бы пары зубов. Нацуки продолжала что-то доказывать Монике про то, что по правилам сетевого этикета человек, если он не скотина подзаборная, должен извещать о своем присутствии. Я ее уже не слушал.
— Не стоило беспокоиться из-за меня, — присел я на стул рядом с Юри.
Она глянула на меня мельком и тут же опустила голову.
— Т-ты… ты сказал, что тоже любишь хорроры, вот я и… в-взяла на с-себя смелость кое-что п-подобрать… Не знала, п-понравится тебе такое или нет, м-можешь ч-читать, когда у… у… удобно…
Юри мялась и запиналась через каждое слово. С одной стороны, это выглядело до крайности мило, а с другой казалось, что беднягу сейчас паралич разобьет.
— Большое спасибо, Юри, — ответил я и взял в руки книгу.
Увесистый такой том, едва ли тоньше кинговского «Оно» в полном издании. На обложке страхолюдного вида глаз и надпись «Портрет Маркова». Почему-то это название всегда меня забавляло. Наверное, потому, что не на роман ужасов тянуло, а на типичный НТВшный сериал про всяких там глухарей и прочих доблестных служителей закона.
— Пожалуй, начну прямо сейчас, — заявил я и плюхнулся на стул по соседству с Юри. Она буквально тут же превратилась в каменную статую. Только глаза бегают да грудь под пиджаком едва вздымается, — ты не против? Я не помешаю?
Юри не ответила. Долго, наверное, секунд двадцать собиралась с мыслями, отчаянно теребя волосы. И наконец изрекла:
— Н-нет, все… все хорошо.
Что ж, так тому и быть. Я поудобнее устроился на стуле, прохрустел пальцами и углубился в чтение. Если честно, поначалу думал, что в книге вместо текста окажутся какие-нибудь кракозябры бессмысленные, а то и вовсе чистые листы. Все-таки о ее содержании известно только со слов персонажей. А они не больно-то тянут на надежных рассказчиков.
Но книга оказалась настоящей. И язык неплохой, динамичный такой вполне. Завязка не то чтобы очень оригинальная, по-моему, в трех-четырех ужастиках нечто похожее было, однако читается легко. Поэтому первые страниц двадцать я проглотил мигом. Мог бы и еще быстрее, да только отвлекался на Юри. Поборов стеснение, она извлекла из сумки такую же книгу, как моя, и тоже принялась читать. По крайней мере, пыталась притвориться. Но шпион из нее бы вышел хреновый — взгляд я чуял затылком. Параллельно Саёри о чем-то болтала с Моникой…
(что если эта зеленоглазая бестия сейчас ей внушает мысли о том, что суицид это лучший выход)
Я навострил уши. Нет, ничего такого. Пустая болтовня о каком-то летнем лагере, куда Моника якобы хотела поехать вожатой летом, но дела помешали. Летом, хех. Да тут бесконечное лето. Или вечная весна в одиночной камере. Смену времен года ведь разрабы не предусмотрели? Или это уже модами прикручивалось?
Пока я вспоминал, Юри малость обнаглела и придвинулась ко мне практически вплотную. Сосредоточиться на книге стало еще сложнее. От волос моей «соседки по парте» одуряюще пахло кокосом и какими-то неведомыми цветами. Еле удерживаясь от того, чтоб накапать слюной на бумагу, я спросил:
— Тебе удобно?
— А? — уставилась Юри на меня глазами человека, которого внезапно подняли по тревоге посреди ночи.
— Удобно тебе, говорю? Давай я как-нибудь подвинусь, что ли, а книгу на середину стола положим.
— Н-нет, н-не стоит, — и снова смущение, — не хотела тебе мешать, п-просто…
— Ты и не мешаешь, — ответил я спокойно, — можем вместе почитать. Только тебе неинтересно будет, сильно вперед ушла.
Юри мягко улыбнулась. Ей-богу, по части голого (каламбур, фьюить-ха) сексапила Монике равных, конечно, нет, но до чего ж эта тихоня притягательная. Главное, не забывать про ее вторую сторону, гребаного мистера Хайда.
— Н-не волнуйся, Гару, я п-перечитываю «Портрет» минимум раз в г-год. Н-наверное, поэтому ее и выбрала.
— Почему же? — осведомился я.
На самом деле я прекрасно знаю, почему. Просто Юри так мило смущается.
— Ну… мы могли бы, когда д-дочитаешь, ее о…о…обсудить. Если, к-конечно, ты захочешь! — добавила она поспешно.
— Без проблем, — заверил ее я, — с радостью. О хорошей книге всегда приятно поговорить. Особенно если и с человеком говоришь хорошим.
Хотел как-нибудь половчее выразиться, поярче, она же все-таки любит всякие сложные и выебистые слова. Но и так достиг цели — улыбка вернулась на прежнее место.
— С-спасибо, Гару, — склонила голову Юри, — б-буду ждать.
Что ж, не буду врать, я тоже. Вот если бы у меня правда осталось время добить эту книгу. Первый акт длится до следующего понедельника. Вроде бы много, а посмотришь — и вторник уже вот он, к концу ползет.
— Давай не будем мешкать, — решил я и положил «Портрет Маркова» на стол меж нами. С одной стороны уголки страниц прижала она, с другой — я.
Всегда считал, что читаю быстро. До сих пор помню ту медальку за технику чтения, которую получил в четвертом классе. Но Юри обходила меня на виражах. Я едва через полстраницы перевалил, а она уже с ней заканчивала. Вслух, конечно, ничего не говорила, но пальцы заметно подрагивали. Потом я попривык, и мы превратились в довольно слаженный автомат-сканер.
Первая сотня страниц уже была на исходе, когда вполне чилловую клубную атмосферу нарушило сопрано Моники:
— Итак, всем внимание! Разбейтесь, пожалуйста, на пары, время делиться стихами!
Я еле заметно скривился и шепнул Юри:
— Погоди секунду, за своим схожу.
Она кивнула и принялась рыться в сумке. Нацуки и Саёри проделывали то же самое. Моника же просто сидела за столом и беззаботно барабанила по нему шариковой ручкой. Почему-то мне казалось, что свой текст она материализует из воздуха. Или вовсе телепатически отправит. Кто знает, какие тут силы госпожа президент себе начитерила. Наконец выудив из недр листок с моей писаниной, вернулся обратно к Юри. Она к поэзии явно относилась более серьезно — произведения носила в строгом черном блокноте книжного формата.
Ну, была не была. Я мысленно послал себя к черту и протянул Юри листок. Она в ответ вручила мне свой. Ладонь у нее была холодная и чуть влажная. Действительно волнуется, бедолага.
Почерк у Юри оказался, как и в игре, изысканный, вычурный, со всякими завитушками. Пришлось напрягать глаза, чтоб все правильно прочесть. Стихи тоже оказались вычурные и с завитушками. Писала Юри как выпускница питерского филфака. Много метафор, потайных смыслов и всего такого — ну чисто начинающая поэтесса, кайфующая от Бродского, Рембо (не того, который с автоматом
