— Бам, — глухой звук от попадания кулаком в мой череп предвещает отказ от атакующих действий.
Удары сыплются один за другим, но я уже лег на пол и скрючился, прикрывая жизненно важные органы и лицо.
— Достаточно! — слышу удовлетворенный голос одного из псов. — А то так и забьем до смерти.
— Ишь ты, ушлый какой, — возмущается еще один.
— Все? Закончили танцы? Могу встать? — говорю уже я.
Не так все весело, чтобы шутить, но противнику не стоит знать, что у меня болят ребра, которые, скорее всего, поломаны или с трещинами, часть их, конечно, но даже дышать болезненно. Но такое проходили и не раз, перетерплю.
Встаю и с удовлетворением смотрю, что четыре из восьми боярских прихвостней лежат или сидят, скорчившись от боли. Немного не дожал. Еще бы одного выключил бы из боя, так остальные и посыпались, растерялись точно.
— Заговоренный, ты? — спросил, видимо, старший в этой стае, рассматривая меня.
— А вы что за воины, что десятком на одного отрока полезли? Знайте, кабы нужно было вас убивать, но не жалел, рвал бы, но убил. Выживите в бою, чтобы после умереть от моей руки, — сказал я, злостно рассматривая своих обидчиков.
Один, на вид самый молодой из восьмерки, рванул было вновь попытать счастье в драке со мной, но его остановили.
— Боярин сказал, только чуть помять, — напомнил всем старший воин.
«И когда уже начнет действовать Угрюм?» — подумал я.
Говорят, что мысли материализовываются? Я в это уже почти верю.
— Тревога! Предательство! — начали орать вокруг. — Всем к воротам!
В горнице были окна, если прямоугольные вырезанные внутри стен дырки можно так гордо называть. Но оттуда доносились выкрики и даже какая-то энергетика от паники и растерянности, что начала царить в Кучково. Зря так кричат. Сейчас воины надумают в своих головах черти знает что. Что тут сотни предателей, несмотря на то, что в крепости всего-то меньше четырех сотен защитников осталось… Даже меньше должно быть, старший же сын боярина, взял вроде бы немало воинов.
Мои охранники явно растерялись. Не было бы ноющей боли в боку, так и посмеялся бы с того, как все восемь псов начали метаться в разные стороны: то к двери, то посмотрят на меня и остолбенеют, опять к выходу, назад. И все это с шальными и выпученными глазами. С одной стороны, они же должны бежать на выручку своим со-ратниками, сражаться. А здесь я такой, отвлекаю аж восемь бойцов.
Что это для меня означает? Да то, что и мне нужно действовать.
— К боярину меня ведите! Я знаю, кто предал, мне говорить с ним нужно, — начал настаивать я, еще больше смущая и практически вгоняя в панику воинов.
— Что ты знаешь? — спросил старший среди псов.
— Нынче же сотня восстала из ваших ратных, значит на подходе шесть сотен князя, думаю и больше. Ворота открыты, значит, ворвутся сюда и всех вас… На колы посадят, — попробовал я хитростью избавиться от своих охранников.
— Нет, с тобой тут будем, — сказал старший. — Боярского приказа не ослушаемся. Не смутишь ты нас.
— Ну а горница закрывается? — решил я подойти к решению своей проблемы, используя более опасный способ.
— Да, снаружи есть замок у меня ключ… — механически отвечал воин. — И зачем я тебе это говорю?
В это время я уже рассчитал свои шансы и счел их приемлемыми. Сложно осуществимыми, но не сидеть же мне под охраной, когда действовать нужно. На стене висело копье и рядом топор. Это нормально для хозяина дома, который помешан на войне, когда в каждой горнице висит оружие. Вот с этими копьем и топором и начну истребление своих обидчиков. А ведь могли же еще жить и жить…
Хватаю копье и метаю его в старшего воина, сразу же сдергиваю с крючка топор и, пока остальные в недоумении смотрят на корчащегося командира, который нелепыми движениями с выпученными болезненными глазами, еще больше насаживает свою плоть на копье, рублю ближайшего воина. Топор прорубает череп врага и я успеваю его выдернуть, сразу же метаю в пса, который первым оценил обстановку и отреагировал на опасность.
Это не метательный топор, сложно таким, с большим древком, метнуть правильно, оружие в полете чуть заваливается в сторону, но, даже если камень с силой кинуть в бегущего человека, эффект будет. И здесь он также был. Воина отбросило назад, и он впечатался в стену, ударяясь о бревна головой и оплывая. А все почему? Шлемы носить нужно! Мама не говорила им, что выходить из дома без шапки опасно? Маму слушать нужно, она плохого не посоветует!
— Стой, окаем! — кричал один из воинов, отчего-то не стремясь меня остановить.
А я уже стоял с мечом в правой руке. Оружие мне «любезно одолжил» валяющийся с продырявленной головой пес. Четыре моих охранника стояли в шагах пяти от меня также с обнаженными мечами. Вступать с ними в бой на мечах опрометчиво. Так что же делать?
— Брось меч и ложись на пол! И тогда боярин твою участь решит, — скомандовал один из противников, принявший, видимо, командование после смерти старшего.
— Нет мне пути обратно, — сказал я, прикидывая, что же такое сделать, чтобы увеличить свои шансы на победу, или вовсе их заиметь.
А псы — дурни. Им бы послать одного воина к боярину, ну, или еще к кому, сообщить о происшествии, но нет, они тут все собрались. Хотя я, видимо, выгляжу опасным. Мало того, что чуть в рукопашную не навалял им же, так уже троих прибил. Или нет… тот, в кого кинул топором, шевелится, но явно плох.
— Бросай, ты сам подраненый, не выдюжишь! — продолжал меня упрашивать все тот же воин.
Не получилось скрыть свой дискомфорт от болезненных ощущений в боку, я даже немного согнулся, чтобы унять кольнувшую боль. Все-таки резкие движения не прошли бесследно.
— А ты пробуй взять меня! — сказал я, прикидывая возможность осуществления одной задумки.
Делаю шаг назад, противники стоят на своих местах. Медленно еще раз ступаю спиной вперед. Упираюсь в стол. Да, он массивный, но не такой большой, как в трапезной. Тут столик, скорее для четырех человек, ну пусть потеснившись, шесть персон усядутся, толкая друг друга локтями. И даже такой дубовый предмет мебели поднять сложно, не многим дано. Но я сильнее многих, потому…
Резко захожу за стол, опрокидываю его и поднимаю, но не на вытянутые руки, а, напрягая свои бицепсы, чуть выставляю тяжелый предмет мебели вперед.
— А-а-а! — вырывается из меня крик, так как в боку начинает не просто болеть, а, словно, об меня пытаются затушить факел, настолько часть тела начинает гореть.
Принимаю стол на грудь — так чуть легче — и бегу на своих противников. Они пытались что-то противопоставить такому виду оружия, как стол, но тщетно. Столом я зажимаю в углу горницы сразу четверых противников, один пес успевает отпрыгнуть в сторону.
Но эти мои действия только для ошеломления, для дезориентации противника, может, еще чуть пришибить кого. Конечно, я не рассчитываю на то, чтобы убить столом кого-то. А еще… я зажал часть противников столом в углу. Это препятствие, которое им нужно обойти, ну или откинуть, для чего понадобится слаженная работа, время, которое становится самым важным ресурсом. А пока враги будут приходить в себя и выходить из-за угла, оттаскивая стол, я разберусь с тем псом, который остался вне ловушки.
Делаю два шага в направлении врага и вновь меня начинает скрючивать, отчего я плохо реагирую на первый удар противника, как и вообще, позволяю ему первым бить. Вражеский меч рассекает кольчугу на мне и делает разрез на груди.
Вот же черт, шрам же останется, девки меньше любить будут! Но, видимо, моему противнику плевать на мою будущую сексуальную жизнь, так как он не стал сочувствовать мне, а, напротив, напирал на меня. От следующего удара мечом мне пришлось изворачиваться с еще большим напряжением сил. Вынимаю из сапога нож, беру очередной удар врага на меч и резко, невзирая ни на что, из положения сидя практически выпрыгиваю навстречу настырному псу и всаживаю ему нож через подбородок в голову. Лезвия ножа должно хватить, чтобы и до мозга добраться. Противник хрипит, но мне он уже не интересен.
