Наверное, и те, и другие — только думали, что верят. Друзей никто не крестил, а врагов не учили практикам вуду.
Но всё-таки свои верили в бога, а чужие — в магию.
Но ведь что-то же их различало? Ещё не познанное, но фундаментальное, дающее им разную жизненную основу?
Я же иллюзиями голову не забивал.
Верил в друзей и своего винтокрылого. Любя называл Драконом. Обидно было, почему такой красавец К-52 и вдруг «Аллигатор»?
— Ты, Женька, в оба смотри сёдня, — сказал мне перед вылетом командир. — Неспокойно мне сёдня — коленка ноет, да и вообще…
Я кивнул. Вот Панкратычу я верил, как богу.
Однако сначала я думал, что он ошибся с предчувствиями. Полдня всё шло хорошо. Мы почти отстреляли боекомплект и пошли на базу.
Маршрут был надёжный, многократно проверенный. Тихонечко ползли над землёй, вжимаясь в неровности грунта. И внезапно вылетели на колонну противника.
Не могло её тут быть, но и не померещилось же.
Не растерялись, конечно. Отработали НАРами. Немцы тоже не растерялись. Мы увидели пуски ракет по нашему борту и начали спешно набирать высоту.
ПТУРщики однако попались настырные. Две ракеты прошли мимо, а третья таки зацепила моего винтокрылого.
Горящий Дракон, цепляя деревья, рухнул с тридцатиметровой высоты на землю.
Надо было дёргать за яйца, можно было успеть катапультироваться. Но я жалел Дракона и пытался его посадить.
Катапультироваться означало погубить машину. Мне казалось, мы вытянем, сядем. Будем отстреливаться. Нормально.
Ну и мы сели, в общем-то. И я вытащил отрубившегося Панкратыча. Но всё вокруг горело. И я тоже горел.
С Панкратыча мне удалось сбить огонь. Начал тянуть его подальше от пылающей машины. Он, вроде, ещё дышал.
А потом и на меня навалилось удушье, и я понял, что всё. Не успел.
Так бывает. Кажется, что вот-вот и выберешься, и не хватает секунды. И ты падаешь прямо в огонь.
Я задохнулся, сознание померкло, и пришла непроглядная тьма.
* * *
Во тьме я увидел огромный округлый зал с тонкими белыми колоннами и высоченным потолком, упирающимся в облака, пронизанные солнечным светом. И тени людей по стенам — колышущиеся, словно от ветра.
Потом тени приблизились. Встали вокруг меня строго и безмолвно, словно собирались судить. Лица полупрозрачных человеческих фигур были почти неразличимы и похожи на белые пятна.
А ещё рядом со мной в воздухе качались весы, вроде тех, что рисуют на знаке зодиака. Две чаши из бронзы, каждая — на четырёх цепях. Коромысло держала чья-то невидимая рука.
Весы были такие большие, что я мог бы сесть на одну из бронзовых чаш, как на качели. Но я стоял, не в силах пошевелиться.
— Где я?
Спросил, а в голове билось: «Я же умер, сгорел. Неужели бывает посмертие и божий суд? Ну и как они будут судить неверующего?»
— Не бойся, воин, — негромко сказал один из людей-призраков и качнулся вперёд.
И только тогда я различил его усталое пожилое лицо и длинные седые волосы, спадающие на плечи.
— Это всего лишь зал равновесия. — Голос звучал устало. — Исход твоей личной битвы был предрешён. Ты выполнил всё, что должен. Но искра твоей души так сильно горит, что весы продолжают раскачиваться. Пока они не остановятся — ты не сможешь умереть.
— Значит, меня спасут? — спросил я.
— Спасут, — кивнул седой. — Но ты уже задохнулся, а потому тело твоё впадёт в кому. Оно будет лежать неподвижно, пока сила твоей души не истает, а весы не остановятся. Только тогда ты сможешь выбрать дорогу согласно законам.
— А Панкратыч живой? — я сглотнул подступающий к горлу комок.
Значит, тех, кто лежит в реанимации, словно растение, мучают перед смертью галлюцинации? Туннельное зрение? Медленная агония мозга?
Вот оно, значит, как.
— Воин, что был вместе с тобой? — уточнил седой. — Его успеют спасти.
Я выдохнул. Панкратыча спасут. Значит, не зря. Всё нормально. Подумаешь, умер?
Спросил для проформы:
— Но я же как бы живой сейчас. Это душа, да?
— Это душа, — согласился седой. — Она будет блуждать между колонн и ждать, пока остановятся весы. Таков закон равновесия. Так бывает, если желание жить длиннее судьбы человека. Но я могу предложить тебе другой путь. Смотри.
Передо мной прямо в воздухе повисло мутное зеркало, и я увидел поле боя, где умирали красный дракон и маленький мальчик.
— Равновесие в этом мире нарушено, — пояснил человек. — Мальчик не должен был умереть, пока не отомстит за смерть своего отца. Но он слишком мал, и душа его слишком слаба, чтобы тело сумело перенести тяжесть смертельных ран. Воин гибнет, не выполнив долга. И здесь Синклит имеет право вмешаться.
Синклит? Эти тени называют Синклитом?
Я обвёл глазами зал с колоннами и тенями. Потом ещё раз посмотрел в зеркало.
Лицо мальчика было странным. Слишком высокие скулы, раскосые глаза. Не японец и не китаец, но что-то восточное. Я никогда не видел таких лиц.
— Кто он? — прошептал я, хотя хотел спросить: «Кто вы?»
— Его зовут Камай из рода Красных драконов, — пояснил седой. — Он младший сын правителя Юри. Враги поторопились напасть на Белую Арду. Мальчик встретил бой раньше, чем накопил сил, чтобы выжить. Но если положить на весы силу твоей души и тяжесть его цели — чаши уравновесятся. И ты сможешь проснуться в его теле. Твоей силы хватит, чтобы не умереть от ран.
— А мальчик? Что будет с ним?
— Он тоже получит отсрочку и займёт твоё тело. И если ты отомстишь, он сможет очнуться и жить в твоём мире. Таков закон равновесия.
— А просто спасти его вы не можете? — я почувствовал, как у меня подгорает.
Тени, колонны, исполинские весы и мудрые речи…
Ну почему все те, кто так красиво говорит о законах, не могут отступиться от своих дурацких «весов» и спасти жизнь ребёнку? Без бла-бла и идиотских условий?
Я — ладно, я уже труп! Но мальчишка-то почему должен валяться за меня в коме?
— Да что это за закон такой? Пацана-то за что? Кто вы?!! — рявкнул я.
Но мне не ответили.
Тени исчезли, а весы опустились так низко, что я смог бы сделать шаг на одну из чаш.
Если бы захотел.
Колонны тянулись вверх.
Сознание мутнело и затягивало пеленой.
Ну и галюны у меня. Наверное, мне всё это приснилось от дыма.
Выбраться бы отсюда?
Я собрал остатки сил и шагнул на чашу весов.
Глава 2
Керо
— Керо? Таки-ки на керо?
В губы ткнулся мокрый край чашки, и я попытался глотнуть.
Вода оказалась тёплая, терпкая, похожая на травяной отвар. Она едва успела смочить губы, как чашку отняли.
— М-м-м, — выдавил я.
Язык царапал горло.
Было темно, хоть глаз выколи, душно. Пахло дымом. Я попытался пошевелиться, но грудь и живот скололо от боли.
Где я? Почему так темно?
— Керо? — спросил женский голос, отдаляясь.
Я догадался, что женщина говорит не со мной — в комнате есть кто-то ещё.
— Пить… — простонал я.
Женщина — это значит, что я уже в медицинской палате? У меня повязка на глазах?
Похоже на то, я же горел.
Ну ничего, живой — и ладушки. А девушки будут любить и с обожжённой рожей. Главное, чтобы тентакли остались целы.
— Ками на керо-ти — кама-ти… — зажурчал другой голос. Тоже женский, но сухой, надтреснутый.
Старушка, наверное. Медсестры не всегда молодые и красивые. Молодых быстро разбирают. Красивая да молодая сестричка — большой дефицит.
Больно-то как. Ну и гадкий же сон приснился. Зал этот странный с колоннами. Какой-то мальчик. Почему мальчик?
Старушка говорила много и неразборчиво. И ни одного знакомого слова.
Кто же меня подобрал? И что за язык такой странный? «Керо» — это «пить»?
Похоже, одна женщина спрашивает у другой, можно ли мне дать воды, а вторая что-то ей растолковывает.
