Ясен пень, девицу саму никто не отпустит. Тут вам не Вюрцбург, чужая страна. Да и там, если общаться официально, то тоже — в присутствии родственницы или еще какой охранницы женского полу.
Пока мы раскланивались, прибежал мальчик с цветами. Молодцы, помнят, любят, ждут. Я охапку схватил, и презентовал даме. Виноторговец, кстати, воспринял это без восторга. Даже в сторону отошел. Зато фройляйн Агнесс обрадовалась, будто это был первый букет в ее жизни. Или это я так подействовал?
Ну и всё, подержала, и передала тому же мальчику, чтобы в номер отнес. Я вспомнил байку, которую мидовцы в вагоне рассказали. Будто китайскому посланнику, которого в Москве поселили в каком-то особняке, поставили в спальне свежесрезанные цветы, чем чуть не вызвали дипломатический скандал. Оказалось, это жестокое оскорбление, такое у них только на похоронах принято. Хотел рассказать, но передумал. Мало ли как это Гамачеки воспримут.
— Вы — мои гости. Хочу пригласить вас на обед, — предложил я. — Там и познакомимся поближе.
«Донон» — ресторан очень хороший. Из лучших, пожалуй. Самое главное, находится в паре кварталов от нас. Минут пять прогулочным шагом. Или десять. По Невскому если поехать, там и «Палкинъ», и «Доминик», но в первом слишком людно, а во втором — бильярдисты шумят временами. А в «Дононе» сейчас можно и в саду посидеть, тем более, что распогодилось, солнышко выглянуло. Да и винный погреб там, говорят, из лучших. Может, удастся поразить профессионала?
Экипаж я всё-таки взял. Кто знает, как Агнесс перенесет прогулку по питерским мостовым? Прокатимся.
«Донон» находится во дворе. Без парадного входа. То есть, с улицы ничего нет. С первого раза непривычно. Но Гамачек, который по всем канонам главный гость, слова не сказал, пошел за мной, а Агнесс, соответственно, держалась за его локоть. Я и право выбора ему предоставил — внутри обедать будем, или в садовой беседке. Грегор выбрал последнее, чем завоевал еще очко в моем личном рейтинге родителей знакомых девушек. Елена Константиновна сразу и без борьбы пропустила его на предпоследнее место, прочно и безоговорочно заняв почетное второе.
Подбежал официант-татарин, принес меню. Я выступил в роли переводчика, и рассказывал, что значат паровые котлеты, уха, ерши, и из чего готовят фирменный напиток жженку. Блюда французской кухни, в том числе и помянутое Салтыковым ecrevisses a la bordelaise, никуда не делись, но то пусть лакей расскажет. Специальный, германоговорящий.
Пока ждали, Гамачек вещал о себе, виноторговле, и планах по завоеванию русского рынка. Буквально фигачил беспрерывный монолог. Я его понимаю. Если бы моя взрослая, да к тому же любимая дочь напросилась сопровождать в деловую поездку, и встретилась с иностранным мужиком... И при этом представитель чуждой нации смотрел на драгоценное чадо как кот на сметану, а доченька отвечала примерно такими же взорами... Вероятно, я бы столько хладнокровия не проявил.
Выход нашелся сам, когда принесли винную карту, а я попросил сделать выбор профессионала. Как жаль, что нельзя было запечатлеть это. Сначала пытался выкрутиться татарский юноша. Он сыпал названиями и долбил годы урожая так, будто сейчас решалась его судьба. Гамачек был ироничен и критиковал предложения играючи. На помощь был призван сомелье, или как тут у них называется заведующий погребом. В итоге Агнесс временно лишилась папы, который ушел инспектировать местные запасы.
Вернулся он минут через двадцать, если не больше. Довольный донельзя. Официант тащил за ним какую-то пыльную бутылку с невзрачной этикеткой. Да еще и известием, что майнвайн из Франконии его стараниями найдет достойное место в местных погребах.
А мы успели поговорить о многом. Да что там говорить, просто посидеть рядом — и то за счастье. Условились свидеться назавтра. С утра у герра Гамачека много встреч запланировано. Пионерский лагерь «Солнышко», честное слово. Всемирно известный ученый планирует тайное свидание со своей невестой за спиной ее отца. Рассказал бы кто, не поверил ни на секунду.
***
Проведя весь с день с Гамачеками и вернувшись вечером домой — я первым делом посмотрел на часы. Ложиться спать еще было рано, толика вина в организме требовала «продолжения банкета». И я пошел к Макарову. Выбрал из бара бутылку коньяка — не приходить же с пустыми руками — поднялся на этаж будущего адмирала.
После звонка, дверь открыл сам Степан Осипович — в халате, с трубкой в зубах... Прямо настоящий «морской волк».
— Евгений Александрович, очень рад! А то сижу тут один как сыч, газетки почитываю.
— Что пишут?
Мы прошли в гостиную, Макаров достал рюмки, самолично нарезал нам лимончика.
— Много про коронацию пишут, — мы расположились в креслах напротив друг друга, я разлил коньяк. Пригубили.
— А еще про то, как «семь пудов августейшего мяса» первым укатил из Москвы со своей любовницей, даже не дождавшись окончания всех мероприятий, — Степан Осипович тяжело вздохнул. — Скандал, однако же...
— Неужто наша пресса? И что за семь пудов?
— Зарубежная.
Как оказалось, такую кличку Великому князю Алексею Александровичу придумал Михаил Ильич Кази — организатор российского судостроения, управляющий Балтийским заводом, капитан I ранга в отставке. Кази был непримиримым врагом казенщины и бюрократизма, мошенничества и тунеядства. То есть, всего того, чем день и ночь занимался глава всего российского флота. Цусима — она не просто так случилась.
— Неужели все так плохо? — поразился я эпитетам Макарова в адрес князя.
Алексея Александровича я видел на коронации, но особого впечатления он на меня не произвел. Ну сибарит, строит из себя большого флотоводца. Другие «Александровичи» покруче будут, да и морская тема от меня было очень и очень далека.
Оказалось, что все даже хуже, чем можно подумать. Легкая, беспечная жизнь главы русского флота проходила в основном на курортах в Биаррице и в Каннах. Он надолго выезжал туда для отдыха, бросая в России все дела. Никакой работы, и, тем паче, обязанностей — только гольф, развлечения и поездки в игорные заведения Монте-Карло. В Питере появлялся наездами — выбить дополнительных денег на свое содержание и набрать взяток. После чего все спускал на новых любовниц в Парижах и Ниццах.
Я видел, что у Макарова все это реально мучит, говорил он с большой горечью, периодически срываясь на совсем нецензурные выражения.
— Степан Осипович! — не выдержал я. — Очень печальную картину нашего флота вы мне нарисовали.
— Нет, есть, конечно, лучики света в этом темном царстве. У нас, знаете ли, все на энтузиастах держится. Тот же Кази. Джевецкий...
Лицо Макарова посветлело, он начал рассказывать
