В этот момент Надежда Аллилуева громко засмеялась, реагируя на какую-то шутку. Ее поддержали. И Сталин, выпавший из размышлений, также отозвался улыбкой.
Наступал новый год.
Новый, сложный, интересный год.
И Иосиф смотрел на него с немалым оптимизмом. В конце концов, шансы у него пока еще оставались. И весьма немалые. Тем более, что Фрунзе осторожничал. Играя партию «своего человека». Зря. Он бы на его месте давно уже «решил вопрос» кардинальным образом. В таких делах медлить нельзя…
[1] 28 декабря 1935 года в газете «Правда» была опубликована статья Павла Петровича Постышева о праздновании Нового года вместо Рождества и официальным признании Новогодней елки, которая ранее была запрещена как «поповский пережиток».
Часть 1. Глава 1 // Надо, Федя, надо!
Оптимизм — это недостаток информации.
Фаина Раневская
Глава 1
1927 год, февраль, 2. Москва
Михаил Васильевич подошел к подъезду. И замер, пропуская вперед бойца охраны.
Процедура была отработана.
Один боец проходил внутрь и осматривал ближайший пролет. Остальные прикрывали наркома с вероятных направлений нападения. Чтобы, например, из окна не накрыл никто.
— Чисто. — Донеслось из подъезда.
И Фрунзе вошел.
Еще один боец нырнул вперед и устремился вверх, для общего досмотра лестницы. Второй держался рядом с наркомом. Третий зашел следом и двигался чуть позади. На всякий случай.
Так до квартиры и добрались.
Цирк?
Может быть.
Но Фрунзе очень устал от слишком частых покушений на его особу и многое сделал для предотвращения этих неприятных эпизодов. Все-таки он у себя один. И если в нем «просверлят» лишнюю дырочку можно будет и не залатать.
За это над ним немного подтрунивали коллеги в наркомате. Но не сильно. В конце концов — три покушения менее чем за год — серьезный аргумент для такой вот паранойи.
Замок щелкнул.
И Михаил Васильевич вошел в прихожую.
Его молодая супруга, заприметив машину в окно, уже ждала. И даже немного гримасничала, надев фуражку мужа и взяв «под козырек» с шутливой улыбкой.
Ей оказалась Любовь Петровна, бывшая в девичестве Орловой. Он ее заприметил во время посещения спектакля «Карменсита и солдат», что шел в музыкальном театре Немировича-Данченко. Она там была одной из хористок. Нарком не мог жить в режиме дом-работа и хотел как-то отвлечься. По злачным заведениям, где гулял свет нэпманов, уголовников и партийцев он не ходил, не желая пачкаться. «Бухать» тоже позволить себе не мог, в силу необходимости много работать. Вот и приходилось посещать театры, балеты и, прости господи, даже оперу, которую в прошлой жизни он не переносил на дух.
Обычно ему было довольно скучно во время таких визитов. Поэтому он разглядывал лица выступающих или обдумывал какие-то вопросы. Так он и зацепился взглядом за одну из хористок. Лицо ее ему показалось знакомым.
Выступление шло своим чередом, а он рассматривал девушку и пытался вспомнить — кто же это такая. Пока, наконец, его не осенило. Орлова! Просто в эти годы Любовь Петровна еще не красилась в блондинку, из-за чего казалась совсем другим человеком, да и лицо было несколько иным. И он не только узнал девушку, но биографию ее отрывочно вспомнил — в своей время ознакомился из любопытства. Яркая же фигура.
Несколько минут раздумий.
И он принял решение — действовать. В тот же день. Сразу. Не откладывая в долгий ящик. Так что, когда спектакль завершился он подошел к сотруднице театра и попросил познакомить с «очень привлекательной хористкой».
Собеседница его поняла «правильно» и войдя в положение проводила к женской гримерке и даже вызвала Любу. Дескать, иди, там с тобой хотят пообщаться. Ну а что? Театр и во времена былые, царские, исправно поставлял любовниц для всякого высокопоставленных и влиятельных людей.
Впрочем, такая покладистость сотрудников не «пролилась» на саму Орлову. Она его видимо не узнала, так как Фрунзе посещал культурные заведения, одеваясь в гражданскую одежду, чтобы не смущать остальных посетителей. Поэтому, если не знать его в лицо, выглядел как просто хорошо одетый мужчина средних лет, подтянутый и явно следящий за собой. Однако этого оказалось для девушки недостаточно.
— Михаил Васильевич, боюсь, что вас ввели в заблуждение. Я — артистка. И я не оказываю никаких дополнительных услуг. — довольно холодно отреагировала она на настойчивое приглашение совместно провести вечер.
— Вы имеете в виду проституцию?
— Да, я имею в виду проституцию.
— Любовь Петровна к чему такие мысли? Я разве похож на тех слащавых ловеласов, что впустую кружат барышням головы? К тому же врачи мне строго — настрого запретили проституток.
— Вот как? — наиграно улыбнулась Орлова, которую стал забавлять разговор. — И что же они вам прописали?
— Жену. Только жену. Оттого и безутешен.
— Какие у вас старомодные врачи. — невольно усмехнулась она, смягчаясь.
— Что есть, то есть, — виновато пожал плечами Фрунзе. — А что до вас, любезная Любовь Петровна, я прошу дать мне шанс. Мне подсказали, что на сегодня вы уже свободны. Поедемте куда-нибудь в тихое, уютное местечко. Выпьем чайку. Пообщаемся. Возле театра стоит мой служебный автомобиль.
— Я не сажусь в автомобили с незнакомыми людьми.
— Отчего же незнакомыми? Мы уже познакомились и знаем друг друга целую вечность. — Фрунзе глянул на часы. — Целых семь минут с небольшим.
— Михали Васильевич, не юродствуйте, вы ведь прекрасно поняли, что я имела в виду, — скривилась Любовь, но уже не холодно или раздраженно, а вполне шутливо и даже игриво.
— Тогда мы можем пройтись пешком. Куда вы хотите? Выпить кофе? Чая? Или может в какой-то ресторан?
— Вы очень настойчивы.
— Вы очень красивы.
— Хорошо. Я подумаю. — мягко улыбнулась она, скорее из вежливости. И не прощаясь вернулась в гримерку. Прикрыла дверь. И напряженно уставившись на сотрудницу, что ее выманила в коридор, поинтересовалась: — И кто это такой?
— Ты дура? — с жалостью в голосе спросила ее визави. — Разве не узнала?
— Нет.
— Ох и девицы пошли. — картинно покачала она головой. — В наши дни таких людей всех в лицо знали. Это, милочка, народный комиссар по военным и морским делам товарищ Фрунзе.
— Кто?! — ошалело переспросила Орлова.
— Товарищ Фрунзе. Ты про него должна была слышать. У него еще по прошлой осени жену застрелили, оставив с двумя маленькими детьми на руках. Когда он сам лежал в больнице.
— А что с ним было? — поинтересовался кто-то.
— Говорят, язва…
— Это на него у Сокольников засаду делали разбойники? — спросил другой голос.
— На него. Но лихой нарком оказался им не по зубам. Всех их перестрелял, а последнего, раненным, приволок в ОГПУ. Потом еще у квартиры его пытались застрелить. Так же — безрезультатно.
— Да, — кивнула одна из актрис. — Про него уже шутки всякие ходят на эту тему. Не слышали?
— Слышал… слышали… — отмахнулась Орлова.
И завертелось.
Девочки любили судачить да сплетничать. Так что Любовь Петровна очень быстро получила весь пакет необходимой ей информации.
В отличие от других актриса, этой особе расчетливости было не занимать. В оригинальной истории она примерно по такому же сценарию встретила сотрудника управления Наркомата земледелия Андрея Берзина. И не раздумывая в самые сжатые сроки вышла за него замуж, даже несмотря на сильную разницу в возрасте.
Почему?
Ответ крылся в ее тяжелом материальном положении. И наличии за спиной родителей, которых требовалось содержать.
Корысть? Расчет? Хладнокровие?
Да. Но, несмотря на все это, она честно приняла на себя обязанности жены и постаралась их выполнять в полной мере. То есть, выполняла свои условия «контракта». Ну, за исключением родов. Тут у нее был пунктик. В остальном — образцовая супруга — не нарадоваться. Одна беда — мужа арестовали уже в 1930 году. И Любовь оказалась в отчаянном финансовом положении, будучи выброшенной на улицу из его квартиры. А в театре в эти дни она почти не играла, полностью отдавая себя семье. Что вынудило ее на серию отчаянных поступков. В том числе и на сожительство с весьма состоятельным иноземным импресарио.
