— Последняя смена.
— Давай я тебя дождусь!
Меня спас звонок в дверь. Я рывком ее распахнул, там стоял Давид. Парень держал в руке бутылка Арарата.
— Дорогой! — Ашхацава полез обниматься. — Я твой должник!
— Сдал сессию?
— Да! Отстрелялся. Держи подарок!
Бутылка перекочевала мне в руку, Давид увидел Лизу. Смутился.
— Я помешал?
Ашхацава поздоровался с Шишкиной, наклонился над коробками с аппаратурой.
— Не помешал, заходи. Только приехали с шоппинга…
— Откуда?
— С похода по магазину.
— И где же такой магазин, где можно купить видеодвойку Филлипс? — Давид схватил коробку, начал вчитываться в надписи. — Пан, это же ядерный дефицит! Таких двоек — сто штук на всю Москву.
— Это ты еще радиотелефон не видел…
Все, пропал вечер. Давида теперь трактором не выдернешь из квартиры. Парень мигом распотрошил коробки, сначала собрал видеодвойку. Настроил телевизор, подключил штекеры видика.
— Кассета нужна. Проверить
— Нужна — согласился я — Есть идеи?
— Сейчас сбегаю, позвоню друзьям. Принесут.
Поймать Давида я смог только на лестничной площадке:
— Никаких друзей тут! Сам возьмешь, сам вернешь. Ясно? И вот что еще…
Рассказал другу про Брежневу. Без имен, но с намеком на финансовый доход. Выдал сто рублей из денег Галины — чем безмерно обрадовал Ашхацаву.
— Дорогой, да за такие деньги я и сам к ним съезжу! Что там? Промыть желудок?
— Давай без самодеятельности. У тебя практики мало — а я знаешь, как натаскался в скорой?
— Ну пожалуйста! Я ради такого и приехал в Москву!
— А я думал, учиться, работать доктором, жизни спасать…
Давид опустил глаза, тяжело вздохнул:
— Старшаки рассказывали об интернатуре. Круглое носи, квадратное катай. Одно бесконечное рабство у докторОв. Не хочу в больничку!
— Ты думаешь, промоешь желудок новому Высоцкому — заедешь жить в Кремль??
— Да ты не понимаешь… у меня дядя! Профессор, доктор наук, собирает по осени мандарины!! И продает их заготовителям по 65 копеек килограмм! А знаешь сколько они стоит в Москве?
— Полтора рубля, — я взял Ашхацаву за ворот дублёнки. — Дава, ты когда фарцой то стал?
— Отпусти!
— Не отпущу. На тебе дубленка, которая стоит больше двухсот рублей. Тебе родаки на квартиру съемную в Москве засылают. Не в Сухуми! И ты еще тут выделываешься?? Мандарины у абхазов дешево скупают? А сколько Союз в Грузию вложил?? Все эти пансионаты, железные дороги, аэропорты… Ты эти деньги посчитал?
Давид покраснел, зло посмотрел на меня.
— Ты не путай нас с грузинами!
— Я то не путаю, но и ты тоже не борзей..
Я отпустил Ашхацаву, даже поправил его воротник. Он отпихнул меня, нажал кнопку лифта.
— Гад ты.
— Я гад. А ты бери "Челюсти". И "Греческую смоковницу" на сладкое.
Давид мигом переключился на кино. Начал расспрашивать меня про голливудские фильмы, но тут пришел лифт.
— Все, беги, а то останемся без кинА.
Давид убежал за кассетой, а я вернулся в квартиру. Там меня уже ждала Лиза с надутыми губками:
— Я думала, мы этот вечер проведем вместе…
— А мы и проведем!
* * *
— Как же надоел этот снег! Валит и валит.
Томилина с трудом, проваливаясь в натоптанной в сугробе дорожке, дошла до РАФика. Взяла у меня укладку, поставила ее в салон.
— А ты лучше думай, что это не снег, а пушистый дождь.
Пока Лена смеялась над немудреной шуткой, я думал вовсе не о снеге. А о половине курса пятого курса Сеченки, что завалилась ко мне в гости без приглашения. Давид позвонил Серафиме, позвал ее смотреть Эммануэль — Смоковницу достать не удалось — девушка мигом растрезвонила однокурсникам. И народ потянулся. “О, Пан, с новосельем!”, “Привет, мы на минутку, Дава сказал, у вас эротику показывают…”. И ведь не выставишь прочь — не поймут. Тут же и довольная Лиза мигом услала Ашхацаву к такстистам за спиртным, даже сумела сделать какие-то простенькие коктейли.
Челюсти народ смотрел в полном молчании, вздрагивая и переглядываясь. В Союзе фильмов ужасов не снимали, так что для многих это был натуральный шок. А когда Давид поставил Эммануэль мне уже пора было идти на смену. Идти и думать, во что превратят хату однокурсники и настучат ли соседи ментам. Классная перспектива, правда? Особенно если учесть обыкновение милиции вырубать свет в доме, чтобы кассету с эротикой нельзя было вытащить из видика. 228-я статья УК СССР. Изготовление и распространение порнографии. Три года за решеткой. И поди объясни народным заседателям, что Эммануэль — это эротика, а не порнография. Не поймут.
— Что ты такой нервный сегодня? — Томилина залезла в машину, обернулась ко мне.
— Да вон погода какая плохая. Низкое давление, сейчас к бабке не ходи — сердечники всякие попрут.
— Сам уже учил меня не нервничать насчет пациентов. Думай о хорошем. У тебя же завтра отпуск начинается. Может сходим куда-нибудь? В театр, на вернисажи… В Манеже открылась художественная выставка.
И что отвечать Томилиной? Мол, Шишкина устроит мне обещанную персональную выставку французского нижнего белья на горнолыжной базе в Домбае?
— Лен, мне бы домой смотаться, дела всякие поделать.
— Ах, раз так…
Подруга обиделась, надула губки.
Пришел первый вызов, причем срочный. Харченко врубил люстру, вжал педаль газа в пол. Рафик крутило и мотало на заснеженной улице, да так, что Лена испугалась, попросила ехать осторожнее: И зря. Водитель опять начал “петросянить”:
— Слушайте анекдот новый. Случилось ДТП. Столкнулись на перекрестке легковушка и грузовик…
— Миша! Заткнись, ради бога… — я попытался прекратить этот поток сортирного юмора. — Без тебя тошно.
— Ты дослушай! ГАИшник спрашивает у водителя легковой:
— О чем вы думали когда ехали на желтый свет светофора?
— Думал что проскочу.
У водилы грузовика:
— А вы о чем думали когда ехали на желтый?
— А хрен он проскочит.
В этот момент Харченко выкрутил руль и на красный свет светофора выскочил на перпендикулярную улицу. Мы увидели фары самосвала, дружно с Леной заорали:
— Тормози!
Глава 8
Хорошие поезда в Советском Союзе были, качество на высоте. Как сделали купейный вагон во времена постройки Магнитки, так до сих пор и ездит. А может, от проклятого царизма еще остался. Древний, короче, транспорт достался нам. Наверное, из музея уже много раз справлялись. Но мы не жалуемся — из окна не дует, и то слава богу. Чай в стаканах, потихонечку дребезжащих в ностальгических подстаканниках, рафинад по два кусочка в упаковочке. Пачка «Юбилейного» печеньица, которую Лиза успела ополовинить в одно лицо, пока я ходил договариваться о заварке без соды. Красота, да и только.
Это если на меня смотреть в профиль, чтобы левую сторону лица не замечать. А то там во всю щеку заживающая ссадина и начавший потихонечку бледнеть синяк. Памятный знак, что ни говори. Еще на плече есть. И на бедре. Но это под одеждой не видно. Спать, правда, пока предпочитаю на неповрежденном боку.
Сам удар у меня в памяти сохранился не очень хорошо. Помню только наш дружный совместный вопль «Тормози!» — и вот я лежу, придавленный всяким медицинским имуществом, а вокруг все какое-то весьма странное. Секунд через несколько только до меня дошло — странность в том, что РАФик лежит на боку, дверцей вниз. Наверное, ручка как раз упирается мне в тыл. Где-то в кабине постанывала Лена, и глухо матерился Миша. Освободившись от мешающего движению инвентаря, я попробовал пошевелить конечностями. Вроде получалось. Значит, крупных переломов нет. Пока барахтался, кто-то снаружи со скрипом приоткрыл водительскую дверцу.
— Живые есть? — с надеждой в голосе спросил какой-то мужик.
— Все живы, — ответил я.
Хуже всех было Мише. Харченко увезли в больницу с открытым переломом левой голени и сломанными ребрами. Лену тоже отправили в травмпункт с вывихом правого плеча. Ну, и один я отделался ушибами мягких тканей. Я нашим даже помощь оказать не успел — пока выбирался, пока собирающиеся на месте аварии водилы совместно с гаишниками открывали двери и вытаскивали кого как, к нам приехали коллеги, которые и укололи, и перевязали, и шины наложили. Так что в травмпункт я попал уже когда Томилину выпустили на волю с вправленным на место плечом и повязкой Дезо.
