«Дон Кихот» в полголоса комментировал перемещения бойцов и непосредственно бой для юноши, больше похожего на воспитанника, чем рядового оруженосца. Тот молча и размеренно кивал с выражением предельной сосредоточенности на костистом лице с близко посаженными глазами.
Барон присел в узкой стойке, «подобрав» ноги, чтобы не подставиться под классический удар в колено и ниже. Развернулся левым плечом к противнику, закрывая плечом торс. Насильник опять замер в центре площадки, как высеченный из камня уродливый божок. Казалось, голые ноги старика вообще не мерзнут на стылой земле. Меч и копье подрагивали в руках бойцов, будто сплетая паутину безмолвного танца.
Насильник сделал быстрый шаг и выпад на всю длину оружия, целясь под локоть. Барон точно и четко сбил наконечник в сторону, сам шагнул вперед, меч в его руках провернулся «тележным колесом», чтобы ударить в голову, однако Насильник, используя преимущество в длине оружия, без хитрых изысков вернулся в прежнюю стойку, лишив смысла красивый замах рыцарского клинка. Буржаду снова пришлось остановиться, чтобы не налететь животом на острие.
— Стоя против копья нельзя тратить больше двух шагов на вхождение, — прокомментировал Пантин. — Если делаешь хотя бы три, это, считай, уже смерть.
Раньян кивнул, соглашаясь, а на ристалище уже начинался третий «раунд», и начинался с маневрирования. Поскольку сдвинуть копейщика с центральной позиции не выходило, барон двинулся по кругу, спиной к ограждению. Буржад то ли провоцировал, то ли просто ждал, когда у оппонента, в конце концов, замерзнут ноги. Насильник разворачивался, синхронно, как секундная стрелка на часовом циферблате. Шаг, еще шаг… Барон перехватил меч левой рукой за середину клинка, как не раз делал на памяти Елены Раньян, поднял оружие высоко, почти на уровень ключиц, и ринулся, как бык, в сокрушительную атаку.
Вот оно, опять же не подумала, а осознала Елена, самый опасный момент. Боец крупнее и тяжелее, предельно «собран», грамотно использует преимущество в бронировании. Ноги с кулаками в железе, корпус, шея и голова максимально прикрыты мечом и руками. Остановить такой бросок встречным уколом трудно, почти невозможно.
Дальнейшее разбилось на серию стоп-кадров. Вот Насильник прыгает в сторону, как резиновый мячик, меняя одновременно хват протазана — левая ладонь ложится на древко сверху, большим пальцем к хозяину, так, чтобы потеряв в подвижности, обеспечить наибольшую силу действий. Буржад отбивает укол, и затем происходит быстрый, как барабанная дробь, обмен движениями. Барон рубит со всей дури «тройкой» — сначала по древку, отводя копье в сторону, затем горизонтально, в бедро изнутри-наружу, и наконец, финальный удар сверху вниз. Искупитель отбивается, отвечает уколом, барон уверенно «сливает» вражескую атаку клинком, Насильник тут же переводит неудачный укол в удар сбоку тупым концом протазана, ее Буржад отбивает жестким парированием, используя энергию столкновения, чтобы дополнительно раскрутить меч для нового замаха. Буржад молод и слишком крепок, у него одна рука сильнее двух стариковских. Наконец, барону удается схватить копье у наконечника, а меч уже готов пасть убийственным ударом.
Елена стиснула перила так, что еще чуть-чуть и сломала бы плохо оструганное, полное занос дерево. Она хорошо понимала — опыт более-менее набрался — что искупителю конец. Понимали это и все зрители, вернее те, кто вообще успевал замечать, что происходит в деревянном восьмиугольнике. Единый выдох отозвался в холодном воздухе, словно порыв жаркого ветра.
Насильник выпустил копье, избежав смерти ценой потери оружия, шагнул влево, как настоящий айкидока, позволив барону, «провалиться» в атаке. На секунду рыцарь и старик сошлись вплотную, затем искупитель ушел в сторону через кувырок, очень мягкий и профессиональный, даже не стараясь подобрать копье. Буржад развернулся, ловким пинком отбросил протазан дальше.
— Вот и все, — буркнул Пантин. — Три сходки. Хоть сейчас на гравюру.
Несколько секунд рыцарь буквально гонялся за стариком, но как-то неловко, будто запыхался и никак не мог восстановить дыхание. Меч в его руках поднимался вся тяжелее, шаги замедлялись на глазах, ноги цеплялись друг о друга. Новый коллективный вздох разнесся над ареной, Елена криво, со злым торжеством ухмыльнулась, одновременно с облегчением выдохнув. Насильник поднял кулак с зажатым гвоздем, который больше походил на железнодорожный костыль. Темный, неровно прокованный металл окрасился в бордовый цвет.
Боже, подумала Елена, как же быстро… Старый копейщик успел, отпустив древко, вытащить эту пародию на кинжал и ударил с левой, под вооруженную руку барона, точно в печень, чуть выше толстого кожаного пояса, к которому пришнуровывались набедренники. Фигуэредо, как большой ценитель кинжалов, одобрил бы. Странно, что раненый не упал сразу, боль должна быть ужасной, видимо угар и адреналин пригасили первый шок. Но это ненадолго.
Тут указанное «ненадолго» завершилось, и Буржад завыл от боли, красная ткань поддоспешной куртки быстро меняла тон, окрашиваясь в темное. Следом за ним взвизгнула какая-то женщина, мужчины в голос ругались, требуя лекаря. Елена опять скверно улыбнулась, вспомнив опыт лечения — нет, медицина бессильна, остановить внутреннее кровотечение невозможно, и если здесь нет мага, барону осталось жить несколько минут.
Следовало признать, Буржад трусом не был, он все еще пытался драться, однако Насильник просто уходил от атак, скользя плавно и стремительно, как балетный танцовщик. В конце концов, барон, ослабев, упал на колено в скрипе ножных доспехов, а затем вообще повалился навзничь, пытаясь зажать рану.
— Колдун?! Где колдун? — кричали зрители.
А вот об этом я не подумала, мелькнуло в голове у Елены. Действительно, маги очень редки, но логично, что при таком собрании богатых и знатных должен иметься хотя бы один. Вдруг кто-нибудь из благородных господ нагуляет дурную болезнь? Видимо та же мысль посетила одновременно и Насильника, и Буржада. Рыцарь попробовал встать, дернулся, качнувшись в сторону перил.
— Старый обычай, — сказал Пантин. — Если дотронется до ограждения обеими руками, сможет молить о пощаде, это не зазорно.
— А поскольку второй боец объявил себя как дворянин, он эту пощаду обязан даровать, — добавил Раньян. — Согласно обычаю.
Гамилла замерла, все также стиснув кулаки, кажется, она искренне желала Насильнику поражения и теперь никак не могла поверить, что бой закончился так однозначно и драматично.
— Ведут! Ведут!! — завопил кто-то чуть в стороне.
Действительно, вели. Завидев темную, облаченную в строгие одежды фигуру, Елена отвернулась, пряча лицо, чуть сдвинулась, так, чтобы ее закрывал широкоплечий Раньян. Барон, тем временем, почти добрался до ограждения, все-таки воли рыцарю было не занимать, как и жажды жизни. Насильник встал над ним, занося костыль.
— Нечестно! — закричали зрители, те, что моложе и «пажистее» на вид, не все, но многие, с десяток или около того.
— Пощады! Пощады!
— Молчание! — внезапно гаркнул «Дон Кихот». — Уважайте бойцов! — и добавил уже тише, благо теперь его было прекрасно слышно. — Поединок еще не закончен!
Буржад повернул к искупителю белое, как мел, лицо с бескровными губами. Насильник улыбнулся ему, все так же бледно и страшно, затем спросил едва ли не шепотом, но Елена все равно расслышала каждое слово:
— Как ее имя? Той девушки, которую ты обольстил и бросил, обрекая на позор.
Барон всхлипнул, его лицо спазматически задергалось, стальные перчатки вслепую царапали землю, не дотягиваясь до ограждения всего лишь на ладонь.
— Я позволю тебе жить, если вспомнишь ее имя, — все так же тихо пообещал Насильник.
Елена посмотрела на Гамиллу, которая, казалось, готова была самолично прыгнуть на арену, чтобы удержать руку с жуткой пародией на бронебойный кинжал. На мага, которому оставалось пройти всего ничего. Он спешил, как мог, но путался в тяжелой мантии. На барона, который выдавил что-то короткое, односложное, захлебываясь желчью.
