилию Фольксмарине в Пенемюнде отпала, и ее перевели в Штеттин. А на бывшей морской базе в Пенемюнде на острове Узедом, рядом с бывшим полигоном, где во время войны Вернер фон Браун свои «Фау-2» испытывал, мы открыли Институт ядерных исследований ГДР… — Кренц откашлялся, и торжественно закончил: — Геноссе Шлак, мы предлагаем вам переехать к нам со всей семьей и возглавить Отдел хронодинамики в упомянутом мною институте!
Я глубоко вздохнул, и медленно выдохнул.
