В сентябре с началом учебы вновь встретился с Жижиленко и рассказал об итогах своей поездки. В этот раз командировочных не было, ездил «за свои». Не хотел просто сразу заниматься отчетами по возвращению. Так-то в любом случае о поездке скрывать не буду. Заодно может возместят мои траты.
В университете на одной из перемен внезапно встретил Катю. Девчонка поступила на первый курс в мой факультет. Уж как она смогла пробиться — вопрос. Сама-то она вроде не глупая, но отец у нее рабочим не был, да и мать к этой категории относится с натяжкой. Может отчим помог? Мама как-то говорила, что Татьяна снова замуж выскочила и даже уже беременная ходит. Она с Катиной мамой связь не теряет.
Когда мы столкнулись с Катей в первый раз, та сделала вид, что не заметила меня. А вот во второй уже сама подошла и приветливо поздоровалась. Удивительно просто. Словно и не «нападала» на меня, когда я у них в классе лекцию проводил. Сдержанно поприветствовав ее, я умчался по своим делам.
До самого конца октября больше никаких неожиданностей не случилось. А вот двадцать пятого числа ко мне снова примчался Борька со словами:
— Серег, ты не поверишь!!!
Прямо дежа вю какое-то. Только в этот раз голос друга был растерянный и радости в нем не было ни на грош.
— Что случилось?
— Николая Николаевича арестовали!
Новость выбила меня из колеи.
— Кто? — только и выдохнул я.
— ОГПУ. Его жена рассказала, что его обвиняют в контрреволюционной деятельности! Представляешь?
— Нет, — честно признался я.
Это казалось каким-то бредом. Ну где Поликарпов и где контрреволюция? Он же всегда самолетами занимался, никогда в политику не лез. Сколько помню, ни разу при мне про партию или правительство разговоров не шло. Вот и Борька был удивлен чрезмерно.
— Это какая-то ошибка, — пробормотал он. — Серег, ты же знаешь товарища Сталина. Сам говорил — что к нему ходишь, законы написанные отдаешь. Спроси его, за что Николая Николаевича арестовали, а?
— Обязательно! — пообещал я другу.
Вот тут я реально собирался узнать — за что Поликарпова взяли. Это не Бухарин, который сам в оппозицию Иосифу Виссарионовичу встал. Там мне все ясно было. Даже если бы я пошел по просьбе Люды к Сталину, то не только ничего не добился, но и мои идеи и работа оказались бы под большим вопросом — введут ли их в жизнь или нет. Для меня это было важнее, чем защита человека, который знал, на что шел и который для меня по факту — никто. Не то что Поликарпов. Вот он мне многое дал.
Борька ушел от меня обнадеженный. Но вот у меня такой же веры, что все получится, не было. В душе царил раздрай. Бежать к Сталину прямо сейчас? А он меня вообще примет? Вот что у меня спросят, прежде чем допустить к товарищу Сталину? Правильно — по какому я вопросу. Просто «по личному» может не прокатить. Скажу как есть — так тем более могут остановить. Особенно если не по приказу Сталина организовали арест. Подсунут ему раньше меня свою версию, и фиг я смогу ему доказать, что Поликарпов ни в чем не виновен. Как известно — кто первым свой вариант озвучит, тот уже наполовину прав. Значит, надо не вызывать подозрений и идти как обычно — с очередным подготовленным документом по коллективизации. Как раз у нашего «трио» отчет перед генсеком в конце месяца запланирован. Я всегда все документы лично отношу, никто не помешает приватному разговору с Иосифом Виссарионовичем.
До конца недели я был на нервах. Очень переживал, как там Николай Николаевич. Не сделали бы с ним чего, пока я тут встречи с товарищем Сталиным жду.
Наконец я отправился в Кремль. Еле сдерживал невольно пробивающуюся нервную дрожь. Как отреагирует Иосиф Виссарионович на мою просьбу, я понятия не имел и готовился к худшему. Что не только не отпустят Поликарпова, но как бы и меня самого рядом с ним не посадили. Как сочувствующего его идеям.
Товарищ Сталин почти сразу заметил мое состояние. Сначала еще читал принесенные документы, а как отложил, задал вопрос в лоб:
— Товарищ Огнев, вас что-то беспокоит?
— Да, товарищ Сталин, — выдохнул я и спросил, словно в омут с головой кидаясь, — за что арестовали Поликарпова?
— Это который самолеты строит? — тут же уточнил Иосиф Виссарионович.
— Он самый.
— Неужели при аресте не назвали причины задержания?
— Сказали, что он обвиняется в контрреволюционных действиях. Но товарищ Сталин, я много лет работал рядом с ним, еще в детстве. Он никогда и ни с кем не вел никаких разговоров о политике! Честно и усердно крепил нашу воздушную мощь! Да что говорить — на самолете его разработки сейчас школьники и студенты учатся покорять воздушное пространство! Истребители его конструкции — лучшие во всем Союзе! И вот такого человека под арест⁈ — моему возмущению не было предела. Пока говорил, даже робость вся на какое-то время пропала.
Сталин помолчал, а затем сказал.
— Товарищ Огнев, вы так его выгораживаете. А если факты подтвердятся? Тогда получается, вы защищаете государственного преступника. А это — измена.
Сказал жестко, заставив меня вздрогнуть. Но на этом не закончил.
— Недавно на вас самого нажаловался один партийный работник, защищая своего родственника. А тот оказался врагом нашего народа. И где сейчас тот член партии? — задал вопрос и тут же сам ответил. — В тюрьме, рядом со своим родственником. И вот вы сейчас тоже защищаете человека, подозреваемого в измене. Это наводит на мысли…
— Наводит, — собравшись с духом, согласился я с ним. — А еще есть вариант — товарища Поликарпова оговорили, чтобы сорвать нашу программу самолетостроения. Настоящий враг народа! Или просто тот, кто позавидовал его успехам и хотел занять его место. Он же не только авиаконструктор, но и руководит заводом по постройке самолетов. Неужели не нашлось бы карьериста, захотевшего занять его место? Которому плевать, что таких, как Николай Николаевич, на всю страну — всего несколько человек. Вот это — прямое вредительство интересам страны!
— Я вас услышал, товарищ Огнев, — медленно кивнул Сталин. — Вопросов по законам, — прижал он рукой принесенные мной документы, — у меня пока нет. Можете идти.
Все, я сделал все, что мог. Дальше осталось лишь ждать. Товарищ Сталин ясно это дал понять. Молча кивнув, я вышел из его кабинета.
* * *
Когда за Огневым закрылась дверь, Иосиф Виссарионович достал трубку и начал ее набивать табаком, обдумывая слова парня. Про арест Поликарпова ему еще не докладывали. И это заставляло задуматься над тем, кто это провел и с какими целями. А еще — проверить, насколько лояльны ему работники ОГПУ. Авиаконструктор — не какой-то там директор завода. О таком обязаны были доложить сразу.
— Проверить их надо, — мрачно сделал вывод Сталин. После чего позвал своего секретаря. — Анатолий, принеси мне документы по аресту Поликарпова. Хочу с ними ознакомиться.
Глава 10
Октябрь — ноябрь 1929 года
— Товарищ Сталин, вот документы, которые вы запрашивали, — зашел в кабинет секретарь.
— Спасибо, Анатолий, можешь идти, — кивнул Иосиф Виссарионович.
Пододвинув к себе папку «Дело» с именем Поликарпова на ней, генсек углубился в чтение. Чем больше Сталин вникал в материалы, тем больше несуразностей он обнаруживал. Вроде как Поликарпов еще два года назад «проявил себя», отказавшись создавать самолеты, которые от него требовали в ВВС РККА. Но сами самолеты продолжал конструировать. Если же почитать причины его отказа — получалось, что конструктор упирал на невозможность выполнить задание в виду технических причин. Дальше — больше. Аварии при тестовых отработках прототипов, ошибки при сборке самолетов — все записали, как саботаж и подрыв обороноспособности страны. Но так ли это?
— Может и так, — прошептал себе под нос Иосиф Виссарионович. — Но лучше проверить.
Черкнув заметку, товарищ Сталин продолжил ознакомление с делом. И в итоге пришел к выводу, что в чем-то Огнев прав. Поликарпова «слили», как слишком независимого и упрямого. В конце была приписка, что гражданин Поликарпов переведен в Бутырскую тюрьму и готовится к расстрелу. Приговор должен быть приведен в исполнение 30 октября.
